Вторая Мексиканская империя

Мексиканская Империя
исп. Imperio Mexicano
← 1863 — 1867 →
Флаг Герб
Девиз Equidad en la Justicia
Столица	Мехико
Язык(и)	испанский
Религия	Римо-католичество
Денежная единица	Мексиканское песо
Площадь	1,972,550
Форма правления	конституционная монархия
Династия	Габсбурги
Император Мексики
- 1863—1867	Максимилиан I

К:Появились в 1863 годуК:Исчезли в 1867 году

Вторая Мексиканская Империя (исп. Segundo Imperio Mexicano) — монархическое государство, существовавшее с 1863 по 1867 год на территории Мексиканской Республики. Возникла в ходе французской интервенции, поддержавшей в качестве императора Максимилиана I Габсбурга. Падение империи привело к казни императора и восстановлению республики.

Провозглашение империи

18 июня 1863 года французскими властями была созвана зависимая от Наполеона III Верховная правительственная хунта из 35 человек. Хунта избрала регентский совет и созвала ассамблею из 215 нотаблей, которые должны были избрать императора. 10 июля нотабли провозгласили Мексику умеренной наследственной монархией и предложили императорскую корону австрийскому эрцгерцогу Максимилиану.

10 апреля 1864 года Максимилиан принял корону. Он также утвердил договор между Мексикой и Францией, налагавший на первую непосильные финансовые обязательства по уплате долгов. Секретное приложение к договору в частности содержало пункт, о том, что Франция обязуется не отказывать империи в помощи независимо от событий в Европе. В конце мая Максимлиан с супругой Шарлоттой прибыл в Веракрус. 11 июня он вступил в Мехико.

Общие характеристики

Империя Максимилиана I была признана всеми крупнейшим государствами Старого Света. В начале своего правления император занялся активной законодательной и государственной деятельностью.

Были учреждены должности императорских комиссаров, которые должны были инспектировать провинции, и образован Государственный совет для выработки законопроектов.

Максимилиан I выработал временную конституцию, которая была опубликована 10 апреля 1865 года. Согласно конституции страна объявлялась наследственной монархией во главе с императором. Император должен был управлять при помощи девяти министров и Государственного совета, который рассматривался как совещательный орган. Министры несли ответственность только перед законом. Мексика делилась на 8 военных округов и 50 департаментов, во главе которых стояли назначаемые монархом префекты. Такое деление было продиктовано соображениями централизации и стремлением ликвидировать очаги сопротивления путём дробления штатов мексиканской республики. Провозглашались равенство перед законом, неприкосновенность личности и собственности, свобода совести и свобода слова.

В июле 1864 года была объявлена амнистия республиканцам, сражавшимся против империи. Однако она касалась только тех, кто немедленно сложит оружие, и тех, кто не совершал преступлений, то есть фактически она оказалась профанацией. А 3 октября 1865 года вышел декрет, согласно которому всякий, виновный в том, что вел вооруженную борьбу против империи, должен был быть предан военно-полевому суду, который обязательно должен был вынести смертный приговор. Приговор не подлежал обжалованию и исполнялся в течение 24 часов.

Имперское правительство издало декрет о свободе печати.

Вопреки ожиданиям духовенства император отказался уничтожать свободу вероисповедания и подтвердил декрет о национализации церковного имущества — Законы о реформе (см. Война за реформу). Последнее решение было обусловлено нежеланием Максмилиана I восстанавливать против себя новых владельцев церковных земель, и тем, что империя нуждалась в деньгах, которые можно было получить от продажи этих земель.

Первое министерство Максимилиана, сформированное в ноябре 1864 года, в основном состояло из умеренных либералов — модерадос. Однако императору так и не удалось расколоть либеральную партию и создать массовую поддержку своего режима. Кроме того, подобные меры оттолкнули от него консерваторов и духовенство. Учитывая эти обстоятельства, Максимилиан I созвал летом 1866 года новое консервативно-реакционное правительство.

Для популяризации своего режима император широко использовал прессу. В Мексике он финансировал три газеты. Им был создан Кабинет печати.

Имперское правительство пыталось поддерживать коренное население, для чего был создан Совет по делам индейцев.

Одной из важнейших проблем, с которой столкнулось правительство Максимилиана был финансовый кризис. По данным республиканцев в 1864 году доходы империи составили 80 млн франков, а расходы — 120 млн. В 1865 году расходы увеличились до ~200 млн, а дефицит бюджета был равен сумме около 100 млн.

Основными источниками доходов были налоги (33 %) и пошлины (60 %). Основная же часть расходов (около 40 %) приходилась на уплату внешнего долга Франции, Англии и другим кредиторам. Таким образом имперское правительство расходовало средств почти в три с половиной раза больше, чем правительство республиканцев, что объясняется не только выплатой долгов и тратами на ведение войны, но и расходами двора, составлявшими 1,5 млн долл. против 30 тыс. долл. жалованья президента.

В военном отношении империя опиралась на французскую армию, остальные войска состояли из иностранных добровольцев, завербованных в Австрии и Бельгии, и из Мексиканской императорской армии.

Крах режима Максимилиана I

За прекращение интервенции выступало французское общественное мнение и оппозиция Наполеона III. Продолжение оккупации Мексики также создавало угрозу военного конфликта с Соединёнными штатами. В 1866 году ввиду неизбежности войны между Францией и Пруссией было объявлено о выводе из страны французских сил.

После долгих колебаний относительно отречения и возвращения в Европу Максимилиан I созвал в январе 1867 года новую ассамблею нотаблей, которая 17 голосами из 33 высказалась за сохранение власти императора. До этого, 1 декабря 1866 года, он издал манифест, в котором пообещал созвать при участии всех партий национальный конгресс для решения вопроса о сохранении монархии.

5 февраля 1867 года французы оставили столицу Мексики, а к середине марта всю страну. Максимилиан, при котором оставалось 15—20 тыс. мексиканских солдат и небольшое количество европейских добровольцев, отступил в Керетаро, 15 мая город взяли республиканцы.

Император был предан военно-полевому суду и в соответствии с декретом от 25 января 1862 года приговорён к расстрелу. Множество коронованных особ Европы, а также другие известные личности (включая Виктора Гюго и Джузеппе Гарибальди) посылали письма и телеграммы в Мексику, выступая за сохранение жизни Максимилиана, но Хуарес отказался смягчить наказание. Он счёл необходимым показать, что Мексика не может терпеть какого бы то ни было вмешательства в свои внутренние дела со стороны других стран. 19 июня приговор был приведён в исполнение: император Максимилиан, генералы Мирамон и Мехиа были расстреляны на Холме Колоколов.

21 июня 1867 года республиканцы овладели Мехико, а 29 июня — Веракрусом, который был последним оплотом консерваторов. 15 июня Хуарес торжественно вступил в столицу.

Литература

• Беленький А. Б. Разгром мексиканским народом иностранной интервенции (1861—1867). — Академии наук СССР, 1959.
• Паркс Г. История Мексики / Пер. Ш. А. Богиной. — М.: Издательство иностранной литературы, 1949. — 364 с.
• [books.google.ru/books?id=Amt1ZXMeVYMC&pg=PA367&dq=1867+Maximilian+Giuseppe+Garibaldi&hl=ru&sa=X&ei=Ra_bT_ipL8O6-Ab-ot2ACg&ved=0CEcQ6AEwAw#v=onepage&q=1867%20Maximilian%20Giuseppe%20Garibaldi&f=false The Oxford History of Mexico] / W. H. Beezley, M. C. Meyer. — N. Y.: Oxford University Press, 2010. — 675 p. — ISBN 9780199731985.

Ссылки

• Отречение императора Максимилиана на Wikisource

Отрывок, характеризующий Вторая Мексиканская империя

– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.