Всеслав Брячиславич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Всеслав Брячиславич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Всеслав Брячиславич (Радзивилловская летопись)</td></tr>

Князь Полоцкий
1044 — 1068
Предшественник: Брячислав Изяславич
Преемник: Мстислав Изяславич[1]
Великий князь Киевский
14 сентября 1068 — апрель 1069
Предшественник: Изяслав Ярославич
Преемник: Изяслав Ярославич
Князь Полоцкий
1071 — 14 апреля 1101
Предшественник: Святополк Изяславич[1]
Преемник: Давыд Всеславич
 
Вероисповедание: православное христианство; по версии Б. А. Рыбакова — язычество или двоеверие
Рождение: ок. 1029
Смерть: 14 апреля 1101(1101-04-14)
Род: Изяславичи
Отец: Брячислав Изяславич
Мать: неизвестно
Супруга: неизвестно
Дети: сыновья: Давыд, Глеб, Борис, Роман, Святослав и Ростислав

Всесла́в Брячисла́вич (Всесла́в Ве́щий, Всесла́в Чароде́й; ум. 14 (21) апреля 1101) — князь полоцкий с 1044 года, единственный представитель полоцкой ветви Рюриковичей на киевском великокняжеском престоле (10681069). Примечателен также как герой «Слова о полку Игореве» и восточнославянского фольклора, где он предстаёт как богатырь и чародей, способный оборачиваться зверем; а также необычайно длительным княжением в Полоцке (57 лет).





Биография

Происхождение и необычная примета

Правнук Владимира Святославича и Рогнеды, сын умершего в 1044 году Брячислава Изяславича.

Современникам и потомкам запомнился как «волхв», чародей. «Повесть временных лет» сообщает, что мать родила Всеслава «от волъхвования» и от рождения «бысть ему язвено на главе его». Волхвы сказали матери князя: «Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего»; и его Всеслав «носить… и до сего дне на собе; сего ради немилостив есть на кровьпролитье» (следовательно, этот текст написан ещё при жизни Всеслава). Эта цитата толкуется по-разному: «язвено» понимали как родимое пятно, на котором князь носил повязку; по другим данным, Всеслав родился «в сорочке» и носил кожицу (часть плаценты) на себе как амулет.

Покорение прибалтийских народов

Известно, что при Всеславе Брячиславиче Полоцк подчинил себе литовские племена, сохранив там власть местных правителей, но наложил на покорённых обязанность платить дань[2]. Легендарная история первых князей Литвы и происхождения литовской государственности сообщает: «Литва въ ту пору дань даяше княземъ Попотцкьшъ, а владома своими гетманы»[3].

Так же данью были обложены ливы, земгалы, курши, латгалы. В Прибалтике были построены города-форпосты Герцике и Кукенойс, а так же укреплённое городище в деревне Лоск. Это было нужно для того, чтобы контролировать завоёванные территории[4].

Борьба с соседними княжествами

Первоначально полоцкий князь был лоялен к Киеву. В 1060 году он вместе с Ярославичами участвовал в успешном походе против торков. Однако позже Всеслав начал набеги на соседние княжества. В 1065 году он совершил набег на Псков, который продержал в осаде, но не взял, а в 1067 году на берегу реки Черехи он разбил войско новгородского князя Мстислава Изяславича и занял Новгород. Новгород был частично сожжён, часть горожан была взята в плен, а с новгородского Софийского собора были сняты колокола. Колокола, иконы и утварь новгородских церквей были увезены в Полоцк.

Нападения на Псков и Новгород были вызваны, как предполагают некоторые исследователи, желанием Всеслава расплатиться за уничтожение Полоцка в 980 году Владимиром Святославичем. Как считает белорусский историк Г. Семенчук, возможно, действия Всеслава были спровоцированы походом великого князя киевского Изяслава Ярославича на эстов в Нижнем Подвинье и обложение их данью[4]. Ещё в 1066 году в Полоцке началось возведение православного кафедрального собора Святой Софии. Этот собор стал символом притязаний Полоцка на равенство с Киевом и Новгородом, и исследователи предполагают, что награбленное годом раньше в Новгороде было как раз предназначено для этого собора. Собор Святой Софии дошёл до нашего времени в значительно преображённом виде (в 1710 году он был практически разрушен) и теперь является древнейшим монументальным архитектурным сооружением на территории современной Белоруссии.

В начале 1067 года Всеслав идет на Новогрудок и занимает его.[5]

В том же году против него выступили совместно правившие трое Ярославичей («триумвират») — Изяслав Киевский, Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский. Они направились на Минск. Войска Ярославичей и Всеслава сошлись на реке Немиге. Согласно В. Татищеву, войска неделю стояли в глубоком снегу одно против другого, в конце концов, Всеслав атаковал. В битве на Немиге 3 марта 1067 года Всеслав потерпел поражение и бежал, сумев прорваться сквозь войска Ярославичей в Полоцк. В.Татищев отмечает, что Ярославичи не стали снаряжать за ним погоню, а начали грабить южную часть Полоцкой земли.

Спустя четыре месяца Ярославичи пригласили Всеслава на переговоры, целовав крест, что не сделают ему зла. В районе Орши, около слияния реки Оршицы, Всеслав вместе с двумя сыновьями в лодке переплыл Днепр для переговоров с ними. Однако Ярославичи нарушили крестное целование, захватили Всеслава и двух его сыновей, привезли в Киев, где посадили в «поруб» (тюрьму без дверей, построенную вокруг заключённого).

Киевское княжение и возвращение в Полоцк

Всеслав пробыл в заключении более 14 месяцев — до времени, когда в 1068 году на Киевскую землю напали половцы, которые разбили Ярославичей в битве на Альте. Киевляне потребовали от Ярославичей лошадей и оружия, чтобы самим идти против половцев. Они обвиняли в поражении княжеских воевод и требовали освобождения Всеслава — который, по их мнению, был осведомлен в военном деле, — чтобы он возглавил их поход против половцев. Ярославичи отказали киевлянам во всем. Дружинники советовали Изяславу усилить охрану поруба или убить Всеслава, хитростью подманив его к окну, через которое заключённый получал пищу. Но 15 сентября 1068 года вспыхнуло восстание, в ходе которого киевляне выпустили Всеслава из поруба и возвели на княжеский престол. Изяслав бежал в Польшу, где правил его племянник.

Великим князем Киевским Всеслав Брячиславич пробыл всего семь месяцев. Узнав, что Изяслав возвращается с поляками, Всеслав выступил с киевским войском против него, но, чувствуя неустойчивость своего положения, тайно, ночью, бросил войско у Белгорода и бежал. Утром войско узнало, что осталось без вождя и отступило к Киеву.

Изяслав отобрал у Всеслава Полоцк, назначив туда сначала своего сына Мстислава, а после его смерти — Святополка.

В октябре 1069 Всеслав главе войска, набранного среди води, появился под Новгородом, но 23 октября был разбит новгородцами и попал в плен. Его, правда, вскоре отпустили.

В 1071 году Всеслав выгнал из Полоцка Святополка Изяславича и окончательно в нем утвердился. В том же году он пошел к Минску против Ярополка Изяславича, но потерпел поражение около Голотическа (местоположение этого указанного в летописи города не установлено).

В 1073 году Изяслав Ярославич по подозрению в союзе с Всеславом был изгнан братьями из Киева, великим князем стал Святослав.

Сразу после смерти Святослава (1076) началась следующая фаза борьбы Всеслава с Ярославичами, известная по «Поучению Владимира Мономаха»[6]. Началась с похода Всеслава на Новгород против Глеба Святославича весной 1077 года. Летом 1077 и зимой 1077/1078 последовали два похода на Полоцк: черниговцев со Всеволодом и Мономахом и киевлян со Святополком, Мономахом и половцами (которые были наняты князьями впервые в истории Руси). На рубеже 1070—1080-х годов Всеслав провёл поход под Смоленск, после чего Владимир Мономах провёл опустошительный поход на Полоцкое княжество, а затем второй поход с половцами, во время которого был захвачен Минск, где не оставили ни челядина, ни скотины.

Ещё при жизни Всеслав разделил полоцкую землю между своими многочисленными сыновьями, которые, в свою очередь, поделили полоцкие уделы между своими детьми. После смерти Всеслава Полоцкое княжество разделилось на 6 или 7 уделов.

По мнению Б. А. Рыбакова, Всеслав Полоцкий мог быть язычником и придерживался дохристианских верований или был двоевером. В то же время из летописей известно, что в его правление строятся церкви и к 1096 году относится и первое летописное упоминание о полоцких епископах: «Преставися Ефрем, митрополит русский. На его место князь великий избрал Никифора, епископа полоцкого, и повелел его поставить епископом русским»[7].

Княжеский знак

Личный знак Всеслава Брячиславича точно неизвестен. Личным знаком его отца считается изображение трезубца с крестообразной вершиной центрального зубца и треугольной ножкой, которая опирается на крест. Этот трезубец подобен княжескому знаку основателя рода — Изяслава Владимировича, — и дополнен крестом в основании. Крестообразная вершина центрального зубца является признаком Изяславичей Полоцких. При археологических раскопках в Минске найден фрагмент рогового кистеня с изображением трезубца с крестообразной вершиной центрального зубца и, вероятно, с крестом в основании, но без треугольной ножки. Этот знак приписывается Всеславу Брячиславичу[8].

Брак и дети

На ком был женат Всеслав, неизвестно.

При археологических раскопках найдены изображения княжеского знака конца ХI — начала ХII в.: трезубец с крестообразной вершиной центрального зубца и с изогнутыми наружу боковыми зубцами, в основании без ножки. Вероятно, трезубцы без ножек были символами княгинь — жен Рюриковичей. Крестообразная вершина центрального зубца является признаком Изяславичей Полоцких, поэтому этот знак приписывается жене Всеслава Брячиславича. Эти изображения найдены в Дрогичине (Польша; на двух пломбах), Новгороде (на пломбе), и на острове Ледницком (Польша; на фрагменте рогового кистеня)[8].

Традиционно считается, что у Всеслава было 7 сыновей, но ряд исследователей считают, что Борис — это крестильное имя Рогволода, и сыновей было всего 6. Также дискуссионным является старшинство этих сыновей и уделы, в которых они правили (см. Старшинство Всеславичей). Сыновья:

  1. Роман Всеславич Полоцкий, князь полоцкий
  2. Глеб Всеславич Минский, князь полоцкий и минский. Супруга — Анастасия Ярополковна, княжна Туровская
  3. Борис (Рогволод) Всеславич, князь полоцкий
  4. Давыд Всеславич Полоцкий, князь полоцкий. Супруга — дочь Мстислава Великого
  5. Ростислав Всеславич, князь полоцкий
  6. Святослав Всеславич, князь полоцкий. Отец Ефросиньи Полоцкой.

В историографии встречается утверждение, что в 1106 году дочь Всеслава вышла замуж за византийского царевича. Оно основано единственно на ошибке в генеалогических таблицах Карамзина, которые были включены в «Историю государства Российского». В таблицах дочь Всеслава спутана с дочерью Володаря Ростиславича, которая действительно была выдана замуж в Византию. Основываясь на генеалогических таблицах Погодин предположил, что именно родство внучки Всеслава св. Евфросинии Полоцкой с византийским императором сделало возможным передачу в полоцкий Спасо-Евфросиниевский монастырь Ефесской иконы Божией Матери. Идею подхватили другие исследователи. Лопарев, исследуя русско-византийские связи, датировал брак 1106 годом. Готовя издание «Повести Временных Лет», Лихачёв использовал генеалогические таблицы Карамзина и включил в приложения дочь Всеслава, что добавило популярности ошибочной идее.

Память о Всеславе

В древнерусской литературе и фольклоре

В Слове о полку Игореве описывается захват Всеславом Новгорода и битва на Немиге. Всеслав представлен колдуном и оборотнем, активно «искавшим» киевского великокняжеского стола, тогда как, по летописи, он скорее оказался на нём помимо воли. Кроме того, известие о посещении Всеславом Тмутаракани не находит соответствия в летописях. Не все места в этом отрывке трактуются однозначно. Автор «Слова» приводит также «припевку» о Всеславе, сочинённую его современником Бояном, придворным певцом Ярославичей, где тот грозит Всеславу Божьим судом.

На седьмомъ вѣцѣ Трояни връже Всеславъ жребій о дѣвицю себѣ любу. Тъй клюками подпръся окони, и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружіемъ злата стола кіевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ въ плъночи изъ Бѣлаграда, обѣсися синѣ мьглѣ, утръ же воззни стрикусы, отвори врата Новуграду, разшибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.

На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣютъ душу отъ тѣла. Немизѣ кровави брезѣ не бологомъ бяхуть посѣяни, посѣяни костьми рускихъ сыновъ.

Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ Полотскѣ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыевѣ звонъ слыша. Аще и вѣща душа въ друзѣ тѣлѣ, нъ часто бѣды страдаше. Тому вѣщей Боянъ и пръвое припѣвку, смысленый, рече: "Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божіа не минути!

Всеслав хоть и осуждается автором «Слова», наряду с другими князьями, как участник усобиц, но при этом он как легендарно-эпический герой и внук Дажбожий им оправдывается и находит у него сочувственный отклик[9].

Личность Всеслава и события киевского восстания 1068 года отразились в былине «Вольх Всеславьевич»; здесь популярный в народе герой также освобождён восставшими горожанами из темницы; его оппонент — не Изяслав, а общеэпический «князь Владимир»; повторяется известный по «Слову о полку Игореве» мотив оборотничества главного героя. Упоминается также борьба с половецким ханом Шаруканом (Шарк-великан, Кудреванко-царь), который воспользовался киевским восстанием для набега на Русь.

В современных произведениях искусства

В нумизматике и монументалистике

В 2005 году Национальный банк Республики Беларусь выпустил памятные монеты «Усяслаў Полацкі» («Всеслав Полоцкий») номиналом 1 рубль (медно-никелевая) и 20 рублей (серебряная).

В 2007 году в Полоцке установлен памятник Всеславу Брячиславичу (скульпторы А. Прохоров, С. Игнатьев, Л. Минкевич, архитектор — Д. Соколов).

Предки

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Святослав Игоревич, великий князь Киевский
 
 
 
 
 
 
 
Владимир Святославич, великий князь Киевский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Малуша
 
 
 
 
 
 
 
Изяслав Владимирович, князь Полоцкий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рогволод, князь Полоцкий
 
 
 
 
 
 
 
Рогнеда Рогволодовна, княгиня Киевская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Брячислав Изяславич, князь Полоцкий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Всеслав Брячиславич
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

См. также

Напишите отзыв о статье "Всеслав Брячиславич"

Примечания

  1. 1 2 Войтович Л. [izbornyk.org.ua/dynasty/dyn27.htm Ізяславичі. Турово-Пінські князі. Четвертинські. Сокольські] // [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)
  2. Бредис М., Тянина Е. [www.e-reading.club/chapter.php/146008/9/Bredis%2C_Tyanina_-_Krestovyii_pohod_na_Rus%27.html «Кривичи на Двинском пути». Полоцк и прибалтийские земли в XI—XII вв.] // Крестовый поход на Русь. — М.: Эксмо, 2010. — ISBN 978-5-9265-0463-4.
  3. Бредис М., Тянина Е. [www.e-reading.club/chapter.php/146008/10/Bredis,_Tyanina_-_Krestovyii_pohod_na_Rus'.html «Свои поганые». Литва под властью Полоцкого княжества в XI—XII вв.] // Крестовый поход на Русь. — М.: Эксмо, 2010. — ISBN 978-5-9265-0463-4.
  4. 1 2 Семянчук, Г. Усяслаў Брачыславіч, князь полацкі (штрыхі да гістарычнага партрэта) // Białoruskie zeszyty historyczne. — 2002. — № 28.
  5. [polotsk.nm.ru/vseslav.htm Всеслав Чародей.]
  6. [www.bibliotekar.ru/rus/34.htm Поучение Владимира Мономаха]
  7. Татищев, В. Н. История Российская: в 3 т. — М.–Л.,, 1963.. — С. Т. 2. С. 109..
  8. 1 2 Белецкий, С. В. Древнейшая геральдика Руси // Повесть временных лет : СПб., Вита Нова. — 2012.
  9. [cyberleninka.ru/article/n/vseslav-polotskiy-v-slove-o-polku-igoreve-avtorskie-intentsii-i-mifologicheskiy-kontekst Леонова В. В. Всеслав полоцкий в «Слове о полку Игореве»: авторские интенции и мифологический контекст // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Литературоведение, журналистика. Выпуск № 4, 2015.]

Литература

  • ПСРЛ, т. 7. Воскресенская летопись. СПб., 1856. 544 с.
  • ПСРЛ, т. 9. Патриаршая, или Никоновская летопись. Ч. 1. СПб., 1862. 256 с.
  • ПСРЛ, т. 15. Тверский летописный сборник.-СПб., 1863.-506с.
  • Алексеев Л. В. Полоцкая земля // Древнерусские княжества X—XIII вв. -М., −1975. -С.202-239
  • Грушевський М. С. Історія України-Руси. Т. 2. К., 1992. 633 с.
  • Данилович В. Е. Очерк истории Полоцкой земли до конца XIV столетия. -К., 1896. −731 с.
  • Н. В—н—в. Полоцкие князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  • Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в Х первой половине XIII в. -М., 1977. −261 с.
  • Всеслав Брячиславич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Рыжов К. [www.hrono.info/libris/ryzov00.html Все монархи мира. Россия]. — М.: Вече, 1998. — С. 209—210. — 16 000 экз. — ISBN 5-7838-0268-9.
  • Войтович Л. [izbornyk.org.ua/dynasty/dyn24.htm Рюриковичі. Ізяславичі полоцькі] // [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)

Отрывок, характеризующий Всеслав Брячиславич

– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.