Всемирная выставка (1937)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Всемирная выставка

Панорама выставки из дворца Шайо
Расположение
Страна

Франция

Местонахождение

Париж

Деятельность
Открыта

25.5.1937

Проводится

25.5.1937—25.11.1937

Отрасль

искусство и техника

Ключевые участники

СССР, Германия, Франция, Чехословакия

Всемирная выставка 1937 года (фр. Exposition Internationale des Arts et Techniques dans la Vie Moderne) проходила с 25 мая по 25 ноября в Париже под девизом: «Искусство и техника в современной жизни» (фр. Arts et Techniques dans la Vie moderne).

Борьба за главный приз развернулась между павильонами СССР и Германии. Ко времени проведения выставки было приурочено открытие Музея человека.





Павильоны

Участие во всемирной выставке приняли 47 стран. Большинство европейских: СССР, Австрия, Бельгия, Болгария, Венгрия, Германия, Греция, Дания, Испания, Италия, Латвия, Литва, Люксембург, Монако, Нидерланды, Норвегия, Польша, Португалия, Румыния, Финляндия, Франция, Чехословакия, Швейцария, Швеция, Ватикан, Эстония. Представители других континентов: Австралия, Аргентина, Бразилия, Палестина, Перу, Гваделупа, Канада, Марокко, Уругвай, Сиам, Алжир, Венесуэла, Гаити, Египет, Индо-Китай, Ирак, Камерун, Мексика, Французские колонии в Индии, Экваториальная Африка, США, Япония.

СССР

Построенное по проекту Б. М. Иофана здание было облицовано самаркандским мрамором. Вход в павильон украшали барельефы скульптора И. М. Чайкова: гербы СССР и 11 союзных республик. Символом советского павильона стала 24-метровая скульптурная группа «Рабочий и колхозница», выполненная из нержавеющей стали по проекту В. И. Мухиной и посвящённая достижениям социалистической индустриализации[1].

Внутри, советский павильон представлял собой галерею длиной 150 метров. Среди экспонатов выставки советского павильона демонстрировалась «Карта индустриализации СССР» площадью 19,5 м², показывавшая размещение природных богатств и промышленные достижения СССР. Карта была выполнена из драгоценных и полудрагоценных камней, а рубиновую звезду Москвы украшали серп и молот из бриллиантов[2][3].

Гран-при получил паровоз серии ИС[4], мягкий железнодорожный вагон, проект стоквартирного дома архитектора Андрея Крячкова, трактор Сталинградского завода «Сталинец», фильм «Чапаев», картина художника Герасимова «После дождя», Дворец культуры имени А. М. Горького в Ленинграде, журнал «СССР на стройке», станции московского метро «Сокольники» и «Кропоткинская», картина Бродского «Выступление В. И. Ленина на Путиловском заводе», типографские работы фабрики Гознак.

Большую серебряную медаль получила работа Евстафия Шильниковского за серию предметов, выполненных методом чернения серебра по мотивам пушкинских произведений. Бронзовую медаль получили мастера Холуйской миниатюры.

Скульптура «Рабочий и колхозница» оценивалась французской прессой как «величайшее произведение скульптуры ХХ века»[5].

Программа советской делегации сопровождалась показательными выступлением двух коллективов: театральной труппой Московского Академического Художественного театра им. Горького и Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии под руководством А. В. Александрова[6].

Всего, советский павильон собрал 270 наград. Из них: 95 гран-при, 70 золотых медалей, 40 серебряных, 6 бронзовых и больше полусотни дипломов.

После окончания выставки часть скульптур (рельефов) из советского павильона была подарена советскими властями крупнейшему французскому профсоюзу «Всеобщая конфедерация труда». Скульптуры были размещены рядом со старинным замком в деревушке Байе-ан-Франс, который профсоюз выкупил и превратил в дом отдыха для рабочих. Однако в 1939 году ВКТ и французская компартия были запрещены, а во время немецкой оккупации скульптуры были разломаны активистами профашистской молодежной организации. Затем обломки скульптур были свалены в погреб и надолго забыты. В 2000-х годах скульптуры были обнаружены французскими археологами. Началась работа по их восстановлению.[7][8]

Германия

Немецкий павильон, по замыслу архитектора А. Шпеера, был построен в форме римской цифры III. У подножия башни павильона были установлены скульптурные группы Й. Торака «Товарищество» и «Семья», а верх венчал герб Третьего Рейха — орёл. Гран-при был вручён А. Шпееру за проект оформления территории съездов НСДАП.

Испания

Испания сделала акцент на связи с культурными традициями и искусством старой Испании. В павильоне звучала классическая музыка, танцоры представляли танец фламенко. На экспозиции были выставлены работы авангардистов и модернистов Испании. Пабло Пикассо нарисовал для выставки картину, посвящённую жертвам войны — «Герника». У входа в испанский павильон была установлена скульптура «Путь испанского народа, ведущий к звезде» скульптора Альберто Санчеса. Здание павильона было спроектировано архитекторами Жозепом Льюисом Сертом и Луис Лакаса[es].

Для Испании выставка стала возможностью донести свои достижения до широкой публики. В этом была дилемма. Выставка проходила во время гражданской войны в Испании. С одной стороны, испанцы хотели показать себя сильной республикой, с другой — поведать миру о гражданской войне и проблемах внутри страны.

Нелёгкая гражданская ситуация была показана, в частности, кинофильмами. Из 12 отобранных для показа фильмов только один являлся художественным — «Дочь Хуана Симона» (исп. La hija de Juan Simón) 1935 года режиссёра Хосе Луис Саэнсa де Эредиа[es] (исп. José Luis Sáenz de Heredia). Семь картин были документально-историческими, остальные рассказывали либо о войне, либо о политике. Таким образом, соотношение фильмов отражало реальное положение Испании на тот момент.

Бразилия

Бразилия, хотя и участвовала во всемирных выставках с 1862 года, до сих пор полагалась на иностранных архитекторов. Так было и в 1937 году — бразильский павильон стал подарком от французского правительства[9]. Бразильское правительство создало интерьер и оформило саму выставку.

Палестина

За оформление павильона «Земля Израиля» художник Феликс Ройтман получил почетную медаль[10].

Прибалтийский павильон

Главным архитектором Балтийского объединенного павильона стал Александр Нюрнберг (эст. Aleksander Nürnberg), главным художником — Оскар Раунам[et], оба из Эстонии[11]. Павильон был открыт для общественности при участии официальных делегаций всех стран 17 июня 1937 года[11].

Эстония

Эстонская выставка стала наиболее крупной зарубежной выставкой для Эстонии не только по размаху, но и по затратам, поэтому было принято решение представлять достижения страны в Балтийском павильоне, совместно с Латвией и Литвой[11].

На экспозиции были представлены, главным образом, творения членов «Ассоциации прикладных искусств[et]» (эст. Rakenduskunstnike Ühing, транскр. Ракендускунстнике Юхинг) представивших изделия народного кустарного промысла, искусство художественного книжного переплёта и фотоискусство[11]. Промышленности отводилась ме́ньшая роль, в частности, вниманию посетителей была представлена деятельность предприятий сланцевой отрасли. Эстония на выставке позиционировалась и как привлекательная страна для туризма[11].

Культура Эстонии была широко представлена на выставке, а эстонское искусство было отмечено наградами[12]. Участники выставки награждались Дипломами официального признания и наградами, которые были установлены в пяти номинациях[11]. Эстонские художники получили награды во всех 5 номинациях[11]. Всего эстонцы привезли домой 31 награду[12]. Из них, почётные дипломы получили: Мари Адамсон[et] за декоративные куклы животных[11]; Адамсон-Эрик за ковры — первый диплом, за роспись по керамике и фарфору — второй диплом[11]. Бронзовую медаль в номинации «демонстрация прикладного искусства в металле» получил за коллекцию изделий художник-ювелир Роман Таваст[11][12]. Золотые медали получили: фотограф Карл Сарап[et] за фотогалерею, посвящённую Эстонии[11][12]; художник Карин Лутс[et] за гобелены[11][12]; художник Макс Роосма[et] за коллекцию гравюр по стеклу[11][12]; художники Яан Коорт и Валли Тальвик (Эллер)[et] за коллекцию изделий из керамики[11][12]; ювелир Эде Маран[et] за ювелирные изделия, выполненные в технике филиграни[11]; дизайнер интерьеров Ричард Вундерлих[et] за шкаф, выполненный в технике интарсии[11][12]. Гран-при получили: дизайнер Эдуард Таска[et] за декоративный орнамент, выполненный на изделиях из кожи[11]; художник Оскар Раунам[et] за роспись в общем зале Балтийского павильона[11][12]; архитектор Александр Нюрнберг[et] за архитектуру Балтийского павильона[11][12].

Латвия

Одно из основных мест в экспозиции занимал завод «ВЭФ», представивший, в частности, первую в мире мини-фото-камеру VEF Minox и 16-мм проектор. Камера привлекла внимание секретных служб, давших ей неофициальное название «шпионская камера»[13]. Модель радио-приёмника VEF Super Lux MD/37 была удостоена гран-при[14], а его дизайнер Адольф Ирбитис — золотой медали. Золотой медали удостоился график Карлис Цирулис, гран-при был награждён Роман Сута за созданный по его эскизам хрусталь. Были отмечены работы Лизы Дзегузе и Екаба Бине. Примечательно, что художник-конструктивист Густав Клуцис в составе бригады оформителей участвовал в презентации павильона Советского Союза[15], в частности создал фото-монтажное панно «VIII Чрезвычайный Всесоюзный съезд Советов и Конституция СССР»[16].

Критика

Критик из Magazine of Art писал:
Лучшие павильоны — Японии и маленьких стран, которые не гоняются за престижем. В противоположность им, немецкое здание с его устрашающе огромной башней из срезанных колонн является совершенным выражением фашистской брутальности. Россия представлена сходным по духу сооружением, и павильон Италии производит удивительный по сходству эффект, хотя и достигнутый современными средствами[17].
Газета «Вашингтон пост» отмечала:
Немецкая архитектура на этой выставке ориентирована на вертикаль, но тяжела и солидна. Самым удивительным кажется здесь павильон СССР. Здание это откровенно имитирует небоскреб в миниатюре, причем его уменьшенные пропорции создают эффект какого-то слоеного торта, скованного ледяной замороженностью. На верхушке этого торта две огромные скульптуры мужчины и женщины бросают вызов миру, простирая руки с серпом навстречу завоеванию отдаленного, но абсолютно ощутимого будущего. Это далеко не лучшие образцы скульптуры на Парижской выставке. Они совершенно не соответствуют архитектуре и еще раз демонстрируют нелепость произвольного отделения архитектуры от архитектурного декора[17].

Напишите отзыв о статье "Всемирная выставка (1937)"

Примечания

  1. [slovari.yandex.ru/~Книги/Гуманитарный%20словарь/ Выставки всемирные](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2845 дней))
  2. Голомшток И. Н. Тоталитарное искусство. — М. : Галарт, 1994. С. 130—132.
  3. [www.1tv.ru/news/culture/189095 Карту СССР из драгоценных камней реставрируют в Петербурге]
  4. Большая Российская энциклопедия: В 30 т. / Председатель науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв. ред С. Л. Кравец. Т. 9. Динамика атмосферы — железнодорожный узел. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2007. — 767 с.: ил.: карт. (Статья «Железная дорога»)
  5. [kprf.ru/otvet/90484.html А. К. Трубицын. Десталинизация — цитаты и ответы.]
  6. [www.museum.ru/N45876 Выставка 20 лет Советской власти]
  7. [inosmi.ru/world/20090528/249429.html Неактуальная ностальгия? Во Франции найдены советские скульптуры]
  8. [www.1tv.ru/news/print/7238 Во Франции восстановят советские скульптуры, найденные в подвале одного из замков]
  9. Zilah Quezado Deckker. Brazil Built — The Architecture of the Modern Movement in Brazil. Taylor & Francis, 2013. p.55
  10. [www.artrz.ru/places/1804660589/1805089653.html Искусство и архитектура Русского зарубежья. Феликс Ройтман]
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [www.adamson-eric.ee/en/exhibitions-2/archive/2007/13-eng/sisulehed/429-70-years-from-the-paris-world-exhibition-in-1937 70 Years from the Paris World Exhibition in 1937] Exhibition at [et.wikipedia.org/wiki/Adamson-Ericu_muuseum Adamson-Eric museum]
  12. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [uudised.err.ee/index.php?0580739#‎ Выставка «70 лет Всемирной выставки в Париже, 1937»] (эст. Näitus «70 aastat Pariisi Maailmanäitusest»)
  13. [www.visitlatvia.lv/en/vef-minox-photo-camera VEF Minox]
  14. [www.radiomuseum.org/r/vef_vefsuper_lux_geographic.html VEF Super Lux MD/37]
  15. [chagal-vitebsk.com/node/236 Культурные связи Латвии и Франции]
  16. [www.tretyakovgallery.ru/ru/calendar/exhibitions/exhibitions3994/ Густав Клуцис]
  17. 1 2 [humus.livejournal.com/2889110.html‎ Великое противостояние на Международной выставке 1937 года]

Литература

  • Шпаков В. Н. История всемирных выставок. — М.: АСТ, 2008. — С. 384. — ISBN 978-5-17-050142-7.

Ссылки

  • [uudised.err.ee/index.php?0580739# Выставка «70 лет Парижской всемирной выставки» (видео) (эст. Näitus «70 aastat Pariisi Maailmanäitusest»)]

Отрывок, характеризующий Всемирная выставка (1937)

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.