Виленские мужские гимназии
Поделись знанием:
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
(перенаправлено с «Вторая Виленская гимназия»)
Виленские мужские гимназии — средние образовательные учреждения Российской империи в Вильно[Комм 1].
Содержание
История гимназий
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Гимназии — 1-я и 2-я — занимали главное здание упразднённого Виленского университета. Первоначально, открытая в 1803 году 1-я мужская гимназия Александра I[Комм 2], в отличие от других гимназий Российской империи состояла из 6 классов и имела 6 (вместо 4-х) старших учителей: физических знаний, математики, нравственных наук, словесности и латинского языка, и — для первых двух классов — по одному учителю латинской и польской грамматики, основ арифметики, географии и нравоучения; кроме того было 4 младших учителя: рисования, российского, французского и немецкого языков.
В 1880-е годы в 1-й Виленской гимназии обучалось около 600 учеников, из которых «дворян и детей чиновников» — около 80%; православных и католиков, — по 40 %, иудеев — 10%[1].
«Наибольшим многолюдством отличаются младшие классы гимназии, до IV включительно... Среднее число учащихся в каждом отделении названных классов – 51 человек, больше установленной нормы на 11 человек. В старших классах число учащихся постепенно понижается... Среднее число учеников в каждом из них 30 человек.
2-я гимназия первоначально занимала часть зданий на Доминиканской улице; в 1833 году она была переведена в здания бывшего монастыря августинцев; в 1838 году преобразована в Виленский дворянский институт. В 1868 году Виленская прогимназия была преобразована в новую 2-ю — реальную — гимназию.
Гимназии находились рядом, через забор и имели общую домовую церковь во имя Святых Кирилла и Мефодия с иконами кисти академика И. П. Трутнева[2].
1-я гимназия
Выпускники 1-й гимназии
- Абихт, Генрик (вып. 1852)
- Владимир Бенешевич (вып. 1893 с золотой медалью)
- Иван Вашкевич[3]
- Валерий Врублевский[уточнить] (вып. 1853)
- Константин Галковский (вып. 1894)[4]
- Александр Гершун (вып. 1886)
- Борис Гершун (вып. 1888 с серебряной медалью)
- Борис Гольдман (вып. 1894 с золотой медалью)
- Симонас Даукантас
- Зенкевич, Ромуальд Симонович (вып. 1826)
- Бальтазар Калиновский (вып. 1846 с серебряной медалью)
- Адам Киркор (вып. 1838)
- Николай, Алексей и Игнатий Крачковские (вып. 1891, 1894 — с серебряной медалью и 1901, соответственно)
- Котович, Николай Иванович (вып. 1894)
- Кульвинский, Александр Иосифович (вып. 1906)
- Юзеф Пилсудский (вып. 1885)
- Арон Сольц
- Леонид Скипетров
- Василий Шверубович (вып. 1894)
- Кулаковский, Платон Андреевич (вып. 1866 с золотой медалью)
- Эмерик Чапский (вып. 1846)
- Ян Черский
- Гдаль Ширвиндт (вып. 1881)[5]
- Янкель Юделевский (вып. 1886 с золотой медалью)
- Эдуард и Казимир Янчевские (вып. 1862; оба — с серебряными медалями)
В 1-й гимназии учились: Феликс Дзержинский, Юлиан Кулаковский, Цезарь Кюи, Василий Пруссаков, Евстафий Тышкевич.
Директора и преподаватели 1-й гимназии
- Красовский, Каэтан Никодимович — директор (в 1823)
- Устинов, Александр Васильевич[6] — директор (1836—1843)
- Виноградов, Андрей Ильич[7] — директор (1850—1857); преподавал русский язык и словесность.
- Бессонов, Пётр Алексеевич — директор (в 1865)
- Де-Пуле, Михаил Фёдорович — директор (с 1866)
- Юницкий, Николай Иванович — география и история; директор (до 1894)[Комм 3]
- Яхонтов, Павел Иванович[8] — директор (с 1894)
- Абламович, Игнатий Карлович — физика
- Боровский, Лев Севастьянович
- Грязнов, Василий Васильевич — рисование и чистописание
- Кобецкий, Ромуальд Ильич
- Кукольник, Нестор Васильевич — русский язык и словесность (1830)
- Кюи, Антон Леонардович — французский язык
- Лидль, Адальберт Францевич — немецкий язык (1827—1830)
- Мухин, Александр Михайлович
- Пигулевский, Александр Фавстович — русский язык
- Селивачёв, Алексей Фёдорович — русский язык и словесность (1913—1915)
- Талама, Дмитрий Михайлович — учитель латыни и древнегреческого языка
- Титлинов, Борис Васильевич
- Турцевич, Арсений Осипович — история
- Фок, Иван Осипович — старший учитель истории
2-я гимназия
|
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Выпускники 2-й гимназии
- Мстислав Добужинский (вып. 1895)
- Владимир и Николай Крестинские (вып. 1900 и 1901; Николай — с золотой медалью)
- Тарашкевич, Бронислав Адамович (вып. 1911)
Во 2-й гимназии в 1874—1879 годы учился Пётр Столыпин[9].
По косвенным данным, во 2-й гимназии учился Михаил Бахтин.
В 1912 году во 2-й гимназии экстерном сдал экзамены Иван Солоневич.[10]. Также учился К. А. Фосс.
Директора и преподаватели 2-й гимназии
- Грифцов, Василий Павлович — русский язык и словесность
- Карский, Евфимий Фёдорович (с 1885)
- Колесников, Иван Тимофеевич — чистописание и рисование (с 1878)
- Кизеветтер — директор в 1910-х годах
Напишите отзыв о статье "Виленские мужские гимназии"
Примечания
- ↑ [www.vilnius.skynet.lt/pahomov_detstvo.html О людях, живших в Вильнюсе в разное время. Пахомов Алексей Петрович.]
- ↑ Виноградов А. А. Путеводитель по городу Вильне и его окрестностям. Со многими рисунками и новейшим планом, составленным по Высочайше конфирмованному. В 2-х частях. — 2-е изд. — Вильна, 1908. — С. 103
- ↑ Вашкевич, Иван Христофорович (1797—1859), дворянин. После Виленской гимназии окончил учительскую семинарию при Виленском университете. С 1819 преподавал историю права в Виленской гимназии. Магистр права (1821). С 1829 года — адъюнкт, с 1830 года — экстраординарный профессор Виленского университета. В 1847 году был назначен управляющим подготовительными классами, в 1848 году — директором Виленского реального училища.
- ↑ Впоследствии — литовский композитор Константинас Галкаускас
- ↑ Отец педиатра Б. Г. Ширвиндта.
- ↑ Устинов, Александр Васильевич (1796—1868) — после окончания 1-го кадетского корпуса служил в армии; ушёл с военной службы в чине полковника. Был назначен директором училищ Виленской губернии; по свидетельству И. Н. Лобойко, он «сделал изучение русского языка и словесности удобным и привлекательным», а П. В. Кукольник отмечал: «Постигнув в полной мере важное предназначение руководителя, он посвятил всего себя пользе вверенного ему юношества и старался самыми благоразумными, а вместе с тем самыми естественными средствами удовлетворить требованиям своего звания <…> Таким образом родилась у воспитанников неприметно искренняя любовь к наукам, и успехи в них возросли до такой степени, что привели в удивление посетившего гимназию минитсра просвещения С. С. Уварова». В Третьяковской галерее хранится картина А. В. Устинова «Мирная марсомания».
- ↑ Виноградов Андрей Ильич (1809—1882) — окончил Главный педагогический институт. С 1839 года — преподаватель русского языка и словесности в Виленской гимназии, затем — её её директор. Секретарь Виленского цензурного комитета в 1841—1849 годах.
- ↑ [kocio.mrezha.ru/index.php/-qq/139 Выпускник] Костромской духовной семинарии; позже — [chernigovskajaeparhija.blogspot.ru/ священник].
- ↑ [www.kolos.lt/ru/russiantraces/166-2010-03-24-10-55-46 Пётр Столыпин в Литве]
- ↑ [www.solonevich.narod.ru/ismagulova.html Исмагулова Т. Г. И. Л. Солоневич в Санкт-Петербурге (по материалам студенческого дела).]
Комментарии
- ↑ Открытая в конце 1915 года, Литовская гимназия общества «Ритас», директором которой был Миколас Биржишка была частной. Уроки на литовском языке начались 18 октября в доме Пименовых (ул. Большая Погулянка, перекрёсток ул. Миндауго и Басанавичаус). 27 ноября 1918 года она была передена новым властям и с 1 декабря 1918 года Министерство Просвещения переименовав её в Первую вильнюсскую мужскую гимназию, разместило её в здание на ул. Мицкевича (здание Литовской музыкальной академии). Позже стала называться гимназией им. Витовта Великого. Ещё была частная мужская еврейская гимназия П. Кагана, которая в 1914 году была эвакуирована в Екатеринослав, где именно её окончил Авраам Шлёнский.
- ↑ 4 апреля 1803 года Александр I подписал акт о том, что это подготовительное училище при «Главной школе Великого Княжества Литовского» (бывшая Виленская иезуитская академия) преобразовано в гимназию.
- ↑ На его директорство пришлось посещение гимназии 4 сентября 1887 года обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцев и празднование, 14 сентября 1888 года, 900-летия крещения русского народа (хотя торжества проходили 15 июля, но по случаю каникулярного времени в гимназиях оно было отложено до начала нового учебного года).
Литература
- Серебряков М. В. Исторический очерк столетнего существования 1-й гимназии. 1803-1903. — Ч.1. — Вильна, 1903.
- Ратьковский И.С. Из Вильно в Петербург: выпускники Первой Виленской гимназии в Санкт-Петербургском университете // Клио. — 2013. — № 10. — С. 99—101.
Ссылки
- [www.vilnius.skynet.lt/pahomov_detstvo.html В Вильнюсе]
- [kdkv.narod.ru/Vilna/Vilna-full.htm Списки выпускников]
- [brama.brestregion.com/nomer24/artic16.shtml Петербургский и пинский архитектор Николай Котович]
- [www.rsijournal.net/vilenskij-uchebnyj-okrug-politika-rossijskogo-pravitelstva-v-oblasti-obrazovaniya-vtoraya-polovina-xix-nachalo-xx-v/ Виленский учебный округ: политика российского правительства в области образования (вторая половина XIX — начало ХХ в.)]
Отрывок, характеризующий Виленские мужские гимназии
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
