Квебекская конференция (1944)

Вторая квебекская конференция (кодовое название «OCTAGON») — встреча на высшем уровне между США и Великобританией, проходившая в Квебеке с 11 по 16 сентября 1944 года.

В совещании участвовали президент США Франклин Делано Рузвельт, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, министр финансов США Генри Моргентау, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, а также Объединённая группа начальников штабов.

На конференции был одобрен план расчленения Германии (с передачей Рура и Саара под контроль специального международного органа), её деиндустриализации и аграризации, известный как план Моргентау. Англо-американское командование, стремясь не допустить освобождения стран Центральной и Юго-Восточной Европы войсками СССР, приняло решение после очищения Северной Италии от фашистов развивать наступление на Триест и Вену, а также предпринять усилия к тому, чтобы занять к концу войны как можно большую часть территории Германии.

Также были рассмотрены вопросы дальнейшего ведения войны против Германии и активизации военных действий против Японии. В опубликованном по этому поводу совместном заявлении Рузвельта и Черчилля говорилось, что наиболее серьёзная трудность, с которой встретились участники конференции, заключалась в том, чтобы найти способ и возможность применения против Японии огромных сил, которые каждая из стран в отдельности и все они вместе стремятся использовать против врага.

Галерея

• Prime Minister's Reception at the Chateau Frontenac during the Octagon Conference.jpg

  Приём в Шато-Фронтенак.

• Eleanor Roosevelt in Canada 1944.gif

  Элеонора Рузвельт,
  Элис Рузвельт Лонгворт и Клементина Черчилль во время конференции.

Ссылки

• Квебекские конференции // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/630/КВЕБЕКСКИЕ Квебекские конференции] — статья из Дипломатического словаря.

Отрывок, характеризующий Квебекская конференция (1944)

– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.