Московско-новгородская война (1471)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Московско-новгородская война (1471)
Основной конфликт: Московско-новгородские войны

Битва между московитами и новгородцами на итальянской гравюре
Дата

весна 147111 августа 1471

Место

Новгородская земля, Новгород

Причина

Стремление новгородских бояр к сближению с Литвой

Итог

Победа Великого княжества Московского. Усиление зависимости Новгорода от Москвы

Противники
Великое княжество Московское
Касимовское ханство
Псковичи
Новгородская республика
Командующие
Иван III
Даниил Холмский
Фёдор Пёстрый
Данияр
Марфа Борецкая
Дмитрий Борецкий
Василий Шуйский
Василий Казимер
Силы сторон
ок. 20 000 человек 50 000 — 55 000 человек
Потери
неизвестно неизвестно

Моско́вско-новгоро́дская война (1471) — военный конфликт между Великим княжеством Московским и Новгородской республикой. Начался весной 1471 года, закончился 11 августа того же года подписанием мирного договора в Коростыни.





Предпосылки

Во второй половине XV века Великое княжество Московское усилило своё давление на Новгородскую республику. В связи с этим в Новгороде образовалась группа бояр во главе с Марфой Борецкой, выступивших за союз с Великим княжеством Литовским, которое обещало помощь новгородцам в борьбе против притязаний московского князя Ивана III.

После смерти авторитетного новгородского архиепископа Ионы, возглавлявшего боярское правительство республики, в город прибыл ставленник польского короля и литовского князя Казимира IV — князь Михаил Олелькович. Кроме того, новгородцы сочли нужным отправить кандидата на место умершего архиепископа Ионы на поставление в сан не к независимому от Константинопольского Престола Митрополиту Московскому и всея Руси Филиппу I (но зависимому от московского князя), а к признанному в 1470 году избранным после перерыва вселенским патриархом Константинополя Дионисием I Митрополиту Киевскому и всея Руси Григорию Болгарину, находившемуся в Великом княжестве Литовском. Наконец, Новгород стал вести переговоры с Казимиром IV о поддержке им новгородцев на случай войны с Иваном III. Совокупность этих действий вызвала возмущение при московском великокняжеском дворе и оппозицию со стороны промосковски настроенных новгородских бояр. Следствием раскола между новгородцами стало ослабление военной мощи Новгорода.

Первоначально Иван III пытался повлиять на Новгород дипломатическим путём с помощью представителей православной церкви. Московский митрополит упрекнул новгородцев в "измене", потребовав от них отказа от «латинского государства», но вмешательство церкви только усилило разногласия и политическую борьбу в Новгороде. Действия новгородцев были расценены в Москве как «измена православию».

Подготовка к войне

Несмотря на то, что Михаил Олелькович в марте 1471 года покинул Новгород и уехал в Киев, Иван III принял решение организовать общерусский «крестовый поход» на Новгород. Религиозная окраска этого похода, по мнению Ивана, должна была сплотить всех его участников и заставить всех князей прислать свои войска на «святое дело». Князь планировал привлечь к походу вятчан, устюжан, псковитян — жителей новгородских пятин и пригородов. Было решено охватить Новгород с трёх сторон: с запада, юга и востока. Со стороны московского князя проводилась широкая антиновгородская пропаганда, рассылались «размётные грамоты». По словам профессора Р. Г. Скрынникова, «в глазах московских книжников только монархические порядки были естественными и законными, тогда как вечевая демократия представлялась дьявольской прелестью. Решение Новгорода отстаивать свою независимость любой ценой они постарались изобразить как заговор бояр Борецких, нанявших „шильников“ и привлекших на свою сторону чернь. Само вече, под пером московского писателя, превратилось в беззаконное скопище „злых смердов“ и „безыменитых мужиков“»[1].

Ход войны

Начало похода

Путь московского войска на Новгород пролегал через города Волок Ламский, Тверь, Торжок, Вышний Волочёк. Свою ставку Иван III разместил в Яжелбицах, в то время как основные силы (порядка 10 тысяч человек), возглавляемые княжескими воеводами Даниилом Холмским и Фёдором Пёстрым, двинулись в обход Ильменского озера с юга на город Русу. В тот год в Приильменской низменности имела место сильная засуха: всё лето не наблюдалось дождей, и болота высохли, что позволяло войскам московского князя беспрепятственно продвигаться по прямому пути.

Захватив крепость Демян и город Русу (позже Руса была сожжена), отряды под командованием Холмского вышли к озеру Ильмень и остановились в Коростыни, чтобы дождаться соединения с союзными псковскими войсками. Тем временем новгородское вече под давлением радикально настроенных бояр занялось формированием ополчения, которому предстояло оказать отпор московским войскам. Несколько наспех собранных отрядов погрузились на суда и отправились по озеру Ильмень навстречу московским отрядам. В первом же бою под Коростынью новгородцы потерпели поражение.

20 июня главные силы московских войск выступили из Москвы и двинулись навстречу союзникам через Тверь, где к ним примкнул тверской полк, и Торжок к южному берегу озера Ильмень.

Шелонская битва

Основная часть новгородского ополчения — около 40 тысяч воинов — двинулись вверх по реке Шелони навстречу псковитянам с целью не допустить их соединения с москвичами. Пешие ополченцы плыли на судах по озеру Ильмень и реке Шелони, а конные части продвигалась по суше. Дорога от Новгорода к Шелони и на Псков шла через деревни Старая Мельница, Сутоки, Менюша к устью реки Мшаги. После этого новгородцы отправились вверх по левому берегу Шелони и заняли удобную позицию у деревни Мусцы, перекрыв дорогу между Псковом и Новгородом.

Однако воевода Даниил Холмский догадался о планах новгородцев. Он спешно перебросил свой конный отряд из Коростыни к деревне Мусцы и под прикрытием высокого правого берега реки Шелони 14 июля 1471 года внезапно атаковал новгородское войско. Несмотря на то, что новгородское ополчение, как подмечали летописи, по численности почти в 10 раз превышало силы Холмского, победу одержали московские и псковские воины. Помимо них, в битве поучаствовал касимовский хан Данияр «со своими царевичами, князьями и казаками». Потеряв 40 человек убитыми, татары были распущены. Сражение 14 июля вошло в историю как Шелонская битва. В результате сражения москвичами были пленены многие знатные новгородцы, в том числе посадники Дмитрий Борецкий и Козма Григорьевич, бояре Василий Селезнев, Киприян Арзубьев и др. В захваченном стане новгородцев московскими воинами была найдена договорная грамота Новгорода с Казимиром IV.

Получив извещение о победе в Шелонской битве, государь Иван III прибыл из Яжелбиц в Русу, где 24 июля по его приказу были казнены шесть представителей новгородской знати, возглавлявшие заговор против Москвы.

Последние сопротивления

Поражение при Шелони окончательно лишило новгородцев шанса на победу. Московские силы брали верх над противником не только на основном направлении: 12-тысячная новгородская судовая рать под командованием Василия Шуйского, посланная для защиты владений вниз по Северной Двине, также потерпела поражение от московской рати (4 тысячи человек) во главе с воеводой Василием Образцом, усиленной отрядами из Устюга и Вятки.

27 июля, помимо всего прочего, в Заволочье произошла битва на реке Шиленьге (правом притоке Северной Двины), в которой московское войско после упорного боя сумело одержать победу над жителями Двинской земли[2].

Перемирие

11 августа 1471 года в селе Коростынь был подписан мирный договор между Иваном III и Новгородом Великим, после чего Новгородская республика окончательно утратила свою независимость[3]. По Коростынскому миру Новгородская республика, признав своё поражение, обязалась разорвать отношения с Великим княжеством Литовским и уплатить Ивану III огромную контрибуцию в размере 15,5 тысяч рублей. Кроме того, по приказу московского царя были срыты оборонительные сооружения в новгородских крепостях Демян и Руса.

После заключения договора жители Русы, бежавшие при подходе московских войск в Новгород, возвращались в родной город по озеру Ильмень. В дороге их застала буря, во время которой перевернулись 90 учанов и 60 малых судов. По сведениям летописца, утонуло около 7 тысяч человек.

Напишите отзыв о статье "Московско-новгородская война (1471)"

Примечания

  1. [www.hrono.ru/libris/lib_s/skrynn02.html Р. Г. Скрынников. У истоков самодержавия] (глава из книги «Третий Рим») // проект [www.hrono.ru/ «Хронос»]
  2. [novved.ru/istoriya/324--.html Баталия в Заволочье (После Шелони)]
  3. [novved.ru/istoriya/427--.html Коростынский мир]

Ссылки

  • [www.hrono.ru/sobyt/1400sob/1471shelon.html Шелонская битва] (проект [www.hrono.ru/ «Хронос»])
  • [www.vnovgorod.info/ivan.html Поход Ивана III на Новгород в 1471 году]
  • Алексеев Ю.Г. Победа на Шелони // Неисчерпаемость источника: К 70-летию В.А. Кучкина - М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 276-297 (rusmilhist.blogspot.ru/2014/03/blog-post.html)
  • [rusmilhist.blogspot.ru/2014/03/1471.html Алексеев Ю.Г. Кампания 1471 г. в Заволочье // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Великий Новгород, 2003. с. 20-33]


Отрывок, характеризующий Московско-новгородская война (1471)

– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.