Всесоюзная выставка по филателии и бонам

Всесоюзная выставка по филателии и бонам
Рабочий момент выставки
Расположение
Страна	СССР СССР
Площадка	Исторический музей
Местонахождение	Москва
Деятельность
Вид выставки	филателистическая, бонистическая
Статус	всесоюзная
Время проведения	14 декабря 1924 — 1 февраля 1925
Организатор	ОУФБ, ВОФ
Ключевые участники	Ф. Авианович, В. Митрофанов, В. Веркмейстер (СССР), И. Бухер (Швейцария) и др.
Председатель жюри	Л. К. Эйхфус

Всесоюзная выставка по филателии и бонам — первая общесоюзная филателистическая выставка, проходившая в Москве с 14 декабря 1924 по 1 февраля 1925 года по инициативе Уполномоченного по филателии и бонам в СССР Ф. Г. Чучина.

Предыстория

См. также: Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка

Проведению всесоюзной филателистической выставки предшествовала организация экспозиции по филателии в рамках Первой Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки, проходившей в Москве с 19 августа по 10 октября 1923 года.

В работе этой выставки приняла участие государственная Организация Уполномоченного по филателии и бонам (ОУФБ), которая на тот момент была особой секцией при Всероссийском комитете содействия сельскому хозяйству ВЦИК. Организация подготовила в главном здании выставки, на втором этаже, демонстрацию наиболее полной коллекции почтовых марок РСФСР в квартблоках со всеми разновидностями в оттенках. Эта коллекция была составлена филателистами В. Ф. Спальве-Блумбергом, Б. П. Раевским и В. В. Кренке. Там же ОУФБ расположила свой киоск, где посетители выставки могли приобрести как русские, так и иностранные почтовые марки, филателистические принадлежности и литературу, а также подписаться на журналы «Советский филателист» и «Советский бонист».

На территории Первой Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки действовали два почтовых отделения, которые гасили корреспонденцию специальными штемпелями трёх видов. Первый из них представляет собой два концентрических круга, между которыми расположен текст «Москва. 1-я Всесоюз. сель.-хоз. выставка». В центре штемпеля — переводная календарная дата, причём месяц обозначен римскими цифрами. Второй — овальный штемпель с литерой «4». Его текст идентичен предыдущему. Отличается он тем, что месяц указан арабскими цифрами, а год — двумя последними арабскими цифрами. Третий спецштемпель с литерой «8», применявшийся в почтово-телеграфном отделении выставки, графически идентичен штемпелю ПТО № 2. Отличие третьего штемпеля заключалось в том, что месяц был обозначен арабскими цифрами, а год двумя последними.

Срок закрытия почтовых отделений документально зафиксирован в циркуляре Наркомпочтеля за № 32/1642 от 2 ноября 1923 года: «…В связи с закрытием Всероссийской выставки, находившиеся на её территории почтовые отделения закрыты, прекратили приём и отправку корреспонденции».

Организационные моменты

Решение о проведении первой Всероссийской филателистической выставки было принято 11 мая 1923 года. Инициатором её проведения был Ф. Г. Чучин. Летом 1924 года ОУФБ и правление Всероссийского общества филателистов, с участием народных комиссаров финансов и почт и телеграфов, определили дату начала работы выставки на 15 декабря 1924 года. Практически вся организационная работа по подготовке и проведению выставки была возложена на ОУФБ. Она же взяла на себя большую часть расходов. Из 11 тысяч рублей, израсходованных на подготовку и проведение выставки, ОУФБ внесла 8 тысяч.

Выставка планировалась как «смотр советской филателии, на который русские филателисты должны явиться в полном филателистическом параде». Председатель Комиссии по организации выставки Л. К. Эйхфус писал в журнале «Советский филателист»:

Первая Всесоюзная выставка… покажет всему миру, как за несколько лет советской власти развивалась филателия. Выставка покажет, душит ли, — как всё ещё продолжает утверждать заграничная пресса, русских коллекционеров Государственная Организация, или, наоборот, помогает им.

Описание

Первая в СССР выставка по филателии и бонам, получившая статус всесоюзной, открылась на день раньше планируемой даты — 14 декабря 1924 года.

Проведение выставки было специально приурочено к I съезду Всероссийского общества филателистов и Конгрессу Филинтерна, в ней приняли участие филателисты ряда городов СССР и 14 зарубежных стран, включая Швейцарию, Нидерланды, Турцию, Литву. Экспозиция размещалась в пяти залах Исторического музея в Москве. В них расположились коллекции по филателии, бонистике и нумизматике, а также экспонаты в литературном классе и различные коллекционные принадлежности. Были и особые предметы — картины, выполненные из марок. На выставке был организован широкий показ работ советских филателистов того времени, которые характеризовались большим тематическим разнообразием.

Выборы жюри были произведены на заседании правления Всероссийского общества филателистов закрытым голосованием путём подачи записок, причём ни избравшим, ни выбранным состав жюри известен не был. Работа велась каждым членом жюри самостоятельно и начиналась оценкой каждого экспоната по пятибалльной системе с пяти сторон: со стороны цели, планировки, расклейки, полноты коллекции и качества экземпляров. После того как эта оценка была сделана, члены жюри были представлены друг другу и жюри каждого отдела на особом заседании подводило общие итоги.

На выставке было хорошо налажено обеспечение коллекционеров, работали киоски. Вся корреспонденция гасилась специальным почтовым штемпелем с календарной переводной датой и текстом «1-я Всесоюзная выставка по филателии».

Выставка закрылась 1 февраля 1925 года.

Награды выставки

В филателистическом классе было вручено 63 награды. Из них москвичи получили 34 награды, ленинградцы — семь. Иностранные участники получили четыре награды, в том числе:

• экспозиция Иосифа Бухера (Люцерн, Швейцария) «Марки Варшавской почты»;
• коллекция Леона Рая (Нидерланды) «Фальсификаты Трансвааля»;
• коллекция Т. Д. Матюхина (Константинополь, Турция) «Эссе и пробные оттиски Польши»;
• коллекция Литовского общества филателистов «Марки Литвы».

В тематическом классе награды получили лишь коллекция Ф. И. Авиановича (Москва) «История борьбы за политическую свободу России до и после Октябрьской революции» и коллекция В. С. Митрофанова (Москва) «Марки воздушной почты».

Высокими наградами были отмечены коллекции непочтовых марок. Так, собрание В. В. Веркмейстера «Гербовые и фискальные марки России, РСФСР, СССР» было удостоено большой золотой медали. Малую медаль получила экспозиция М. Б. Наркевича «Благотворительные марки». Экспозиция В. Т. Пятенция «Благотворительные марки России» получила бронзовую медаль.

В официальном классе экспонировались коллекции ОУФБ, Музея народной связи Народного комиссариата почт и телеграфов СССР и Гознака. Из восьми наград, присуждённых экспонентам этого класса, четыре (из них три — большие золотые медали) получила ОУФБ.

См. также

• Всероссийское общество филателистов
• Филателистическая выставка
• Чучин, Фёдор Григорьевич
• s:Положение о Первой Всесоюзной Выставке знаков почтовой оплаты, денежных знаков, бон и монет для коллекций

Литература

• Бажитова Л. И. [stamps.ru/blog/muzey-narodnoy-svyazi-na-pervoy-vsesoyuznoy Музей народной связи на Первой Всесоюзной филателистической выставке] // Почтовая марка — объект культурного наследия. Материалы 5-го научно-практического семинара по истории почты и филателии. — СПб.: ЦМС имени А. С. Попова, 2014. — С. 137—146. (Проверено 16 мая 2016) [www.webcitation.org/6hY10ecZN Архивировано] из первоисточника 16 мая 2016.

Отрывок, характеризующий Всесоюзная выставка по филателии и бонам

В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…