Вторая Архипелагская экспедиция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

 
Русско-турецкая война (1806—1812)

Вторая Архипелагская экспедиция — поход и стратегические действия русского Балтийского флота под командованием адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина в Средиземном море в 18051807 годах. Одна из Архипелагских экспедиций русского флота. Происходила во время войн третьей и четвёртой антифранцузской коалиции и русско-турецкой войны 1806—1812 годов. Во время этой экспедиции русский флот разгромил турецкий в Дарданелльском и Афонском сражениях. Победы русского флота в Эгейском море и успехи русских войск на Дунайском и Кавказском театрах военных действий вынудили турецкое правительство заключить в августе 1807 года перемирие с Россией. После заключения Тильзитского мира с Наполеоновской Францией русский флот снял блокаду Дарданелл и вернулся в Балтийское море.





Цели экспедиции

После Средиземноморского похода Ушакова в 1800 году под формальным протекторатом Турции и фактическим контролем России возникла республика Семи Ионических островов. На принадлежавшем этому государству острове Корфу находилась база русского флота.

В 1805 году Россия вступила в войну третьей коалиции против Наполеоновской Франции. Россия стремилась не допустить союза Османской империи с Наполеоном. Россия опасалась также возможности появления французского флота на Адриатике и для этого решила отправить к Ионическим островам военную эскадру. Командующим этой эскадрой был назначен вице-адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин. 31 августа 1805 года Сенявину был послан специальный рескрипт императора Александра I, начинавшийся так:

«Секретно. Господину вице-адмиралу Сенявину.

Приняв Республику семи соединенных островов под особенное покровительство мое и желая изъявить новый опыт моего к ней благопризрения, почел и за нужное при настоящем положении дел Европы усугубить средства к обеспечению её пределов. Поелику же республика сия по приморскому местоположению своему не может надежнее ограждаема быть как единственно, так сказать, под щитом морских сил и военных действий оных, то по сему уважению повелел я отправить туда дивизию, состоящую из пяти кораблей и одного фрегата, и тем усилить ныне там пребывающее морское ополчение наше. Вверяя все сии военные, как морские, так и сухопутные силы вашему главному начальству для руководства вашего, признал я за нужное снабдить вас следующими предписаниями:

Снявшись с якоря и следуя по пути, вам предлежащему, употребите все меры, морским искусством преподаваемые и от благоразумной и опытной предусмотрительности зависящие, к безопасности плавания вашего и к поспешному достижению в Корфу»[1]

Впоследствии цели экспедиции изменились и русский флот был вынужден вести борьбу на два фронта, против французов в Адриатике и против турок в Эгейском море.

Переход в Средиземное море

Эскадра Сенявина вышла из Кронштадта 10 сентября 1805 года и состояла из пяти линейных кораблей — 84-х пушечного флагмана «Уриил» и четырёх 74-х пушечных: «Ярослав» (флагман), «Святой Петр», «Москва» и «Селафаил»; 32-х пушечного фрегата «Кильдюин» и двух бригов: «Аргус» и «Феникс».

Переход в Средиземное море прошёл успешно. Русская эскадра смогла ускользнуть в Бискайском заливе от специально посланной против неё французской эскадры и без потерь пришла на остров Корфу 18 января 1806. На Корфу эскадру Сенявина объединилась с эскадрой Алексея Самуиловича Грейга, находящейся в Ионическом море со времён похода Ушакова 1799 года. Эскадра базирующаяся на Корфу включала в себя 6 линейных кораблей — четыре 74-пушечных: «Елена», «Параскева», «Мария Магдалина Вторая» и «Азия»; два 64-пушечных: «Ретвизан» и «Михаил» (последний без пушек, служил для перевозки войск); 4 фрегата: 50-пушечный «Венус», 44-пушечный «Михаил», 32-пушечный «Автроил» и использующийся как госпитальное судно «Армения», 4 корвета: 24-пушечные «Диомид» и «Херсон», 18-пушечные «Альциное» и «Днепр»; 2 больших военных транспорта: «Григорий» и «Павел», 5 бригов с 16 пушками на каждом: «Орел», «Александр», «Бонапарте», «Летун», «Богоявленск» и шхуна «Экспедиция», на которой тоже было 16 пушек. Кроме того из взятых в приз у французов судов переделаны в корветы 28-пушечный «Дерзкий» и 22-пушечный «Версона» и две 16-пушечные шебеки «Азард» и «Забияка». Весь флот состоял из 10 линейных кораблей, 4 фрегатов, 6 корветов, 7 бригов, 2 шебек, шхуны и 12 канонерских лодок.

Адриатическая экспедиция

[milistory.ho.ua/istor2/map1805-11/Adriatich_1806-7.htm Карта Адриатическая экспедиция русского флота 1806-7 в Советской военной энциклопедии]

Занятие русским флотом области Бока-ди-Каттаро

К моменту прибытия Сенявина к Корфу ситуация в Европе резко изменилась. После Аустерлицкого сражения Австрия вышла из войны с Францией и подписала с Наполеоном Пресбургский мир. По условиям этого мира Австрия лишалась Далмации и всех бывших земель Венеции, которые она получила после Итальянского похода Бонапарта. В числе прочих приобретений Франции были и земли бывшей Дубровницкой республики и области Бока-ди-Каттаро. Эти области, населённые славянами и находящиеся под недолгим управлением Австрии в реальности пользовались широкой автономией и не желали переходить под власть «Итальянского короля» Бонапарта. Особенно это касалось области Бока-ди-Каттаро, население которой более чем на две трети составляли православные христиане, желавшие объединиться с соседней родственной Черногорией в единое государство. Жители вокруг Которской бухты перешли под покровительство Австрии на том же условии, на котором до этого были подвластны Венеции. Особым договором было установлено, что Венеция, считая область Бока-ди-Каттаро состоящей под своим покровительством, не имеет права уступать её никакой другой державе; в случае же бессилия Венеции отстоять для Бока-ди-Каттаро это условие, область получит полную от неё независимость и по своему выбору может просить покровительства у всякой другой державы. Уступив Наполеону после Аустерлица Бока-ди-Каттаро, австрийский император тем самым нарушил признанные им же права этой области и, естественно, вызвал у бокезцев (так называли жителей области вокруг Которской бухты) сильнейшее негодование и желание искать покровительства у родственной им России, флот которой, как они знали, находился в Корфу[2]. Одновременно бокезцы послали гонцов в столицу Черногории Цетинье с предложением объединения Черногории и Боки Которской в одно государство под покровительством Российской империи. Черногорцы решили немедленно действовать, 15 февраля (27 февраля по новому стилю)1806 года верховный правитель и глава церкви Черногории Пётр Негош созвал скупщину, на которой было решено послать Петра Негоша с отрядом в тысячу человек в Которскую Бухту.

Сенявин принял решение действовать немедленно и направил капитана Белли с отрядом морской пехоты и эскадрой в составе трёх судов (линейный корабль «Азия», фрегат «Михаил» и шхуна «Экспедицион») в Боку-ди-Каттаро. 16 февраля (28 февраля) Белли высадил десант и соединившись с отрядом черногорцев под стенами крепости Кастельнуово. 21 февраля Белли предъявил австрийскому губернатору маркизу де Гизильери беспримерный по краткости указанного в нём срока ультиматум: сдать все 8 крепостей в 15 минут. Гизильери пытался указать, что достоинство Австрии не позволяет ему сдать крепости без боя, и просил, чтобы с русского корабля хоть раз выстрелили из пушки: «Тогда,— заявил он,— я буду иметь право донести своему императору, что крепость пала во время боя». Не считая возможным для достоинства России согласиться на такое предложение, Белли ответил, что, в случае упорства, заговорят все его пушки,— и маркиз де Гизильери уступил. Немедленно же на 8 крепостях взвились русские императорские флаги, австрийские гарнизоны были изгнаны и караулы во всех крепостях заняты русскими матросами[3].

Недавно освобождённые жители области Бока-ди-Каттаро и духовный и политический лидер Черногории Пётр Негош немедленно присягнули на верность императору Александру. Изгнанные австрийские гарнизоны на мелких судах были переправлены домой. Ликованию жителей города не было границ. Бокезцы от радости плакали, русских моряков целовали, обнимали, осыпали цветами, целовали полы их платья. Российские суда расцветились флагами и вместе с со всеми восемью фортами произвели салют в 101 выстрел; по всей области слышалась пушечная и ружейная пальба — весь день, до глубокой ночи, в знак радости; не только местные торговые суда, но и все дома и шлюпки украсились Андреевскими флагами[4]. Россия получила в своё распоряжение удобную и защищенную от ветров Которскую бухту.

Негодованию Наполеона, когда он узнал о сделанном Сенявиным шаге, не было границ: одним ударом рушились его честолюбивые замыслы; театр войны в Средиземном море Сенявин перенес с Ионических островов в Бока-ди-Каттаро и, господствуя в Адриатике, отрезал всякое сообщение шедшим через Далмацию французским войскам с Италией; лишившись короткого морского пути, доставлявшего им продовольствие и боеприпасы, французы должны были получать их через австрийские владения, непроходимые горы, при враждебном отношении населения (включавшем партизанские засады). Удар, нанесенный Наполеону Сенявиным, пришелся, кроме того, в тот самый момент, когда, казалось, ещё немного — и генерал Лористон, а вслед за ним и маршал Мармон займут Котор; вместо этого по всей области развевались русские флаги, австрийцы были изгнаны, и бокезцы радостно восклицали: «Да здравствует Царь наш Белой. Да веки поживет наш Александр!» О том, насколько большое значение французский император придавал Бока-ди-Каттаро, можно судить по дальнейшим действиям Наполеона: впоследствии, видя безуспешность своих попыток сломить Сенявина военной силой, он предложил Австрии добиться от России получения Бока-ди-Каттаро дипломатическим путём, за выполнение своего желания обещая вывести все французские войска из Пруссии и отдать Австрии Браунау[4].

Операции на Далматинских островах

После занятия русским флотом Которской бухты Сенявин обратил внимание на Далмацию. Основной интерес представляли для него земли бывшей Дубровницкой республики с островами Млет, Корчула и Ластово. Рагуза при австрийском правлении также имела самоуправление, но большая часть жителей этого города составляли католики (хорваты и итальянцы), а потому на такую полную поддержку как в Которской бухте и Черногории русскому флоту рассчитывать не приходилось. А потому Белли отправил в Рагузу посла, который заключил с бывшей республикой договор о своеобразном нейтралитете. Русские не вступают в её пределы до тех пор, пока там не появятся французы. Сенявин 13 марта на корабле «Селафаил» прибыл в Кастельнуово и сам, а оттуда на шлюпке отправился в Катаро. В это же время французы продолжали вступать в Далмацию, им удалось занять и острова, в том числе Курцуолу. Хотя их экспедиционный корпус был невелик и составлял около 6 тысяч человек. Сенявин решил изгнать французов из Далмации, для это направил Белли с 3 линейными кораблями («Азия», «Ярослав», «Елена»), 2 фрегатами, 2 бригами и шхуной блокировать занятое французами побережье и стараться овладеть рядом Далматинских островов, а сам отправился в Корфу за подкреплением. 30 марта Белли подошёл к острову Курцола на пистолетный выстрел, сильным огнём в несколько минут сбил на крепости орудия, и не успел ещё десант из двух рот высадиться со шлюпок на берег, как французы, потеряв 85 человек убитыми, сдались без всяких условий: комендант, 7 офицеров и 252 солдата. В крепости русским достались в трофей 12 пушек, много всяких запасов и 9 судов. Через несколько дней входящая в эскадру Белли (недавно захваченная у французов) шебека «Азард» совершила нападение на стратегически важный остров Лисса. Остров находился в самом центре Адриатики и контроль над ним фактически закрывал для французских судов свободный выход из северной части Адриатического моря. Десант с шебеки 5 апреля 1806 г. смог одолеть французов, было захвачено 10 пушек и несколько пленных.

Белли пытался развить успех и попытался овладеть островом Лезино.

Сенявин заключил военное соглашение с сенатом Дубровницкой республики, направленное против французов, но уже 15 мая 1806 года Дубровник (Новая Рагуза) без сопротивления, был занят французским генералом Лористоном, что послужило падением республики.

21 мая 1806 года русский флот освободил в Триесте захваченные бокезские суда.

В июне-июле русский флот осуществлял блокаду Венеции и далматинского побережья. 5—24 июня 1806 года русским флотом был блокирован Дубровник, что вынудило французов доставлять войска и съестные припасы через австрийские владения, по непроходимым горам. С июля на военный театр прибыл новый французский командующий Мармон.

10 декабря 1806 года русские овладели островом (Брацца).

Французам ненадолго удалось овладеть Курцола, но 11 декабря 1806 года французский десант сдался русскому флоту.

18 декабря 1806 года Турция объявила войну России. Англия, как союзник России объявила 12 января 1807 года войну Турции. Сенявин оставив небольшой отряд капитана И. А. Баратынского на Корфу, двинулся в Эгейское море, но английский адмирал Дакворт отказался действовать совместно с русским флотом.

10 марта 1807 года Сенявин занял остров Тенедос, после чего последовали победоносные сражения:

Дарданелльское сражение

Афонское сражение

17—26 июня турки пытались отбить Тенедос, но были разбиты вернувшейся эскадрой Сенявина.

Завершение экспедиции

25 июня 1807 года был заключён Тильзитский мир, по которому Россия обязалась уступить Франции Ионические острова. Сенявин был вынужден заключить формальное перемирие с турками и уходить из Архипелага, предоставив англичанам продолжать войну. Оставляя Тенедос 24 июля 1807 года, Сенявин поручил разрушить там все укрепления. К 14 августа русскими была оставлена область Бока-ди-Каттаро. Русская эскадра Сенявина покинула регион Адриатического моря. Была ликвидирована Республика Семи Островов.

Напишите отзыв о статье "Вторая Архипелагская экспедиция"

Примечания

  1. Е. В. Тарле Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805—1807)
  2. [istrf.ru/category/flot-v-carstvovanie-imperatora-aleksandra-i/ История Российского флота. Флот в царствование Александра I]
  3. [istrf.ru/93/ История Российского флота. Действия у Далматских островов, часть первая]
  4. 1 2 Катаро, Бокка ди // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  5. </ol>

Литература

  • [www.rukniga.ru/lib/istor/tarle/senavin.html Тарле Е. В. Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805—1807) // Академик Е. В. Тарле. Сочинения, т. 10, стр. 233—362]
  • Броневский, Владимир Богданович. [books.google.com/books?id=B6UKAAAAIAAJ Записки морского офицера, в продолжении кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина]. — СПб.: Типография Императорской Российской Академии, 1836. — Т. 1.
  • Михайловский-Данилевский, Александр Иванович. [books.google.ru/books?id=UOdBAAAAcAAJ&dq=%D1%81%D0%B5%D0%BD%D1%8F%D0%B2%D0%B8%D0%BD&output=text&source=gbs_navlinks_s Описание турецкой войны в царствование императора Александра с 1806 по 1812 год]. — СПб.: Типография штаба отдельного корпуса внутренней стражи, 1843.
  • Ю. С. Крючков. Адмирал Алексей Самуилович Грейг. — второе. — Николаев: Дельта-лоцман, 2001. — 158 с.
  • П. И. Панафиндин. [www.reenactor.ru/ARH/PDF/Panafidin.pdf Письма Морского офицера (1806-1809)]. — второе. — Петроград: Типография Морского Министерства, 1916. — 128 с.
  • Лебедев А. А. Проблема технического состояния корабельных сил 2-й Архипелагской экспедиции (1805–1807 гг.). Малоизученный аспект блистательной экспедиции // Пространство и Время. — 2015. — № 3(21). — С. 157—162.

Ссылки

  • [milistory.ho.ua/istor2/map1805-11/Adriatich_1806-7.htm Карта Адриатическая экспедиция русского флота 1806-7 в Советской военной энциклопедии]
  • [istrf.ru/category/flot-v-carstvovanie-imperatora-aleksandra-i/ История Российского флота. Российский флот в царствование императора Александра I]
  • [tutlib.ru/pages-view-3019.html Сенявин // Юрий Давыдов. Избранное.]
  • [www.megabook.ru/Article.asp?AID=608577 Адриатическая экспедиция. Статья в энциклопедии Кирилла и Мефодия]
  • [books.google.com/books?id=DrgKAAAAIAAJ том 2]
  • [militera.lib.ru/h/veselago_ff/12.html Веселаго Ф. Краткая история русского флота. Глава 12. Русский флот во время наполеоновских войн]
  • [runivers.ru/lib/book_read.php?ID=60670&S_PAGE=87&VOLUME=0 «Адриатическая экспедиция//Энциклопедия военных и морских наук под руководством Леера», том 1, стр. 77-80, Санкт-Петербург, 1883]
  • [rumarine.ru/12/Pisma-morskogo-ofitsera-1806-1809----Vtoraya-arkhipelagskaya-ekspeditsiya/ П. И. Панафидин Письма морского офицера(1806—1809). Вторая архипелагская экспедиция]

Отрывок, характеризующий Вторая Архипелагская экспедиция

– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.