Бостонская шестёрка

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вторая Бостонская школа»)
Перейти к: навигация, поиск

Вторая новоанглийская школа (англ. The Second New England School), Вторая Бостонская школа, Новоанглийские классики (англ. New England Classicists) или Бостонская шестёрка (англ. The Boston Six) — название группы американских академических композиторов, живших в конце XIX — начале XX века в Новой Англии, особенно в Бостоне и его окрестностях, который в то время был развивающимся музыкальным центром. Вторая новоанглийская школа рассматривается американскими музыковедами как сыгравшая ключевую роль в самостоятельном развитии американской классической музыки отдельно от её европейского происхождения.

Название «Вторая новоанглийская школа» впервые предложил музыкальный историк Гилберт Чейз[en] в 1955 году. Первой новоанглийской школой согласно терминологии Чейза была группа хоровых американских композиторов, живших в конце XVIII века. Композиторы Второй новоанглийской школы не создавали никакой фактической организации, объединительный термин подразумевает сходство их композиторских стилей и совместное влияние на развитие американской музыки.

В состав Бостонской шестёрки входят[1]:

К другим композиторам, связанных с группой, относят Эдгара Стиллмана Келли[en] (1857—1944), Джорджа[en] (1861—1944) и Артура[de] (1861—1936) Уайтингов.

В годы Второй новоанглийской школы американское музыкальное образование только зарождалось. Американские композиторы изучали теорию музыки и композицию в Европе или от европейских музыкантов, эмигрировавших в Соединённые Штаты. В результате значительная часть американской классической музыки того времени отражает европейское (особенно немецкое) влияние.

Многие композиторы Бостонской шестёрки были музыкальными педагогами и стали пионерами академического музыкального образования в Соединённых Штатах. Горацио Паркер стал профессором музыки в Йельском, а Эдуард Мак-Доуэлл — в Колумбийском университете. Джон Ноулз Пейн был первым профессором музыки в Гарвардском университете. Пейн был более старшим и опытным, чем большинство его коллег, и считался неофициальным лидером этой группы.

Влияние Новоанглийских классиков позже испытали такие американские композиторы, как Уолтер Пистон, Говард Хансон[en], Дуглас Мур[en] и Карлайл Флойд. Некоторые ученики композиторов Бостонской шестёрки, такие как Генри Франклин Гилберт[en] (ученик Мак-Доуэлла) и Чарльз Айвз (студент Паркера), наоборот отвергли бо́льшую часть учений своих учителей и создали новые радикальные музыкальные направления.



См. также

Напишите отзыв о статье "Бостонская шестёрка"

Примечания

  1. [musicalics.com/en/taxonomy/term/41727 Composers — Boston Six or Second New England School] // Musicalics | The Classical Composers Database

Литература

  • Tawa E. Nicholas. The Coming of Age of American Art Music: New England's Classical Romanticists. — Westport, Connecticut: Greenwood Press, 1991. — 237 p.
  • Сигида С. Ю. Вторая Бостонская школа // Музыкальная культура США конца XVIII — первой половины XX века. Становление национальной идентичности [Текст] : очерки. — М.: Композитор, 2012. — 501 с. — ISBN 978-5-4254-0044-4.

Отрывок, характеризующий Бостонская шестёрка

– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.