Omne vivum ex ovo

Omne vivum ex ovo — всё живое из яйца. Латинская фраза, приписываемая Уильяму Гарвею (1578—1657). В такой формулировке впервые встречается в работе Карла Линнея (1707—1778) Philosophia botanica (Stockholm, 1751) (афоризм No 134).

Линней приводил эту фразу со ссылкой на высказывание Гарвея (Vivum omne ex ovo provenire: «Все живое из яйца появляется»), рассуждая о том, что растения и животные едины по своей природе, а семена растений соответствуют яйцам животных. В более поздние времена фраза трактовалась как квинтэссенция учения о биогенезе. Несмотря на то, что принцип «все живое из яйца» был сформулирован Гарвеем еще в XVII веке, обнаружить яйца многих организмов, для которых они были гипотезированы, не удавалось до XIX века. В частности, до работ Карла Бэра (1792—1876) никому не удавалось обнаружить яйца (яйцеклетки) млекопитающих. Некоторые авторы (например Жан Батист Ламарк (1744—1829)) считали, что яйца свойственны только «высшим» животным, в то время как «низшие» размножаются за счет «внутренних почек».

Окончательное признание этого принципа пришло только во второй половине XIX века с развитием клеточной теории и микробиологии. С одной стороны, было показано, что яйца многоклеточных животных непременно содержат яйцеклетку (а иногда состоят только из яйцеклетки без всяких дополнительных образований), в результате деления которой и образуются многоклеточные организмы. Яйцеклетки были обнаружены и у растений, в том числе в семязачатках семенных растений. С другой стороны, стало ясно, что даже бактерии и простейшие, в самозарождение которых верили дольше всего, представляют собой одноклеточные организмы, размножающиеся делением.

Литература

• Philosophia botanica in qva explicantur fundamenta botanica cum definitionibus partium, exemplis terminorum, observationibus rariorum, adjectis figuris aeneis. Stockholmiæ [Stockholm], Apud Godofr. Kiesewetter, 1751. [6] + 362 p. + portr. + 9 tab. [botanicallatin.org/philbot/pbcont.html HTML на сайте BotanicalLatin.org]
• Линней К. Философия ботаники. Пер. с латин. Изд. подгот. И. Е. Амлинский. — М.: Наука. 1989. 456 с.

Отрывок, характеризующий Omne vivum ex ovo

Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.