Всехсвятский собор (Тула)

Православный собор
Всехсвятский кафедральный собор
Вид на собор с ул. Пирогова
Страна	Россия
Город	Тула, ул. Л. Толстого, 79
Конфессия	Православие
Епархия	Тульская и Ефремовская
Архитектурный стиль	Русский классицизм
Автор проекта	В. Ф. Федосеев
Строительство	1776—1859 годы
Реликвии и святыни	список реликвий
Настоятель	Протоиерей С. Резухин
Статус	Памятник архитектуры

Всехсвятский кафедральный собор — православный кафедральный собор Тулы. Храм, построенный на возвышенном месте города, виден почти из всех точек города.

История

После указа Екатерины II о запрете захоронений на кладбищах в пределах города тульские власти выделили землю под новое кладбище на юге Тулы. Кладбищенская церковь на посаде вначале была деревянной. Сразу же по её построении, в марте 1773 года по прошению жителей Тулы дана была благословенная грамота на возведение каменной церкви во имя Второго Пришествия Христова с приделами во имя Воскрешения Лазаря и во имя Всех Святых. Строителем храма стал купец Герасим Стефанович Сушкин, но в 1774 году он умер, и позже был погребён в алтарной части храма. Строительство продолжил его зять, купец I гильдии Иван Афанасьевич Герасимов.

В 1776 году одноэтажная церковь была построена и освящена. Иконы местного ряда для неё написаны иконописцем, тульским оружейником Григорием Ивановичем Белоусовым. В церковной описи, приложенной к делу об освящении храма, говорится: «Свежесть красок, тщательность, даже некоторая художественность отделки фигур, в особенности лиц, и другие достоинства иконописного искусства ставят Белоусова выше обыкновенных иконописцев».

В 1788 году душеприказчики тульского купца Никифора Трофимовича Девяткина просили дозволения построить на посадском кладбище «верхнюю церковь» во имя Преображения Господня на завещанные им для этого деньги. Второй этаж отстроили за два года, но произошло несчастье, угрожавшее опасностью всему зданию: 8 августа 1790 года после завершения литургии, которую служили в нижней церкви, обрушился один из пяти куполов, увенчивающих церковь, проломил своды и верхнего, и нижнего храма. При этом погибли три человека. Губернский архитектор Никифор Сокольников запретил проводить службы в нижней церкви, и возобновили их только через пять лет.

Строительство верхнего храма завершили в 1797 году, а освятили его в 1825 году. В краеведческой литературе встречается предположение, что проект нового, облегченного и недоразвитого, пятиглавия Всехсвятской церкви разработал тульский архитектор Козьма Сокольников. На это указывает характерная постановка цельного купола храма почти непосредственно, без барабана, на основной объём здания — приём, встречающийся в Туле только здесь и в церкви Рождества Богородицы в Гончарах, спроектированной Козьмой Сокольниковым. Сходны и формы куполов этих двух храмов, и полукруглые люкарны — окна в куполе, освещающие внутреннее пространство здания.

В 1863 году в правой стороне верхней церкви был освящен престол во имя Воскресения Христова.

На протяжении сорока лет в ведении причта Всехсвятской церкви находилась часовня на Хлебной площади. Стояла она примерно в нынешней северной части Центрального рынка недалеко от входа с улицы Пирогова. Часовня была каменной, крыта железом, окрашенным медянкой, имела пять глав. Среднюю, большую венчал позолоченный крест, четыре малые — покрашенные железные кресты.

Всесвятской называлась одна из тульских улиц — часть современной улицы Л. Толстого от кладбищенской стены до улицы Новомосковской.

В период подъема обновленчества центром их служения в Туле стала Всехсвятская церковь, которую после закрытия Успенского кафедрального собора в кремле они провозгласили своим кафедральным собором. Обновленцы проводили свои служения в храме с 1923 по 1944 год, после чего он был вновь возвращён Тульской епархии. Последний обновленческий архиепископ Тульский Пётр Турбин 17 января 1944 года принёс покаяние и был утверждён настоятелем Всехсвятского собора Тулы в сане протоиерея. Вскоре Всехсвятская церковь стала кафедральным собором Тульской и Белевской епархии: 13 июля 1944 года архиепископом Тульским был назначен воссоединённый из обновленчества епископ Виталий (Введенский). Ранее, в 1922—1930 годах, он занимал Тульскую обновленческую кафедру.

Стены нижнего и верхнего храмов Всехсвятского кафедрального собора были расписаны в 1955—1960 годы московскими художниками Павлом Александровичем Гладковым и Виктором Михайловичем Голубевым. В 1960 году, согласно Постановлению Совета Министров РСФСР, Всехсвятский собор и колокольня были поставлены на государственную охрану как памятники истории и культуры. По благословению митрополита Тульского и Белевского Ювеналия осуществлена реконструкция колокольни Всехсвятского собора; работы начались в феврале 1978 года.

К декабрю 1978 года были закончены внешние работы, выполнены перекрытия девяти этажей железобетонными плитами, устроено отопление. В 1979 году установлен и пущен в эксплуатацию лифт. 17 июня 1979 года колокольня была освящена. К декабрю завершились штукатурные и отделочные работы внутри всей колокольни. Представительский зал на втором этаже колокольни расписал московский художник Борис Иванович Мухин. Организацией всех работ по реконструкции колокольни занимался ключарь Всехсвятского собора протоиерей Лев Махно.

В 1988 году Всехсвятский кафедральный собор был центром праздничных мероприятий посвящённых 1000-летию крещения Руси.

2 декабря 2003 года в ночное время была впервые включена подсветка колокольни Всехсвятского собора.

Архитектура

Архитектурное решение Всехсвятской церкви характеризуется как переход от барокко к классическому стилю. По своему стилю храм относится к раннему русскому классицизму 1760—1770 годов, господствовавшему короткий период времени между затухающим творчеством Растрелли и началом деятельности Баженова.

Первый этаж церкви украшен энергичной рустовкой. Два верхних этажа, занимаемые двухсветной верхней церковью, объединены эффектными четырёхколонными портиками, увенчанными треугольными фронтонами. Влияние предшествующей эпохи барокко сказалось в усложненности церковного плана, в богатой пластике фасадов, в типично барочных, ничего не несущих колоннах и углах здания, в сложной креповке карнизов и т. п.

Большие оконные проемы в общем оформлении фасадов придают зданию скорее гражданский, чем культовый характер. Архитектурное решение церкви, начатой через год после окончания здания академии художеств в Петербурге, находится под явным влиянием выдающегося творения Кокоринова и Деламота.

Колокольня

В 1803 году старосте Всехсвятской церкви купцу В. Курбатову была дана книга для сбора денег на построение колокольни. Средства собирались очень медленно. Возводить колокольню начали только в 1833 году, и за четверть века её не довели даже до половины. Затем строительство продолжилось ускоренными темпами и было завершено в 1863 году. Трехъярусная колокольня, увенчанная высоким шпилем, расположенная на одной из наивысших точек Тулы, была доминирующей вертикалью города. Она замыкает собой перспективы нескольких улиц (Пирогова, Тимирязева и других). Колокольня имеет высоту 82 метра.

Автором проекта колокольни был ученик знаменитого Карло Росси архитектор В. Ф. Федосеев. Между началом строительства церкви и колокольни прошло более полувека, но В. Ф. Федосееву удалось сохранить архитектурное единство Всехсвятского ансамбля путём творческого переосмысления форм здания церкви. Барочная сложность плана храма нашла отражение в непростом построении нижнего яруса звонницы. Ничего не несущие колонны нижнего яруса, портики со спаренными колоннами на углах на верхних ярусах перекликаются с аналогичными элементами здания храма.

Наибольшие вклады на строительство колокольни внесли известный благотворитель, потомственный почетный гражданин С. Т. Красноглазое (6,5 тысяч рублей) и городской голова Н. Н. Добрынин (более 3,6 тысяч). Н. Н. Добрынин заказал также крест на колокольню. Колокола бесплатно отлил хозяин единственного тогда в городе колокольного завода купец Н. И. Черников. Церковный староста купец Петр Прокофьевич Миронов оплатил изготовление самого большого тульского колокола весом в тысячу пудов — 16,38 тонн. Он появился на колокольне Всехсвятской церкви в 1889 году.

Колокольню украшают четыре фигуры ангелов, возвещающих Второе Пришествие Христа и Страшный суд. Они были изготовлены и установлены на средства церковного старосты купца Николая Григорьевича Пирожникова.

Реликвии

Главная святыня — Казанская икона Божией Матери из тульской Казанской церкви, разрушенной в 1929 году. Возможно, это та самая икона, которую прислал в Тулу митрополит Казанский Маркелл в 1698 году.

Ещё одна святыня — образ Николая Чудотворца афонского письма, находившийся в Казанском храме в Мяснове. На её оборотной стороне имеется надпись: «Сия св. Икона „Святителя Христова Николая“ писана и освящена на св. Горе Афонской в обители Благовещения. Жертва от Максима Ивановича Губернаторова в храм Казанской Божией Матери. Настоятель схимонах Парфений с братиею. Св. Гора Афон. 1894 год». Икона исчезла при разрушении Казанской церкви. Позже алтарница Всехсвятского храма выкупила образ Николая Чудотворца за бутылку водки у плотников, которые намеревались использовать икону в качестве досок для пола.

Во Всехсвятском соборе имеется частица мощей великомученика Пантелеймона целителя. Их принес в храм архимандрит Пантелеймон (Якименко), получивший святыню от своего духовного наставника архимандрита Макария (Кобякова), который, в свою очередь, был духовным сыном и келейником священномученика Игнатия (Садковского).

В числе святынь храма — икона с частицей мощей митрополита Иоанна Тобольского; икона с частицей мощей праведного Лазаря, епископа Китийского; икона святителя Митрофана Воронежского с частицей мощей; икона святителя Феодосия Черниговского с частицей его облачения и икона блаженной Матроны с частицей мощей.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл преподнес храму икону Собор святителей Московских. На иконе имеется надпись: «Дар Всехсвятскому кафедральному собору в память о Нашем посещении и служении в нём 11 марта 2009 г. Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси».

В числе реликвий Всехсвятского собора — напрестольное Евангелие, подаренное храму Святейшим Патриархом Алексием I (Симанским).

В правом приделе нижнего храма покоились мощи Св. Иоанна Тульского, которые в январе 2007 года были перенесены в Успенский кафедральный собор, где и находятся в настоящее время.

Социальная деятельность

Богадельня при Всехсвятской церкви упоминается ещё в 1782 году. В 1863 году при храме действовала деревянная богадельня, рассчитанная на проживание в ней 10 человек. В 1988 году при Всехсвятском соборе было создано Общество милосердия. Они осуществляли патронажный уход за одинокими больными престарелыми людьми и инвалидами. Деятельность сестричества продолжается и по сей день.

В 1898 году при храме была открыта церковно-приходская школа. При Всехсвятском соборе действует отдел Тульской епархии по благотворительности и социальному служению.

Литература

• Иванов А., протоиерей. Тульские кладбищенские церкви // Материалы для историко-статистического описания Тульской губернии. Вып. I. Святые храмы города Тулы. Тула, 1888. С. 414—419.

См. также

• Всехсвятское кладбище
• Список самых высоких православных храмов и колоколен

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Всехсвятский кафедральный собор
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=tula&page=27 Всехсвятский кафедральный собор] на сайте «Русские церкви»
• [www.vidania.ru/temple/temple_tulskaya/tula_vsehsvyatskii_sobor.html Всехсвятский кафедральный собор] на сайте vidania.ru

Отрывок, характеризующий Всехсвятский собор (Тула)

– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.