Всемирная иллюстрация

Всемирная иллюстрация
Журнал «Всемирная иллюстрация». Плакат. 1898 г.
Специализация:	иллюстрированный художественно-литературный журнал
Периодичность:	издавался в период с 1869 по 1898 гг.
Язык:	русский
Адрес редакции:	Санкт-Петербург
Главный редактор:	Г. Д. Гоппе
Издатель:	Г. Д. Гоппе
Страна:	Россия Россия
История издания:	с 1869 г. по 1898 г.
Объём:	2 п.л.
Тираж:	11000 экз.(1878)

Всеми́рная иллюстра́ция — русский еженедельный иллюстрированный, умеренного, буржуазно-либерального направления, художественно-литературный журнал, один из самых популярных среди иллюстрированных изданий второй половины XIX столетия в России. Издавался в Санкт-Петербурге в книгоиздательстве Германа Гоппе с 1869 по 1898 гг. объёмом в 2 п.л. и общим тиражом до 10 000 экз. Редакция помещалась в Санкт-Петербурге, ул. Садовая 16. Печатался в петербургской Типографии Императорских СПб. Театров Эдуарда Гоппе по адресу: Вознесенский пр., № 53. В Москве отделение конторы находилось на Кузнецком Мосту, дом Гагарина, при книжном магазине А.Ланга (телефон 645).

Еженедельник, созданный по аналогии с первым в мире британским иллюстрированным еженедельником «Иллюстрированные лондонские новости» (The Illustrated London News) (с 1842), прусским (затем немецким) первым и самым успешным иллюстрированным семейным журналом «Беседка» (Die Gartenlaube) (с 1853), ведущим во Франции в XIX в. иллюстрированным еженедельником «Иллюстрированный мир» (Le Monde Illustré) (с 1857), был рассчитан на массового читателя и должен был служить иллюстрированной хроникой современной жизни. «Всемирная иллюстрация», как и все издания этого направления второй половины XIX — начала ХХ в., является предшественницей современных иллюстрированных и научно-популярных журналов.

Предпосылки и история создания

«Всемирная иллюстрация» возникла на волне отмены крепостного права в 1861 году, когда внутриполитические реформы Александра II создали условия для промышленного развития книжного дела. Этому способствовало также и расширение читательской среды за счёт изменившегося социального облика читателя, обусловленного становлением капитализма в России с его стремлением к расширению хозяйственно-экономических связей и стиранию сословных перегородок.

Несмотря на существовавший в России и принятый ещё 21 июля 1804 года, самый либеральный первый цензурный устав, который разрешал почти всё, но не оговаривал критерии дозволенности и запрета; закрытие по воле Александра II Высшего цензурного комитета (3 декабря 1855 г.) и новый четвёртый цензурный устав 1865 года вызвали к жизни огромное количество газет и журналов в Петербурге, Москве, других крупных губернских городах и в провинции. Только в одном Петербурге в 1860 году возникло вновь 43 газетно-журнальных издания.

Эта своеобразная «волна» вновь открывавшихся печатных органов была обусловлена тем, что после реакционного режима Николая I, ставшего для России символом авторитаризма, разгула бюрократии, полного подавления личности, «страшилищем для всех прогрессивных слоёв европейского общества» (по выражению известного историка Е. В. Тарле), и соответствовавшего ему жесточайшего контроля над печатью, в стране наступила некая демократическая полоса, своеобразная либеральная «весна». Обществу, в лице его мыслящей части, требовалось после долго молчания высказаться по наиболее острым проблемам как текущей жизни страны, так и по вопросам её будущего развития в связи с начавшимися в России крупномасштабными реформами.

Под влиянием новых веяний стала исчезать прежняя подозрительность, искавшая выход в запрещении всего оригинального и подлинного. Заканчивалась эпоха нераздельного господства литературы лести и доноса. Печать получила возможность более прямо и откровенно говорить о нуждах народа и общества, сослужив тем самым Отчизне великую службу.

Издатель, издание, приложения

Основателем и издателем еженедельного журнала «Всемирная иллюстрация» был Г. Д. Гоппе (1836—1885), немецкий книгоиздатель, переехавший в 1861 году из Вестфалии в Россию. Это имя стоит одновременно в ряду с другими известными немецкими издателями, создавшими в России в 60-70-е годы XIX в. крупные издательские фирмы: А. Ф. Маркс, К. Д. Риккер, В. Е. Генкель, О. О. Гербек, общество «Герольд», — влияние которых распространялось на весь российский книжный рынок.

С 1866 года началась издательская деятельность Г. Д. Гоппе. В 1867 году в его издательстве стал выходить известный «Всеобщий календарь» и периодическое издание «Моды и новости», переименованное вскоре в «Модный свет» (1868—1883). Успех этих изданий побудил Германа Гоппе к изданию «тонкого» массового журнала для семейного чтения под названием «Всемирная иллюстрация» (1869—1898) по типу подобных иллюстрированных журналов за границей (см. выше). Иллюстрированные журналы, тематика которых находилась вне политических интриг и склок, в силу лёгкости восприятия и образности материала, оперативности выпуска, дешевизны были более доступны широкому читателю, чем т. н. «толстые» журналы. По плану Гоппе, основной объём журнала был отдан чёрным-белым гравюрным иллюстрациям, которые должны были отражать настоящий ход политической и общественной жизни в России и главные события за рубежом. Для получения иллюстраций высокого качества Герман Гоппе широко пользовался работами лучших русских гравёров, печатание гравюр, однако, производил в Париже.

Текст в первые годы выполнял вспомогательную роль и служил исключительно разъяснению иллюстраций. Впоследствии была введена беллетристика, которая в 1889 году была выделена в особый журнал «Труд», выходивший два раза в месяц и в котором публиковались не только произведения массовой беллетристики, но и сочинения ведущих русских писателей.

Вместе с тем, литературные произведения появились и на страницах и «Всемирной иллюстрации». Литературным отделом в разные годы в журнале заведовали: в 1869—1871 гг. — Д. В. Аверкиев, в 1871—1875 гг. — К. К. Случевский, в 1875—1885 гг. — В. П. Попов, в 1885 г. — И. Л. Феннер, в 1885—1887 гг. — А. И. Леман, в 1887—1891 гг. — Ф. Ф. Александров при участии И. Л. Феннера и П. В. Быкова, с 1891 года П. В. Быков.

В работе отдела литературы также принимали деятельное участие: Н. Н. Каразин, В. В. Крестовский, М. А. Загуляев, А. В. Эвальд, С. Н. Шубинский, М. Г. Вильде, Я. П. Полонский, В. И. Немирович-Данченко и др.

Отделом иллюстраций в 1885—1887 гг. заведовал Л. Е. Дмитриев-Кавказский, а с 1887 года — К. О. Брож. В 1870-х гг. музыкальный отдел журнала возглавлял М. И. Сариотти (Сироткин), известный артист оперы (один из ведущих басов Мариинской сцены), драмы и музыкальный критик (печатался под псевдонимом М. С.).

В 1885 году после неожиданной смерти основателя журнала Г. Д. Гоппе издательские права перешли к его супруге А. П. Гоппе, а редактором стал числиться Э. Д. Гоппе, его брат и владелец широко известной типографии.

Многие выдающиеся события послужили поводом к изданию особых приложений к журналу (в настоящее время — раритетных изданий), из которых составились сборники: «Альбом 200-летнего юбилея императора Петра Великого», текст П. Н. Петрова и С. Н. Шубинского (1872), «Альбом русских народных сказок и былин» (1875)(текст П. Н. Петрова), «Иллюстрированная хроника войны» (1877—1878), «Всероссийская художественно-промышленная выставка в Москве» (1882), «Венчание русских государей на царство. Начиная с царя Михаила Федоровича до императора Александра III.» (1883).

Иллюстрации из альбома «Иллюстрированная хроника войны». Русско-турецкая война (1877—1878)

• Первый санитарный поезд, 1877.jpg

  Отправление первого санитарного поезда. 8 мая 1877.
  Гравюра, 1877
• Vsemirnaya Illyustratsia Russo-Turkish War (1877–1878) 02.jpg

  Приезд императора Александра II в Плоешты. Первые числа июня 1877. Гравюра, 1877
• Vsemirnaya Illyustratsia Russo-Turkish War (1877–1878) 03.jpg

  Встреча русских войск в г. Тырново. 25 июня 1877. Гравюра, 1877
• Vsemirnaya Illyustratsia Russo-Turkish War (1877–1878) 04.jpg

  Взятие крепости Никополь. 4 июля 1877. Гравюра, 1877
• Vsemirnaya Illyustratsia Russo-Turkish War (1877–1878) 05.jpg

  Баши-бузуки, возвращающиеся с добычей с румынского берега Дуная. Гравюра, 1877
• Vsemirnaya Illyustratsia Russo-Turkish War (1877–1878) 06.jpg

  «Шипкинское сидение», 1877. Защита Шипкинского перевала. Отражение турецкой атаки на гору Св. Николая. 5 сентября 1877. Гравюра, 1877

Направления деятельности

Читателей журнала «Всемирная иллюстрация», состоявших большей частью из среды городского и сельского мещанства, духовенства, чиновничества, купечества и мелкой интеллигенции, необходимо было завоёвывать в острой конкурентной борьбе с другими иллюстрированными, не менее авторитетными, изданиями.

В журнале помещались фотографии на различные сюжеты, печатались репродукции с картин русских и иностранных художников, иллюстрации исторический и текущих событий, биографии знаменитых деятелей культуры, статьи по археологии, краеведению, естествознанию, географии, спорту (журнал вёл постоянный отдел шахмат), педагогике, информация о всех сторонах жизни столицы.

Журнал явился, короме того, пионером создания военного фоторепортажа в России, осуществляя поэтапную съёмку хода русско-турецкой войны 1877—1878 гг. по освобождению Болгарии от Османского ига. Это крупное историческое событие не могло никого в России оставить безучастным, поэтому неслучайно журнал, помимо обычных репортёров хроники, отправил на театр военных действий ни много ни мало восемь своих корреспондентов-фотографов.

Иллюстрации из альбома "«Венчание русских государей на царство.» (1883)

• Tsar Alexis Mikhaylovich of Russia (1629—1676).jpg

  Алексей Михайлович (1629—1676) — русский царь из династии Романовых.
  Гравюра. Нач. 1880-х гг.
• The Coronation of Ivan V & Pyotr I. June 25, 1682.jpg

  Венчание на царствие Ивана и Петра Алексеевичей. 25 июня 1682.
  Гравюра по рисунку К. Броже. Начало 1880-х гг.
• The Announcement Of The Coronation Of Alexander III. 1882.jpg

  Объявление в Москве о коронации Александра III. 12 мая 1882.
  Гравюра. 1882
• Great State Coat of Arms of the Russian Empire. 1882-1917.jpg

  Большой Государственный герб Российской империи. 1882—1917.
  Гравюра. 1882
• The Coronation Of Alexander II And Maria Alexandrovna. August 26, 1866..jpg

  Венчание на царствие Александра II и Марии Александровны. 26 августа 1866. Возложение венца на императрицу.
  Гравюра. Начало 1880-х гг.
• Alexander II Nikolayevich (Emperor of Russia).jpg

  Александр II Николаевич в императорской порфире.
  Гравюра. 1880-е гг.

Авторский состав

С журналом сотрудничали многи известные деятели литературы и искусства: писатели , поэты и журналисты — А. П. Чехов, В. В. Вересаев, К. К. Случевский, В. П. Желиховская, А. И. Леман, А. А. Коринфский, Е. А. Краснова, А. Ф. Иванов-Классик, Я. П. Полонский, В. И. Немирович-Данченко и др.; художники-иллюстраторы: И. К. Айвазовский, А. П. Боголюбов, А. М. Васнецов, В. И. Суриков, И. И. Шишкин, Л. Ф. Лагорио, Н. Н. Каразин, Г. Бролинг, А. К. Беггров, Н. К. Рерих, А. Ф. Афанасьев, П. Ф. Борель А. Е. Архипов и др. — всего около 50 художников.

На нужды журнала работали 12 гравёрных мастерских, в составе которых трудились известные гравёры Л. А. Серяков, В. В. Маттэ, И. И. Матюшин, А. Зубчанинов, Э. Даммюлер, Б. Брауне, А. Даугель, К. Веймарн, Ю. Барановский, Г. Диамантовский, И. Н. Павлов и др.

Из замечательных фотографов журнала должны быть названы А. К. Федецкий, один из самых известных фотографов России конца XIX — начала XX веков, чьи работы удостаивались многочисленных наград на отечественных и международных фотовыставках, К. А. Фишер, известный в Москве фотограф и владелец фотоателье, специализирующегося на портретной, театральной, хроникальной и архитектурной съёмке; однин из основателей и членов Русского фотографического общества (с 1894) и многие др.

Крупнейший российский шахматный отдел в журнале с 1869 года редактировал уже на склоне своих лет выдающийся русский шахматист, представитель комбинационной школы в России XIX в., талантливый журналист и один из самых известных в мире авторов т. н. «символических шахматных задач» И. С. Шумов, автор первой в России книги по шахматной композиции (Петербург, 1867), получившей мировое признание как своего рода художественное произведение. Пропаганде шахмат служили и сочиненные им изобразительные задачи, задачи-шутки, связанные с определёнными историческими и политическими событиями. После смерти Шумова в 1881 году эту колонку продолжал вести до 1898 года другой выдающийся русский шахматист Михаил Чигорин.

Журнал создал высококачественную и хорошо оснащённую полиграфическую базу, на которой в дальнейшем издательством Г. Д. Гоппе выпускались подарочные альбомы и календари.

Ведущие иллюстрированные журналы России конца ХIХ — начала ХХ в

С середины ХIХ в. в России идёт интенсивное развитие «тонких» еженедельных иллюстрированных литературных журналов. Родоначальником их был журнал «Иллюстрация» (1845—1849) Н. В. Кукольника. Наиболее распространенными из «тонких» развлекательных журналов последующего времени, рассчитанных для досуга массового читателя, были «Русский художественный листок» В. Ф. Тимма (1851—1862), «Иллюстрация» (1858—1863), «Всемирная иллюстрация» Г. Д. Гоппе (1869—1898), «Нива» А. Ф. Маркса (1870—1917), «Живописное обозрение» (1872—1902, 1904—1905), «Иллюстрированный мир» (1879—1896), «Родина» А. А. Каспари (1879—1917), «Север» Вс. С. Соловьёва (1888—1914), «Огонёк» (1879—1883, 1899—1918), «Всемирная панорама» (1909—1918), «Синий журнал» М. Г. Корнфельда (1910—1917), «Всемирная новь» (1910—1917), «Солнце России» (1910—1917), «Всемирная иллюстрация» (1912—1916), «Лукоморье» (1914—1917) и др.

В литературных приложениях к ним, издававшихся в виде самостоятельных ежемесячных «тонких» журналов (они иногда выделялись в самостоятельное издание, как журнал «Труд» (1889—1896), публиковались не только произведения массовой беллетристики, но и сочинения ведущих русских писателей.

Значение

Журнал успешно издавался около 30 лет и прекратил своё существование лишь вместе со смертью своего основателя. За это время «Всемирная иллюстрация» претерпела как в художественном, так и в литературном отношении значительную эволюцию, оставаясь все эти годы журналом семейным, журналом «всесословным», равно ориентирующимся на все классы общества, от крестьянина и ремесленника до особ царствующей фамилии.

Будучи доступным по цене еженедельным журналом для семейного чтения, он одновременно выполнял просветительскую и воспитательную роль для семей с невысоким материальным и культурным достатком, занятых повседневным трудом и не имеющих возможности уделять много времени и средств на культурные цели. Журнал стал для многих местом общения, где помимо хроники событий отечественной и мировой жизни, каждый член семьи находил не только материалы общего характера, но и то, что отвечало непосредственно его интересам и вкусам, что возбуждало его любопытство и расширяло кругозор.

Журнал был одним из первых изданий в России, который непосредственно указал путь, отвечающий потребностям общества, по решению кардинального для того времени вопроса о путях создания «тонких» недорогих журналов и литературы для народа.

Ссылки

• Всемирная Иллюстрация // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.  (рус.)  (Проверено 24 июля 2010)
• [www.rulex.ru/01040541.htm Гоппе Г. Д. в «Русском биографическом словаре. Сетевая версия».]  (рус.)  (Проверено 24 июля 2010)
• [historydoc.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=12307 Русский образовательный портал // Исторические документы // Фотодокументы.]  (рус.)  (Проверено 25 июля 2010)
• [historydoc.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=13874&pg=1 Иллюстрированная хроника войны. 1877—1878 гг. — СПб.: Издание Германа Гоппе, 1877]  (рус.)  (Проверено 24 июля 2010)
• [14-18.ru/?p=2541 Всемирная Иллюстрация № 18 за 22 апреля 1916 года]

Отрывок, характеризующий Всемирная иллюстрация

«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.