Всемирная выставка (1878)

Всемирная выставка 1878 года (фр. Exposition Universelle de 1878) проводилась в Париже в специально построенном для этой цели дворце Трокадеро (был снесен в 1930-е годы) и была призвана восстановить международный престиж Франции, пошатнувшийся после её поражения во франко-прусской войне. Германия от участия в этом мероприятии воздержалась. Подготовка выставки затянулась из-за политических неурядиц во Франции, однако благодаря напряжённой работе организаторов в месяцы, предшествовавшие открытию, им удалось превзойти по размаху все предыдущие выставки и привлечь не менее 13 млн посетителей. Примерно половину экспонатов составляли французские изделия, среди остальных стран львиную долю экспонатов представила Британская империя.

Среди изобретений, продемонстрированных на Всемирной выставке, — усовершенствованный телефон Александра Белла, алюминиевый моноплан дю Тампля и свеча Яблочкова. Томас Эдисон популяризировал в Париже свои новейшие разработки — мегафон и фонограф.

На этой выставке публика впервые увидела голову статуи Свободы (туловище ещё не было закончено). Тогда же состоялся международный дебют композитора и известного дирижёра Луиджи Манчинелли (1848—1921). Ряд работ представила Императорская Академия художеств; среди них была в частности картина «Буря на Валааме» кисти Александра Гине.

Параллельно с выставкой проходили конференции по выработке международных норм относительно авторского права (на ней председательствовал Виктор Гюго) и по облегчению положения слепых (она привела к распространению шрифта Брайля).

Литература

• Алексеева С.И. Выставочная деятельность Ремесленного училища цесаревича Николая // 140 лет Ремесленному училищу цесаревича Николая. Страницы истории, найденные в архивах / С. И. Алексеева, И. К. Ботт, О. В. Егоренкова и др. СПб.: ООО "Аграф+", 2015. С. 93-113.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Всемирная выставка (1878)

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.