Всё, что дозволено небесами
| Всё, что позволяют небеса | |
| англ. All That Heaven Allows | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Росс Хантер |
| Автор сценария |
Пег Фенвик |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор |
Фрэнк Скинер |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
89 минут |
| Страна | |
«Всё, что дозволено небесами» (англ. All That Heaven Allows) — американская мелодрама 1955 года, режиссёра Дугласа Сирка, с Джейн Уайман и Роком Хадсоном в главных ролях. Фильм основан на произведении Эдны Л. Ли и Гарри Ли и рассказывает о любви обеспеченной вдовы и молодого садовника.
Эталон мелодраматической эстетики Сирка, породивший немало пародий и подражаний, в 1995 году был выбран для сохранения в Национальном реестре фильмов.
Сюжет
Жизнь состоятельной вдовы Кэри Скотт не слишком изобилует событиями. Дети покинули родительское гнездо и приезжают только по выходным, да лишь подруге Саре иногда удаётся вытащить Кэри на вечеринку лучших людей города.
Несмотря на возраст, Кэри всё ещё пользуется вниманием мужчин. Местный волокита Говард не прочь закрутить с ней интрижку, а единственный солидный холостяк Харви предлагает ей свою руку. Но Кэри, похоже, больше нравится приходящий садовник Рон. Он, впрочем, не слишком любезен и вскоре бросает работу садовника, чтобы заняться выращиванием елей. Когда Рон приезжает в последний раз к Кэри, он предлагает ей съездить посмотреть его питомник. Она соглашается. При осмотре владений Рона она просит его разрешения зайти в заброшенную мельницу, где они в первый раз целуются. Кэри замечает, что из мельницы мог бы выйти отличный дом.
Рон везёт Кэри к своим друзьям. Глава семьи, Мики, раньше преуспевал в бизнесе, но бросил дело и поселился в глуши, где свято чтит заветы Торо. Вечером в доме собираются многочисленные гости, которые весело поют и танцуют.
Наступает зима. Кэри снова приезжает к Рону и видит, что он отремонтировал мельницу и сделал там чудесное жилище. Рон просит руки Кэри. После долгих сомнений Кэри пытается убедить себя, что всё у них получится. Местная сплетница видит Кэри с Роном, об их отношениях узнаёт весь город. Лучшая подруга уговаривает Кэри одуматься. Кэри сообщает детям, что собирается выйти замуж и хочет познакомить их с Роном. Сын против, дочь тоже не в восторге. Встреча не меняет мнение детей о Роне. Кэри пытается ввести возлюбленного в местное общество, но в клубе его не принимают. Доведённая до отчаяния, Кэри решает порвать с Роном.
Разрыв не приносит ей счастья. Общество соседей ей не интересно, а дети уже выросли и у них своя жизнь. Чтобы сделать её счастливой, они дарят ей телевизор. Не желая проводить вечера в одиночестве перед «голубым экраном», Кэри хочет вернутся к Рону. Когда она приезжает к нему на мельницу, Рон на охоте. Она садится в машину и уезжает. На пути домой Рон бросается, чтобы её остановить, и срывается с обрыва. Кэри приезжает на мельницу к прикованному к постели Рону и становится его сиделкой. Когда он приходит в себя, она говорит ему, что теперь она вернулась домой.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Джейн Уайман | Кэри Скотт |
| Рок Хадсон | Рон Кирби |
| Агнес Мурхед | Сара Уоррен |
| Конрад Найджел | Харви |
| Вирджиния Грей | Алида Андерсон |
| Глория Толботт | Кэй Скотт |
Социальный подтекст
Благодаря политизированности кинокритики начала 1970-х, фильмы Сирка привлекли к себе особое внимание. Бежавший из нацистской Германии, будучи уже известным театральным и кинорежиссёром, Дуглас Сирк придерживался левых убеждений и был поклонником эстетики Брехта. Но работа на голливудские компании вынуждала придерживаться студийных стандартов и потакать вкусам публики, поэтому Сирк свои взгляды и идеи проводил через внешние формы (цвет, декор, свет и так далее).
Главное ограничение, навязанное Сирку при съёмках фильма, — обязательный счастливый конец. Вероятно, из-за этого требования конец фильма получился довольно неуклюжим. Но, с другой стороны, материал позволил Сирку развернуть масштабную и откровенную критику американского среднего класса, где классовое притеснение — основополагающий принцип. Уаймен отвергнута своим кругом за романтические отношения с Хадсоном, который мало того что молод, но ещё и занимается садоводством, то есть трудящийся. В начале фильма вполне ясно показано, чего ждёт от неё общество: посвящение оставшихся лет памяти её мужа и заботе о своих уже взрослых детях; если она вновь выйдет замуж, то исключительно с целью товарищества. При этом её круг вполне снисходительно относится к её возможному тайному роману с женатым мужчиной и с радостью празднует помолвку немолодого мужчины с гораздо более молодой женщиной. Сирк использует эти эпизоды для показа лицемерия, эмоционального банкротства и порочности буржуазии, когда дело касается поддержания их социального элитизма:
Язвительный разнос наиболее священных аспектов американской мечты. Богатство порождает снобизм и нетерпимость, семейная сплочённость — ксенофобию и почитание мертвецов, а материальное преуспеяние приводит к забвению естественных чувств. Под очаровательной картинкой (экспрессионистские всплески красок, отражения и mise en abyme) кроется гнилая сердцевина: ужасающее отчаяние жизней, посвящённых тому только, чтобы блюсти респектабельность и благоприличие.
И если с критикой дела у Сирка обстоят хорошо, то с альтернативой сложившемуся положению не так всё гладко. Голливудские идеологические стандарты и диктат жанра налагают свои ограничения. Хадсон, живущий в гармонии с природой, самодостаточный, отвергающий социальные условности, предлагающий Уаймен отказ от общества, представляет собой предтечу контркультурным движениям 1960-х, но, в отличие от них, без политической платформы и потому не предлагающий реального решения. Сирк в рамках наложенных на него ограничений находит решение, обозначенное в виде отсылок к Торо, но самого Сирка такое решение навряд ли устраивает, что он обозначает хрупкость, символизируя отношения Хадсона с Уаймен: например, веджвудский чайник, склеенный Хадсоном и случайно разбитый Уаймен, и сам Хадсон, пострадавший в результате аварии в концовке фильма. Символична и сама концовка, где зритель видит оленя, ранее связанного с Хадсоном, за окном, отделяющим Хадсона и Уаймен от природы. И при том, что конец однозначно счастливый, остаётся некоторая двусмысленность и тревога за дальнейшую судьбу героев[3].
Оммажи (вольные ремейки)
- Страх съедает душу (режиссёр Р. В. Фассбиндер)
- Вдали от рая (режиссёр Тодд Хейнс)
Напишите отзыв о статье "Всё, что дозволено небесами"
Примечания
- ↑ Thibaut Schilt. François Ozon. University of Illinois Press, 2011. ISBN 9780252077944. Page 66.
- ↑ [www.timeout.com/film/reviews/77739/all-that-heaven-allows.html All That Heaven Allows Review. Movie Reviews - Film - Time Out London]
- ↑ Richard Lippe. [www.filmreference.com/Films-A-An/All-that-Heaven-Allows.html All That Heaven Allows] // International Dictionary of Films and Filmmakers / под. ред Tom Pendergast, Sara Pendergast. — 4-е. — USA: St. James Press, 2000. — Т. 1. — С. 33-35. — ISBN 1-55862-449-X.
Ссылки
- «Всё, что дозволено небесами» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Всё, что дозволено небесами
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
