Все братья — сёстры

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Все братья — сестры»)
Перейти к: навигация, поиск
</td></tr> </td></tr>
Все братья — сёстры
Альбом
БГ и Майка
Дата выпуска

1978

Записан

1978

Жанр

Акустика, фолк-рок

Длительность

39:01

Лейбл

самиздат, Триарий, Отделение Выход

Профессиональные рецензии
  • [www.rockanet.ru/100/15.phtml Кушнир А. 100 магнитоальбомов советского рока]
Хронология
БГ и Майка
Все братья — сёстры
(1978)
Майк и Аквариум. 25 октября 1980. Москва
(1980)
Хронология Майка

Все братья — сёстры
(1978)
Сладкая N и другие
(1980)
К:Альбомы 1978 года

«Все братья — сёстры» — «доисторический» магнитоальбом[1] БГ и Майка. Альбом был записан летом 1978 года на берегу Невы при помощи магнитофона «Маяк-202»[2] и раздаривался друзьям. Надпись на обложке: «Посвящается Акустической Дочери и Великому Белому Чуду». Включён в сводку «100 магнитоальбомов советского рока» Александра Кушнира.





История

Идея записи «Всех братьев» принадлежат Борису Гребенщикову. 12 июня 1978 года у него родилась дочь Алиса, и по случаю этого события было решено устроить запись альбома.

Материал Гребенщикова, вошедший в этот альбом, качественно отличается от трёх предыдущих записей — «Искушение», «Притчи» и «С той стороны». Песни не то чтобы лучше — такое сравнение к данным произведениям неприменимо, они просто уже состоявшиеся. «Моей звезде», «Укравший дождь», «Сталь», «Пески Петербурга» — это песни, вышедшие за рамки понятий времени. Они законченны и абсолютны, не нуждаются в комментариях, улучшениях и дополнениях, полагают преданные поклонники БГ. Песни, которые БГ будет исполнять ещё много лет, здесь сыграны в изначальном варианте, слушатель словно присутствует при их рождении, поэтому от канонических версий разнятся темп, экспрессия и даже размер.

Звук в силу качества записывающей аппаратуры, микрофона и пространства получился довольно необычным.

Наша знакомая Ольга Аксянова училась в университете вместе с Ливерпульцем (Алексей Родимцев) и жила в дворницкой прямо в здании Смольного института благородных девиц. Квартира у Ольги была чудесной, прямо с выходом на Неву — жила она там с мужем, который работал дворником, тоже учась в университете. На обложке альбома «Все братья — сёстры» Борис и Майк стоят в некой арке. Это как раз и был вход в короткий тоннель, который заканчивался дверью в квартиру Аксяновой. Антураж там был превосходный.

...На полянке между Невой и Смольным, который отрезал нас от городского шума, поставили микрофон — такой, вроде коробочки на подставочке — и на раз записали все песни. Всем было понятно даже тогда, когда мы не имели никакого представления о звукозаписи, что записать на один микрофон качественную игру группы нереально. Поэтому изначально так и подошли к записи, как к песням на поляне.


Всеволод Гаккель, «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом», 2000 г.[3]

Первый тираж альбома разошёлся по стране очень быстро, ибо составлял всего 10 экземпляров — именно столько комплектов фотографий-обложек отпечатал Андрей «Вилли» Усов. Это был первый его опыт в оформлении обложек альбомов «Аквариума».

В записи приняли участие

Список композиций

  1. Укравший дождь (2:32) (Б. Гребенщиков)
  2. Прощай, детка! (2:15) (М. Науменко)
  3. Дорога 21 (2:28) (Б. Гребенщиков)
  4. Седьмая глава (2:51) (М. Науменко)
  5. Моей звезде (1:55) (Б. Гребенщиков)
  6. Баллада о Кроки, Ништяке и Карме (2:44) (М. Науменко)
  7. Блюз простого человека (3:31) (Б. Гребенщиков)
  8. Король подсознания (0:58) (Б. Гребенщиков)
  9. Женщина (3:55) (М. Науменко)
  10. Почему не падает небо (1:50) (Б. Гребенщиков)
  11. Ода ванной комнате (2:48) (М. Науменко)
  12. Сталь (3:46) (Б. Гребенщиков)
  13. Звезда рок-н-ролла (2:33) (М. Науменко)
  14. Пески Петербурга (3:09) (Б. Гребенщиков)
  15. Дочь (1:46) (Б. Гребенщиков, исполняют совместно БГ и М. Науменко)

Факты из истории создания

  • На фотографии с оригинальной обложки Борис Гребенщиков стоит с книгой Боба Дилана, а Майк Науменко — с бутылкой сухого. При этом все фотографии для обложки альбома создавались экспромтом. На лицевой стороне Борис и Майк сняты на фоне закатного неба. На Майка надета кепочка Андрея «Вилли» Усова, а между Борисом и Майком — статуэтка Будды, одолженная у Андрея Фалалеева.
  • Аппаратчик Марат вспоминал, что аппаратом руководил вовсе не он, а именно «все-все-все», Майк устанавливал микрофоны, а в его задачи входило отгонять лающих собак и кашляющих зрителей.
  • Песня «Женщина» — это вариант песни Боба Дилана «Печальноокая Леди из долины» (англ. en:Sad Eyed Lady of the Lowlands).
  • Помимо Боба Дилана источником образов альбома послужил старинный китайский трактат «Чжуан-цзы».
  • Почти все песни с этого альбома вышли на последующих альбомах «Аквариума» и «Зоопарка» (исключение составляют только «Король подсознания» и «Дочь»).
  • Песня Гребенщикова «Дочь» написана в связи с рождением у него дочери Алисы.

Переиздания

Альбом был издан на CD в 1996 году отделением «Выход», в 1997 и 1999 годах были сделаны допечатки, которые отличались от первоначального только оформлением [4].

Напишите отзыв о статье "Все братья — сёстры"

Примечания

  1. [www.aquarium.ru:8083/discography/vse_bratya209.html Aquarium.ru.Страница альбома на официальном сайте группы]
  2. [www.rockanet.ru/100/15.phtml 100 МАГНИТОАЛЬБОМОВ СОВЕТСКОГО РОКА - БГ + Майк. Все братья - сестры]
  3. [severov.atom.ru/gakkel_doc.zip Всеволод Гаккель «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом», 2000 г.]
  4. [www.raritet-cd.ru/aquarium/vsebrat.html Борис и Майк — «Все братья - сёстры». Страница CD на сайте raritet-cd.ru]

Литература

  • Аквариум «Сны о чём-то большем». Авторы текста: А. Рыбин, А. Кушнир, В. Соловьев-Спасский; Редактор: Борис Гребенщиков. — М. : Издательский дом «София», 2004.

Отрывок, характеризующий Все братья — сёстры

Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.