Всеволожский, Никита Всеволодович

Никита Всеволодович Всеволожский
Род деятельности:	гофмейстер
Дата рождения:	17 февраля 1799(1799-02-17)
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	28 июля 1862(1862-07-28) (63 года)
Место смерти:	Бонн

Никита Всеволодович Всеволожский (1799—1862) — водевилист, переводчик, певец-любитель, страстный театрал, основатель общества «Зелёная лампа». Из рода Всеволожских.

Биография

Отец — камергер Всеволод Андреевич Всеволожский (1769—1836), мать — Елизавета Никитична Бекетова. Назван в честь деда, царицынского богача Н. А. Бекетова. В службу вступил в Коллегию иностранных дел актуариусом — 20.11.1816, камер-юнкер — 2.8.1818, титулярный советник — 23.3.1823.

В его петербургском доме собирались участники общества «Зеленая лампа» на свои заседания. В 1819 году Пушкин посвятил архивному юноше послание «Всеволожскому» («Прости, счастливый сын пиров…»). Весной 1820 года поэт проиграл Всеволожскому 1000 рублей и в уплату за них отдал тетрадь своих стихов, которая в 1825 году была выкуплена. В конце 1820 года общество прекратило своё существование.

В период выступления декабристов в 1825 году Всеволожский находился на Кавказе, следствием по делу было установлено, что членом тайных обществ не был, его имя упоминалось в показаниях ряда декабристов в связи с обществом «Зелёная лампа». Следственный комитет оставил это без внимания.

Уволен в отпуск в Кавказскую обл. — 15.6.1826, переведён в ведомство тифлисского военного губернатора — 21.3.1828, переведен в канцелярию виленского военного губернатора — 19.3.1831 (заведовал секретной частью), член комиссии для разбора степени вины литовских повстанцев — 1.8.1831, чиновник особых поручений при управляющем Главным штабом — 15.11.1831, камергер — 19.11.1831, статский советник — 1.4.1834, церемониймейстер — 7.5.1836, действительный статский советник — 31.12.1837, член Кабинета его величества — 7.2.1838, участвовал в комиссии по возобновлению Зимнего дворца — 22.2.1838, член Мануфактур-Совета (был также членом Кабинета) — 13.1.1839, в должности егермейстера — 25.3.1839, заведующий придворной охотой — 15.4.1841, в должности гофмейстера — 26.10.1847.

В 1845 году у Всеволожского было свыше 1,1 млн десятин земли в Пермской губернии. Занимаясь совершенствованием производства, он заменил красное производство железа пудлингованием. В 1845 году приступил к разработке каменноугольных копей, начал постройку железной дороги от копей до реки Камы, но не смог довести это дело до конца. В 1846 году построил первый кабестанный пароход. Умер в 1862 году в Бонне.

Семья

Был дважды женат:

1. жена с 1825 года княжна Варвара Петровна Хованская (1805—19.11.1834), дочь П. А. Хованского и Е. М. Пекен, любовницы его отца. Свой брак Всеволожский объяснял желанием «омыть пятно, нанесенное семейству» Хованских сожительством их матери, а в глазах света прикрыть это сожительство видимостью родственных отношений. По отзыву О. Павлищевой, жена Всеволожского была откровенной распутницей.
   • Всеволод (1831—8.7.1889), секретарь А. И. Барятинского, егермейстер.
   • Никита (12.09.1834—28.02.1838)
2. жена с 1836 года Екатерина Арсеньевна Жеребцова (1817—1868), сестра виленского губернатора Н. А. Жеребцова, построившего заново подмосковную усадьбу Алтуфьево. В родословных росписях числится дочерью Арсения Александровича Жеребцова, но в действительности была «произведением князя П. М. Волконского». Её мать Прасковья Николаевна Жеребцова (1789—1867; урож. Толстая) долгие годы состояла с ним в открытой связи и в свое время была известной особой в Петербурге. Благодаря этому браку Всеволожский в мае 1836 года был пожалован в церемониймейстеры.
   • Андрей (1840—1893), камергер, действительный статский советник, автор книги по истории своего рода, с 1881 года таврический губернатор; женат на Наталье Павловне Соломирской (1847— ?), дочери П. Д. Соломирского
   • Никита (1846—1896), отставной ротмистр лейб-гвардии Конного полка, женат на актрисе М. Г. Савиной, детей не было, разведены.
   • Елизавета, в первом браке Панютина, во втором за генерал-майором М. А. Сатиным.

От петербургской танцовщицы Авдотьи Овошниковой имел внебрачного сына Ираклия Никитича Никитина (1823— ?), впоследствии премьера Венского императорского балета.

Литература

• Черейский Л. А. [feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-0824.htm Всеволожский Н. В.] // Черейский Л. А. Пушкин и его окружение / АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкин. комис. Отв. ред. В. Э. Вацуро. — 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989.

Ссылки

• www.biografija.ru/biography/vsevolozhskij-nikita-vsevolodovich.htm

Отрывок, характеризующий Всеволожский, Никита Всеволодович

– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.