Вспомогательная полиция

Вспомога́тельная поли́ция (нем. Hilfspolizei, сокращенно Hipo) — военизированная организация в Третьем рейхе, существовала с февраля по середину августа 1933 года в Пруссии и в других землях Третьего рейха. Включала в себя членов СС, СА и бывших членов организации «Стальной шлем». Вспомогательная полиция сыграла значительную роль в захвате власти НСДАП в Германии и центральную роль в террористической ликвидации политических оппонентов, которые были арестованы и депортированы. После расформирования значительная часть «вспомогательных полицейских» стала служить в охране концлагерей.

На оккупированных территориях вспомогательная полиция формировалась, как правило, из добровольцев военнопленных (прежде всего, в крупных городах) и местного населения. Подобные полицейские организации существовали во всех оккупированных странах. Отличались значительным разнообразием форм организации (шуцманы, самозащита, синяя полиция и другие).

В русском языке за служащими таких коллаборационистских полицейских органов закрепилось разговорное уничижительное название полицай (во множественном числе — полицаи).

В нацистской Германии

Hilfspolizei была создана 22 февраля 1933 года Германом Герингом, недавно назначенным министром внутренних дел Пруссии, для оказания помощи регулярной полиции в поддержании порядка и преследования коммунистов, обвинявшихся в поджоге Рейхстага. Организация быстро распространилась из Пруссии на другие германские государства и одобрены Указом Гитлера о поджоге Рейхстага.

Подразделения были укомплектованы, главным образом, участниками Sturmabteilung (SA) и Allgemeine SS и носили форму SA или SS с белыми нарукавными повязками. Считается, что подразделения Hilfspolizei насчитывали 25000 членов SA и 15000 СС. В подразделения Hilfspolizei также были включены члены ветеранской организации «Союз фронтовиков Стальной шлем» (нем. Stahlhelm, Bund der Frontsoldaten). Формирования проводили или организовывали многочисленные жестокие нападения на противников нацистов, ими вначале комплектовались концентрационные лагеря Колумбия и Дахау. Из этого формирования выросли впоследствии SS-Totenkopfverbände. Hilfspolizei была расформирована в августе 1933 года в связи с международными протестами, по поводу нарушения с её созданием положений Версальского договора о разоружении Германии, в связи с ростом недоверия Адольфа Гитлера к SA, а также в связи с тем, что подобные формирования переросли свои первоначальные цели в результате установления нового нацистского режима.

На оккупированных территориях

Виды формирований Hilfspolizei

Все органы вспомогательной полиции не были самостоятельными и подчинялись немецким полицейским управлениям на оккупированных территориях. Местные администрации (городские и сельские управы) занимались лишь чисто административным поддержанием деятельности полиции — формированием, выплатой жалования, доведением до их сведения распоряжений немецкой власти и т. п. Термин «вспомогательная» подчёркивал несамостоятельность полиции по отношению к немцам. Не имелось даже единообразного названия — помимо Hilfspolizei, использовались и такие, как «местная милиция» (нем. Ortsmilitz), «охранная полиция» (полиция общественной безопасности, нем. Schutzpolizei, «шупо»), «служба порядка» (нем. Ordnungsdienst), «еврейская полиция» нем. Judischer Ordnungsdienst), «гражданское ополчение» (нем. Bürgerwehr), «местное ополчение» (нем. Heimwehr), «самозащита» (нем. Selbstschutz). Особыми подразделениями полиции являлись так называемые «шуцманшафты», «шума» (нем. Schutzmannschaft, сокр. Schuma — охранная команда, от Schutzmann — ) — батальоны, формировавшиеся, как правило, из местного населения и военнопленных и действовавшие под непосредственным командованием немцев и вместе с другими немецкими частями. Позднее некоторые части переведены в состав СД и СС. Выполняли широкий круг задач от анти-партизанской деятельности (в том числе, карательной), охраны концентрационных лагерей и до участия в акциях по «окончательному решению еврейского вопроса». Общая численность шуцманшафта по рапорту конца 1942 года составляла 47 974 человека.

Согласно приказам германского командования, на службу во вспомогательную полиции следовало принимать «особо надёжных» лиц, которые «боролись с большевизмом или настроены антибольшевистски». При этом должны были «принципиально исключаться члены коммунистической партии, активисты и сочувствующие коммунизму» и уголовные преступники.^{[неавторитетный источник? 3581 день]}

При этом численность вспомогательной полиции определялась следующим образом: в России один полицейский должен был приходиться на 200 жителей, в Белоруссии на 300 человек городского населения или на 100 человек сельского, на Украине численность устанавливалась в 1% от общего числа жителей.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Помимо этого, помощь в борьбе с партизанами и укрывшимися в лесах евреями оказывали так называемые «соединения по борьбе с бандами» (нем. Bandenkampfverbände). Эти соединения представляли собой исполнительные группы смешанного состава из военнослужащих вермахта, СС, полицейских и прочих «восточных помощников» (нем.  Ost-Hilfswilligen, Hiwis, хиви). Полномочия по формированию указанных групп были предоставлены руководителю «соединений по борьбе с бандами», которым был глава СС и полиции группы армий Центр, группенфюрер СС Эрих фон Бах-Целевски.

На конец 1942 года численность Bandenkampfverbände составляла 14 953 немцев и 238 105 «восточных помощников».

В ряде регионов полицейские функции, с санкции немецких властей, выполняли воинские или полупартизанские соединения коллаборационистов. В Полесье эту роль играла «Полесская сечь» Т. Бульбы-Боровца, на западе России − «Русская освободительная народная армия» Б. Каминского и 1-я русская национальная бригада СС «Дружина» В. Гиля-Родионова.

Форма и знаки различия

Форма одежды и знаки различия для членов вспомогательной полиции применялись непоследовательно. Первоначально сотрудники вспомогательной полиции носили белые повязки с надписью «Polizei» («Полиция») (или вообще без таковой), отчего в русском языке появилось их уничижительно-презрительное название «полицай». Во всём прочем их форма одежды была произвольной (например, они могли носить советскую военную форму или мундиры других стран, занятых Германией — таких, как Чехословакия или Польша — со снятыми знаками различия).

Ближе к концу 1941 г. в ряде регионов у полицаев появляется своя форма и знаки различия, в том числе знаки для различения полиции по регионам.

На территории Рейхскомиссариата Украина полиция носила чёрную форму со светлыми воротниками и галстуками. Головным убором была пилотка или кепи летом, меховая шапка — зимой. Рядовой состав имел нарукавные нашивки, сержанты и командиры (не выше гауптмана) — на воротнике. На Украине полицаи нередко носили жёлто-голубые ленточки и/или трезубцы на головных уборах, однако их ношение периодически то запрещалось, то вновь разрешалось.

Белорусская народная самопомощь в Генеральном округе Белоруссия носила немецкую форму с собственными знаками различия.

В Польше (на территории Генерал-губернаторства) полицаев прозвали «тёмно-синими» (польск. granatowa policja) за цвет мундиров.

В Генеральном округе Литва капралы полиции носили тёмно-синие головные уборы с жёлтым кантом.

Члены шуцманшафтов носили немецкую военную форму со знаками различия «восточных батальонов»([www.uniforminsignia.org/index.php?p=show&id=100&sid=589]), на рукаве имели нашивку с надписью «Treu Tapfer Gehorsam» (нем.) — «Верный, Храбрый, Послушный».

Обращение с населением

Большинство формирований вспомогательной полиции «отличилось» участием в военных преступлениях и расправах над мирным населением.

Сводный доклад бригадефюрера СС Вальтера Шталекера от 15 октября 1941 г.:

«С самого начала ожидалось, что одни только погромы не решат еврейскую проблему в Остланде. Целью операций зачистки, проводимых полицией безопасности в соответствии с основными приказами, было наиболее тщательное уничтожение евреев».

Из письма инспектора по вооружению на Украине от 2 декабря 1941 г.:

«Некоторое время еврейское население не трогали после окончания военных действий. Только лишь спустя несколько недель, иногда месяцев, специально выделенные части полиции начали производить планомерные расстрелы евреев. Эти действия происходили, как правило, в направлении с востока на запад. Это производилось открыто с использованием украинской милиции, и, к несчастью, в некоторых случаях военнослужащие германской армии также принимали в этом добровольное участие. Эти действия распространялись на мужчин, стариков, женщин и детей всех возрастов и проводились ужасным образом… Примерно от 150 до 200 тыс. евреев было уничтожено в той части Украины, которая входила в рейхскомиссариат. Никакого внимания не обращалось на интересы экономики…»

См. также

► Вспомогательная полиция

Литература

• Дробязко С. И. [www.torrentino.ru/torrents/e8wx-entsiklopediya-voennoy-istorii-drobyazko-s-i-pod-znamenami-vraga-antisovetskie-formirovaniya-v-sostave-germanskih-vooruzhennyh-sil-1941-1945 Под знамёнами врага. Антисоветские формирования в составе Германских Вооружённых Сил 1941−1945]. — М.: Эксмо, 2004. — 608 с. — ISBN 5-699-07992-0.;
  [demoscope.ru/weekly/2004/0181/biblio05.php выдержки из книги о численности и национальном составе в еженедельнике «Демоскоп Weekly» 6−19 декабря 2004. — № 181−182. на сайте demoscope.ru  (Проверено 18 февраля 2014)]
• Жуков Д. А., Ковтун И. И. [www.ozon.ru/context/detail/id/4858310/ Русская полиция]. — М.: Вече, 2010. — 304 с. — ISBN 978-5-9533-4433-3.
• Ковалёв Б. [www.ozon.ru/context/detail/id/1595722/ Нацистская оккупация и коллаборационизм в России. 1941−1944. — М.: АСТ; Транзиткнига, 2004. — 494 с., +48 л. илл.] — (Военно-историческая библиотека) — ISBN 5-17-020865-0 ; ISBN 5-9578-0487-8.
• Семиряга М. И. [bankknig.com/history/162416-kollaboracionizm-priroda-tipologiya-i-proyavleniya-v-gody-vtoroj-mirovoj-vojny.html Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны]. — М.: РОССПЭН, 2000. — 863 с. — ISBN 5-8243-0070-4.

Ссылки

• [kuzhist.narod.ru/Predateli/Polizai/PolizaiSlav2/Polizei.html Славянские «полицаи». Ч. I]
• [web.archive.org/web/20090424113324/kuzhist.narod.ru/Predateli/Polizai/PolizaiSlav1/Polizei-2.htm Славянские «полицаи». Ч. II]
• [www.krasnoe.tv/node/6324 «Социальная реклама» оккупационной администрации (1942 год)] (видео)

Отрывок, характеризующий Вспомогательная полиция

Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…