Второзаконие

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Втор»)
Перейти к: навигация, поиск
Второзаконие (דְּבָרִים)

Моисей смотрит на Землю Обетованную. Гравюра Юлиуса Шнорра.
Раздел: Пятикнижие
Язык оригинала: еврейский
Легендарный автор: Моисей
Иисус Навин
Местность: Синайский полуостров
Жанр: Историческое повествование и заповеди
Предыдущая (православие): Книга Чисел
Следующая: Книга Иисуса Навина
Викитека: Второзаконие

Текст на Викитеке

 Второзаконие на Викискладе

Второзако́ние (ивр.דְּבָרִים‏‎, dᵊb̄ārīm, совр. произн. Двари́м — «Речь»; лат. Deuteronomium; др.-греч. Δευτερονόμιον; тж. «Пятая книга Моисея») — пятая книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии. В еврейских источниках эта книга также называется «Мишне Тора» (букв. «повторение Закона»), поскольку представляет собой повторное изложение всех предыдущих книг[1]. Книга носит характер длинной прощальной речи, обращённой Моисеем к израильтянам накануне их перехода через Иордан и завоевания Ханаана. В отличие от всех других книг Пятикнижия, Второзаконие, за исключением немногочисленных фрагментов и отдельных стихов, написана от первого лица.

Книга Второзакония была второй по популярности книгой Библии среди Кумранских рукописей, и она представлена 33 свитками.





Название

Слово «Второзаконие» происходит от греческого перевода (в Септуагинте) библейского выражения ивр.מִשְׁנֵה הַתּוֹרָה‏‎[2] (мишне ха-тора; букв. «рукопись Торы, переписанная с другой рукописи», «список Закона») — др.-греч. Δευτερονόμιον («второй закон» или «повторённый закон»). Тем самым содержание этой книги интерпретируется в качестве «второго закона», провозглашаемого Моисеем в стране Моавской, и соотносится с «первым законом», который был получен Моисеем от Бога на горе Синай. Название книги соответствует её содержанию, во Второзаконии действительно повторяются значительные по объёму фрагменты религиозного законодательства книги Исход.

Содержание книги

Господствующим содержанием книги Второзакония является воспроизведение исторического и законодательного элемента книг: Исход, Левит, Числа (с включением, местами, некоторых новых законодательных положений). Книга даёт молодому поколению, родившемуся в пустыне, ретроспективный обзор пути, пройденного сынами Израиля в стремлении достигнуть Обетованной земли и законов, полученных ими через Моисея. Ту же назидательную цель имеют и обличительно-увещательные речи Моисея, помещённые в заключение Второзакония. В общем, Второзаконие представляет подробное предсмертное завещание мудрого и опытного вождя, наделённого вдохновением свыше, молодому, неустойчивому еврейскому народу.[3]

  • Вводные стихи первой главы Второзакония содержат указание на место, где Моисей обратился со своей прощальной речью к израильтянам, и на обстоятельства, предшествовавшие произнесению этой речи.
  • Далее следует раздел, в котором Моисей увещевает израильтян соблюдать предписания и веления Бога (1:6-4:40).
  • Второй, основной раздел Второзакония делится на две части.
    • Первая начинается Десятью заповедями и далее в ней излагаются монотеистические и теократические принципы, по которым народ Израиля будет жить в своей стране (главы 5-11).
    • Вторая часть (главы 12-26) является кодексом Второзакония и содержит специальные законы или предписания, дополняющие Десять заповедей:
      1. культовые предписания (включая централизацию богослужения);
      2. гражданские законы;
      3. уголовные законы.
      Кодекс заканчивается своего рода заключением и формулой возложения на народ обязательства соблюдать законы.
    • Затем следует повествовательная (от третьего лица) глава 27. В ней говорится о постройке жертвенника на горе Эвал, о благословениях, которые при приходе в Ханаан должны быть произнесены с горы Гаризим, и о проклятиях, которые надлежит произнести с горы Эвал. Перечисляются также некоторые запрещённые деяния, совершение которых влечёт за собой проклятие.
    • Глава 28 содержит перечень благословений, которые ждут Израиль в случае соблюдения предписанных законов, и проклятий, которые ждут его в случае пренебрежения законами.
    • Главы 29-30 содержат обращение Моисея, в котором он настаивает на соблюдении Завета, преданности Богу как основной обязанности израильтян; это же обращение включает призыв к Израилю принять условия установленного во Второзаконии союза с Богом.
    • Глава 31 повествует о назначении Иисуса Навина (Иехошуа бин Нуна) предводителем народа и о том, как Моисей передал написанное им Второзаконие левитам и старейшинам и завещал публично читать его раз в семь лет.
    • Далее следует Песнь Моисея (глава 32),
    • его благословение (глава 33)
    • и заключительная глава 34 с описанием смерти Моисея на горе Нево.

Содержание Второзакония сочетает три элемента: исторический, законодательный и назидательный; наиболее характерным и значительным для этой книги является последний, имеющий целью утвердить в сознании израильтян целый ряд нравственных и религиозных принципов, без которых не может сложиться и нормально функционировать государственный и общественный строй. Исторический элемент играет, в данном случае, вспомогательную роль, и все ссылки Моисея на историю преследуют исключительно дидактическую цель. Законодательный элемент служит лишь средством для распространения тех нравственно-религиозных принципов, которые являются существенной частью книги.

Разделение книги на недельные главы

  1. Дварим (1:1-3:22)
  2. Ваэтханан (3:23-7:11)
  3. Экев (7:12-11:25)
  4. Peэ (11:26-16:17)
  5. Шофтим (16:18-21:9)
  6. Ки-тецэ (21:10-25:19)
  7. Ки-таво (26:1-29:8)
  8. Ницавим (29:9-30:20)
  9. Ваелех (31:1-31:30)
  10. Аазину (32:1-32:52)
  11. Ве-зот ха-браха (33:1-34:12)

Происхождение книги

Авторство книги

Хотя еврейская религиозная традиция видит в Моисее автора всего Пятикнижия, уже Авраам Ибн Эзра (1089—1164) обратил внимание на ряд выражений и оборотов во Второзаконии, которые не могли употребляться в эпоху Моисея. Так, немецкий библеист Эдуард Ройсс (ум. 1891) решительно отрицал историческую достоверность Второзакония и приписывал (как и Де Ветте) книгу иерусалимскому духовенству.

Библейская критика

Современная библейская критика рассматривает Второзаконие, в противоположность предшествующим книгам Пятикнижия, как цельное литературное произведение, отождествляя Второзаконие с «Книгой Торы», найденной в Иерусалимском храме в 622 году до н. э. в царствование Иосии (Иошияху)[4]. Это отождествление основано на следующем:

  1. термин «Книга Торы» употребляется только во Второзаконии и только применительно к самой книге Второзакония;
  2. централизация богослужения в Иерусалимском храме, произведённая Иошияху после обнаружения храмовой «Книги Торы», предписывается только во Второзаконии;
  3. Второзаконие уделяет много внимания запрещённому Иошияху поклонению звёздам;
  4. празднование Песаха в Иерусалиме[5] соответствует установленному во Второзаконии[6], но расходится с традицией, указанной в книге Исход[7];
  5. обязательство, взятое на себя народом при царе Иошияху, близко по стилю предписаниям Второзакония.

Некоторые исследователи Библии, например Барух Халперн (Baruch Halpern), приписывают авторство Второзакония пророку Иеремии. Эти книги написаны очень схожим языком, используют одни и те же устойчивые выражения. Например, во Второзаконии много раз встречаются инструкции о том, как надо и как не надо поступать с самыми обездоленными социальными группами: «вдова, сирота, пришелец» (10:18, 14:29, 16:11, 16:14, 4:17, 24:19-21, 26:12-13, 27:19), такие же инструкции по отношению к тем же группам дает Иеремия (Иер. 7:6, Иер. 22:3). Это тройное сочетание — «вдова, сирота, пришелец» — используется во Второзаконии и в книге Иеремии — и больше нигде в Библии. Есть и другие примеры одинаковых или очень близких выражений, которые встречаются только во Второзаконии и книге Иеремии: например, выражение «Воинство небесное» — в значении «звезды» (4:19, 17:3; Иер. 17:2, 19:17), «обрежьте крайнюю плоть сердца вашего» (10:16; Иер. 4:4), «Господь вывел вас из печи железной, из Египта» (4:20; Иер. 11:4) «всем сердцем и всей душой». (4:29, 10:12, 11:13, 13:4; Иер. 32:41). Кроме того, Иеремия назван сыном Хелкии, а Хелкия — это тот самый священник, который «нашёл» Второзаконие во время ремонта Храма.

Существуют и менее радикальные теории происхождения и датировки Второзакония. Некоторые учёные, в особенности защитники традиционного взгляда, считают, что Второзаконие — произведение гораздо более раннего периода. Форма вассального договора, в которую облечены встречающиеся во Второзаконии обязательства, была весьма характерна и для XXIV-XXIII вв. до н. э., то есть времени Моисея. Об этом свидетельствует ряд сохранившихся международных документов, относящихся к западной Азии того периода.

Существуют и более радикальные теории. Некоторые ученые считают, что книга Второзакония была написана в послепленный период и легализована путём сочинения рассказа об обнаружении книги закона во времена царя Иосии (Иошияху) и о проведенных им реформах, предписаных в этой книге. Эти ученые считают, что реформы Езекии и Иосии — это вымысел, а культовые места на территории Израиля и Иудеи были уничтожены во времена военных кампаний египтян, ассирийцев и вавилонян, что подтверждается археологическими данными[8].

Значение книги

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С литературной точки зрения, Второзаконие — высокохудожественное произведение. Написанная в виде завещания Моисея, книга отличается мастерством построения и силой экспрессии. Поучительный характер, придаваемый автором своему творению, заставляет его часто прибегать к повторениям и подробностям; тем не менее, его проповедь нигде не становится риторичной и монотонной. Главы 32 и 33 — блестящие образцы древнейшего поэтического искусства Израиля. Необычны для Древнего Востока следующие ограничения царской власти:

Но когда он сядет на престол царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов. И пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научился бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии. Чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево, дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля
Втор. 17:18-20.
И позднее, ещё в XIV-XVIII веках н. э. эти предписания Второзакония были идеологической и правовой базой для сдерживания притязаний абсолютной монархии на всевластие и божественное происхождение.

Напишите отзыв о статье "Второзаконие"

Примечания

  1. Сифрей, Втор. 160; ср. Втор. 17:18; Талмуд, Авода зара 25а
  2. Втор. 17:18
  3. [www.bible.in.ua/underl/Lop/index.htm Толковая Библия Лопухина]
  4. 2Цар. 22
  5. II Цар. 23:21-23
  6. II Цар. 16:1-8
  7. Исх. 12
  8. L. S. Fried, The High Places and the Reforms of Hezekiah and Josiah: Archaeological Investigation, Journal of the American Oriental Society, 122.3, 2002

Литература

Ссылки

  • [www.istok.ru/library/jewish-education/torah/tanach/humash/dvarim/ Книга Дварим (Второзаконие) с комментариями Раши и Сончино]
  • [tarasskeptic.blogspot.com/2011/01/blog-post_31.html Комментарий переводчика книги М.Г.Селезнева]
  • [www.machanaim.org/tanach/_snch-ow/csoe_pr.htm Книга Дварим]. Предисловие к изданию Сончино.
  • [www.machanaim.org/tanach/_snch-ow/csoe_d_7.htm Книга Дварим: каков её возраст и кто написал её]. Комментарий Сончино. Примечания к книге Дварим.
  • [biblecomments.narod.ru/Vtorozakonie.htm Книга Второзакония. Систематический комментарий]
  • [vadymzhuravlov.blogspot.com/2010/07/blog-post.html Второзаконие: обзор современной критики]

Отрывок, характеризующий Второзаконие

Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.