Польская Республика (1918—1939)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вторая Речь Посполитая»)
Перейти к: навигация, поиск
Польская Республика
польск. Rzeczpospolita Polska
польск. II Rzeczpospolita
республика (1918—1939)
правительство в изгнании (1939—1990)

 

 

 

 

1918 — 1939



 

 

 

Флаг Польши Герб Польши
Столица Варшава
Крупнейшие города Варшава, Лодзь, Львов, Познань, Краков, Вильно, Быдгощ
Язык(и) польский (государственный), немецкий[1], украинский[2], белорусский, идиш, русский, литовский
Религия римо-католичество, греко-католичество, православие, иудаизм
Денежная единица польская марка (1918[3]1924)
злотый (после 1924)
Гимн Марш Домбровского
Площадь 388 634 км² (1931), 389 720 км² (1938)
Население 34 849 000 (1938)
Форма правления республика:
Президент
 - 19181922 Юзеф Пилсудский
 - 1922 Габриэль Нарутович
 - 19221926 Станислав Войцеховский
 - 19261939 Игнацы Мосцицкий
 - 1939 Болеслав Венява-Длугошовский
 - 19391947 Владислав Рачкевич
Часовой пояс UTC+1, UTC+2 летом
К:Появились в 1918 годуК:Исчезли в 1939 году

 История Польши

Доисторическая Польша (до 877)

Гнезненская Польша (877—1025)

Королевство Польское (1025—1385)

Краковская Польша (1320—1569)

Речь Посполитая (1569—1795)

Разделы Польши (1772—1795)

Варшавское герцогство (1807—1815)

Царство Польское (1815—1915)

Краковская республика (1815—1846)

Великое княжество Познанское (1815—1919)

Регентское королевство Польша (1916—1918)

Польская Республика (1918—1939)

Генерал-губернаторство (1939—1945)

Польская Народная Республика (1944—1989)

Республика Польша (с 1989)


Портал «Польша»

По́льская Респу́блика, также известна как Вторая Речь Посполитая (польск. Rzeczpospolita Polska, II Rzeczpospolita) — польское государство, восстановленное в 1918 году. Название подчеркивает непрерывную связь с Речью Посполитой (1569—1795), ликвидированной в результате её разделов между Российской империей, Пруссией и Австрией в конце XVIII века. Государственным языком Польской Республики был польский, а валютой — изначально польская марка, а с 1924 года — злотый.





История

Формальным началом истории II Речи Посполитой считается 11 ноября 1918 года, когда польские отряды разоружили немецкий гарнизон в Варшаве, и вернувшийся из немецкого плена революционный лидер Юзеф Пилсудский принял военную власть из рук Регентского совета Королевства Польского. Три дня спустя (14 ноября 1918 года) Пилсудский принял на себя также гражданскую власть, а сам Регентский совет и Временное народное правительство Польской Республики решили наделить Пилсудского полномочиями временного правителя (польск. Naczelnik Państwa). 20 февраля 1919 года Законодательный сейм назначил Пилсудского «Начальником государства и Верховным вождём»[4].
11 ноября 1918 года ежегодно празднуется как день независимости Польши.

Версальский мирный договор в 1919 году передал Польше большую часть германской провинции Позен, а также часть в Померании, что дало стране выход к Балтийскому морю; Данциг (Гданьск) получил статус «вольного города».

В Силезии в 1919—1921 годах произошли три восстания поляков против германских властей. В 1922 году после референдума, проведённого в Верхней Силезии, на котором часть жителей (поляки) высказались за вхождение в состав Польши, а часть (немцы) предпочли жить в Германии, Лига Наций сочла разумным разделить этот регион на части, в соответствии с предпочтениями жителей. Восточная часть образовала автономное в составе Польши Силезское воеводство (Autonomiczne Województwo Śląskie).

Польско-украинская война закончилась полным разгромом Западно-Украинской народной республики. В 1919 году началась советско-польская война, которая шла с переменным успехом. Вначале поляки захватили Минск и Киев и продвинулись вглубь Украины и Белоруссии. Затем советские войска перешли в контрнаступление и дошли до Вислы, но им не удалось взять хорошо укреплённые Львов и Варшаву. На рубежах реки Висла красная армия потерпела поражение. Всего за войну в польский плен попали до 200 тысяч красноармейцев, из которых, по различным оценкам, намеренно уничтожены, погибли от голода, издевательств охраны и болезней до 80 тысяч[5][6][7][8]. Война фактически была проиграна Советской Россией, и по Рижскому мирному договору 1921 года, западная часть украинских и белорусских земель отошла к Польше.

На конференции послов 28 июля 1920 была согласована южная граница Польши. Тешинская область была разделена между Польшей и Чехословакией.

В октябре 1920 года польские войска захватили часть Литвы с городом Вильно (Вильнюсом). Присоединение этого города к Польше было одобрено 10 февраля 1922 региональной ассамблеей.

В 1926 году после государственного переворота в Польше был установлен авторитарный санационный режим во главе с Юзефом Пилсудским. Был создан концентрационный лагерь в Берёзе-Картузской, прошёл Брестский процесс (польск. Proces brzeski) над оппозиционерами, был объявлен вне закона Лагерь Великой Польши (польск. Obóz Wielkiej Polski), а также Национально-радикальный лагерь, были введены ограничения свободы печати и собраний.

15 июня 1931 года СССР и Польша заключили Договор о дружбе и торговом сотрудничестве, а 25 января 1932 года подписали Договор о ненападении.

26 января 1934 года Польша и Германия подписали Пакт о ненападении сроком на 10 лет. 4 ноября 1935 года ими было подписано Соглашение об экономическом сотрудничестве.

В апреле 1935 года, незадолго до смерти Пилсудского, в Польше была принята новая Конституция, в которую вошли основные принципы Санации: сильное централизованное государство с президентской системой правления. Эта Конституция намного расширила президентские полномочия: к примеру, у президента были права на руководство Сеймом, правительством, вооруженными силами и судами, треть сенаторов назначалась лично им, оппозиционные партии были лишены возможности выдвигать своих кандидатов в депутаты.[9] Такие изменения привели к тому, что в 1936 году произошел серьезный раскол во внутренней политике: лево-либеральная часть парламента потребовала учитывать мнения оппозиционных партий, правительственные группы потребовали формирования более жесткого правительства. Была необходимость сплотить все эти группы путём создания надправительственного авторитета, им стал Эдвард Рыдз-Смиглы.[10]

В 1938 году (после Мюнхенского соглашения) Польша получила от Чехословакии Тешинскую область.

21 марта 1939 года нацистская Германия потребовала от Польши передать ей вольный город Данциг1945 года — Гданьск), вступить в Антикоминтерновский пакт и открыть для неё «польский коридор» (создан после Первой мировой войны для обеспечения выхода Польши к Балтийскому морю). Польша отвергла все требования Германии.

23 марта 1939 года Германией была занята без боя литовская провинция Мемель, находившаяся совсем вблизи польских границ.

26 марта 1939 года посол Польши в Германии, Ю. Липский, привез в Берлин письменный меморандум о согласии Польши со строительством автострады, но без права экстерриториальности. Риббентроп пригрозил Польше «судьбой небезызвестной страны», которую уничтожить помогла именно Польша.[11]

28 марта 1939 года Гитлер разорвал Пакт о ненападении с Польшей.

23 августа 1939 года подписан Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, в прилагавшемся к нему секретном дополнительном протоколе стороны договорились о разделе сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. В соответствии с протоколом граница сфер интересов в Польше проходила приблизительно по «линии Керзона».

После нападения на Польшу 1 сентября 1939 года нацистской Германии правительство Польши во главе с президентом Игнацием Мосцицким бежало из страны в Румынию, перейдя границу в ночь на 17 сентября 1939 года, и было интернировано румынскими властями по требованию Германии. В этот же день СССР направил свои войска к линии Керзона в восточную часть Польши, оккупировав восточную её часть, что было предусмотрено секретным протоколом к советско-германскому пакту о ненападении. В конце сентября 1939 года было сформировано и до 6 июля 1945 года признавалось многими странами законным продолжателем II Речи Посполитой правительство Польши в изгнании, а также подчинённая ему администрация в оккупированной Польше — Польское подпольное государство и его политические и военные структуры (Армия крайова).

Прекращение дипломатического признания польского правительства в изгнании Соединенным Королевством и США 6 июля 1945 года и впоследствии другими странами мира следует считать фактическим концом II Речи Посполитой как субъекта международного права. Заключительным аккордом её существования в 1990 году стала передача президентских регалий от последнего президента Республики в изгнании Рышарда Качоровского второму президенту III Речи Посполитой и первому избранному в ходе свободных выборов — Леху Валенсе.

Территория и границы

Площадь государства

На 1 января 1938 года составляла 388 634 км², а после аннексии Заользья в октябре 1938 года — 389 720 км².

Определение границ

Границы II Речи Посполитой были установлены следующими договорами: Версальским, Рижским (без участия БССР), Сен-Жерменским, Трианонским, а также решением Совета послов Антанты (в отношении границы Польши с Чехословакией в Тешинской Силезии и границы с Литвой). В 1921 году в исполнение Версальского мирного договора, результатов плебисцита и трёх силезских восстаний к Польше была присоединена восточная часть Верхней Силезии. Опольская Силезия осталась за Веймарской республикой. В 1920 году, в ходе подготовки к упомянутому плебисциту Сейм Польши образовал автономное Силезское воеводство. В 1922 году Польша аннексировала Виленский край общей площадью свыше 13 тысяч кв. км.

Соседи

Зависимые и автономные территории

Крайние точки

  • Север: N55*51’8,45" (N55,852250*) — река Пшешвята в деревне Сомино, Браславский повят, Виленское воеводство.
  • Юг: N47*43’31,8" (N47,725492*) — окрестности южного источника ручья Менчиль, Косовский повят, Станиславовское воеводство.
  • Восток: E28*21’44,3" (E28,362371*) — деревня Спасибёрки недалеко от железнодорожной ветки на Полоцк, Дисненский повят, Виленское воеводство.
  • Запад: E15*47’12,4" (E15,786773*) — посёлок Мухочинок на Варте, недалеко от озера Мешин, Мендзыхудский повят, Познанское воеводство.

Судьба границ II Речи Посполитой

В результате нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года, польского похода Красной армии 17 сентября 1939 года, оккупации её западной части - вермахтом, а восточных земель - Красной армией и установления 28 сентября 1939 года между нацистской Германией и Советским Союзом по заключённому в Москве Договору о дружбе и границе между СССР и Германией советско-германской границы, II Речь Посполитая прекратила свое существование. Некоторые категории населения оккупированных вермахтом и Красной армией территорий Польского государства подверглись жестоким репрессиям[12][13].

Политический строй

Демография

Численность населения
Дата переписи Численность Процент городского населения Плотность населения(чел./1 км кв.)
30 сентября 1921 27 177 000 24,6 % 69,9
9 декабря 1931 32 107 000 27,4 % 82,6
31 декабря 1938 34 849 000 30 % 89,7

Национальный состав

Польша в межвоенный период была многонациональной страной, где поляки составляли от 64 % до 69,2 % населения. Поляки составляли большинство в центре, севере, юге и западе страны, но были меньшинством на востоке страны, где преобладали в крупнейших городах Вильно (66 %) и в Львове (50 %). Во многих районах преобладало еврейское население. Были конфликты между властями и представителями меньшинств.

Национальности (самоопределение по языку) по данным переписи 1931 года[14]:

  1. Поляки — 68,9 %.
  2. Украинцы — 10,1 %.
  3. Евреи — 8,6 %.
  4. Русины — 3,8 %.
  5. Белорусы — 3,1 %.
  6. Немцы — 2,3 %.
  7. «Тутэйшие» — 1,8 %.
  8. Русские — 0,4 %.
  9. Другие — 1 %.

Религии

По официальным данным 1933 года население Польши по вероисповеданию делилось следующим образом[15]:

Также лютеране, баптисты, мусульмане и другие.

На 1933 год в Польше у католиков было 6 тыс. костелов и каплиц (из них около 84 % в сельской местности), у униатов — 3151 церковь и каплица, у иудеев — 2041 синагога, у православных — 2 тыс. церквей, у мусульман — 16 мечетей[15]. На 1933 год в Польше насчитывалось 14867 священнослужителей разных конфессий[15].

Административное деление

Административно-территориальное деление Польской Республики было трёхуровневым: страна делилась на воеводства (województwo), воеводства — на повяты (powiat) и городские повяты (powiat grodzki), повяты — на города (miasto) и гмины (gmina), городские поветы на районы (dzielnica).

Польские воеводства в межвоенный период
(на 1 апреля 1937 г.)
Автомобильные номера
(с 1937)
Воеводство Центр Площадь
тыс. км² (1930)
Население
(тыс. чел) (1931)
00—19 город Варшава Варшава 0,14 1 179,5
20—24 Белостокское Белосток 26,0 1 263,3
85—89 Варшавское Варшава 31,7 2 460,9
90—94 Виленское Вильно 29,0 1 276,0
95—99 Волынское Луцк 35,7 2 085,6
25—29 Келецкое Кельце 22,2 2 671,0
30—34 Краковское Краков 17,6 2 300,1
45—49 Лодзинское Лодзь 20,4 2 650,1
40—44 Львовское Львов 28,4 3 126,3
35—39 Люблинское Люблин 26,6 2 116,2
50—54 Новогрудское Новогрудок 23,0 1 057,2
65—69 Познанское Познань 28,1 2 339,6
55—59 Полесское Брест-над-Бугом 36,7 1 132,2
60—64 Поморское Торунь 25,7 1 ,884,4
75—79 Силезское Катовице 5,1 1 533,5
70—74 Станиславовское Станиславов 16,9 1 480,3
80—84 Тарнопольское Тарнополь 16,5 1 600,4

1 апреля 1938 года границы некоторых западных и центральных воеводств подверглись существенным изменениям.

.

Представительные органы воеводств — воеводские советы (rada wojewódzka), исполнительные органы воеводств — воеводские правления (urząd wojewódzki).

Представительные органы поветов — поветовые советы (rada powiatowa), исполнительные органы поветов — поветовые комитеты (wydział powiatowy).

Представительные органы городов — городские советы (rada miejska), исполнительные органы городов — городские правления (zarząd miejski), состоящие из бургомистра и лавников.

Представительные органы гмин — гминные советы (rada gminna), исполнительные органы гмин — гминные правления (zarząd gminny), состоящие из войта и лавников.

Национальная и языковая политика

Основной линией национальной политики была полонизация национальных меньшинств. Вместе с тем, в силу международных обязательств (например, Рижского договора 1921 года), а также сопротивления со стороны национальных меньшинств, польские власти были вынуждены проводить очень осторожную языковую политику, особенно в отношении украинцев и немцев. Влияние международных обязательств на политику польских властей постепенно менялось — в 1934 году Варшава объявила о выходе из системы международно-правовой охраны национальных меньшинств[16]. Даже порядок учета количества лиц той или иной национальности менялся. В переписи 1921 года существовал пункт о «национальной принадлежности» респондента, но в ходе переписи 1931 года вопрос о национальности не задавался, хотя спрашивали о родном языке и о вероисповедании[17]. В результате, число представителей той или иной национальности Польши на 1931 год можно определить лишь приблизительно.

Политика в отношении украинского меньшинства

Особенностью украинской политики польских властей была неопределенность самих понятий «украинский» и «украинец» в официальных бумагах. Польские власти чаще использовали термин термины «русины», «русинский», «русский» («rusini», «rusiński», «ruski») вместо «украинцы» и «украинский»[17]. Лишь 27 февраля 1936 года вышло распоряжение министра внутренних дел, уравнивающее термины «ruski» и «ukraiński», как касающиеся одного и того же народа[18]. Уже 26 сентября 1922 году Сейм принял закон «Об основах общего воеводского самоуправления и в частности воеводств Львовского, Тарнопольского и Станиславского», который обязывал местные власти давать ответы представителям национальных меньшинств на их родном языке, предусматривал публикацию воеводских законов и местных документов как на польском, так и на русинском языках и разрешал местным властям самостоятельно определять язык внутреннего делопроизводства[19]. В 1924 году были приняты «крессовые законы», регламентирующие использование языков национальных меньшинств. Формально эти законы давали очень широкие права на использование непольских языков. Было разрешено вести документацию в местных органах на двух языках, использовать родной язык при обращении в государственные инстанции, а также вводить преподавание украинского языка в школе (если украинцы составляли не менее 25 % населения общины и родители хотя бы 40 учеников подавали об этом просьбу). Но, если одновременно набиралось 20 учеников, родители которых желали обучать детей на польском языке, то школа становилась двуязычной. Для проведения опросов родителей создавалась организация «Родная школа»[20]. В 1930 году в Варшаве был открыт Украинский научный институт с отделениями украинской экономической и общественной жизни, украинской политической истории и истории украинской культуры, история церкви[21]. Тем не менее, украинское движение приняло форму вооруженной борьбы, особенно в Галиции, ранее входившей в состав Австро-Венгрии. Польские власти в 1930 году даже провели карательную акцию местных националистов, а после убийства в 1934 году польского министра внутренних дел Б. В. Перацкого украинским боевиком создали специальный концлагерь для содержания неугодных лиц. На Волыни, ранее входившей вместе с Польшей в состав Российской империи, политика Варшавы была другой. Там власти позволили в 1930-е годы волынскому воеводе Г. Юзевскому и группе деятелей бывшей УНР проводить умеренную украинизацию православного богослужения, создать подконтрольные государству смешанные по этническому составу украинско-польские общественные организации, создавать польские школы с обязательным изучением украинского языка при почти полном отсутствии собственно украинских школ. Но, как в Галиции, так и на Волыни, большинство школьных учителей были этническими поляками. В 1935 году после смерти Ю. Пилсудского польские власти заключили соглашение с украинскими националистами, в рамках которого были выделены кредиты местными украинским коммерческим и медицинским организациям Галиции, некоторые галичане были возвращены на должности учителей в родной край, а двое галичан получили назначения на дипломатические посты[18]. В 1935—1936 годах были проведены карательные акции против украинских националистов уже на Волыни[22], правда значительно в меньших масштабах, чем в Галиции в 1930 году. В 1938 году волынский эксперимент был прекращен, Г. Юзевский переведен на должность воеводы в Лодзь, а на Волыни началась карательная акция по аресту украинских националистов, продлившаяся до сентября 1939 года, сопровождавшаяся усиленной полонизацией непольского населения и прекращением украинизации православной церкви[23].

Антисемитизм

С 1931 года в стране усилился антисемитизм. Евреи составляли значительную часть студенчества — 6,9 % в 1934/35 году, но численность евреев-студентов в 1931—1937 годах сократилась с 8982 человек до 4790 человек[24]. В 1933 году в Варшаве и Вильно прошли манифестации с требованиями установления « гетто лавкового» — отдельных парт в университетах для евреев (это требование было в конечном счете удовлетворено)[25]. Несмотря на значительную численность еврейского меньшинства в Западной Украине, среди учителей евреев в 1935 году было только 0,6 %[26].

Культура

Театр

В республике по данным на 1936 год действовали 103 театра (из них 56 передвижных): 67 польских, 16 русских и украинских, 15 еврейских и ни одного литовского или белорусского[27]. Также была развита театральная самодеятельность, где особенно отличился Союз деревенской молодежи, занятый воспитанием «хороших граждан». В 1937 году в Польше было 18176 кружков Союза, некоторые из которых ставили спектакли, в том числе на белорусском языке[28].

Напишите отзыв о статье "Польская Республика (1918—1939)"

Примечания

  1. Официальный в автономном Силезском воеводстве.
  2. Официальный во Львовском, Тарнопольском и Станиславовском воеводствах.
  3. На территории всего государства — с апреля 1920 года.
  4. Пчёлов Е. В., Чумаков В. Т. Правители России от Юрия Долгорукого до наших дней. — 3-е изд. — М.: «Грантъ», 1999. — С. 171. — ISBN 5-89135-090-4.
  5. Райский Н. С. Польско-советская война 1919—1920 годов и судьба военнопленных, интернированных, заложников и беженцев
  6. Михутина И.В. Так сколько же советских военнопленных погибло в Польше в 1919-1921 гг.? // Новая и новейшая история. — 1995. — № 3. — С. 64—69.
  7. Михутина И.В. [www2.ng.ru/polemics/2001-01-13/8_error.html Так была ли «ошибка»?] // Независимая газета. — 2001. — № 13 января.
  8. [www.vif2ne.ru/nvk/forum/arhprint/43304 О трагических судьбах красноармейцев и командиров Красной Армии]. «Военно-исторический журнал», 5/95.
  9. Зуев Ф. Г.; Светков В. А.; Фалькович С. М. Краткая история Польши —М.: Наука, 1993.
  10. Секреты польской политики. 1935—1945.Составитель: Лев Филиппович Соцков. Москва. Издательство «РИПОЛ классик».2010 г. С. 110.
  11. Взлет и падение Третьего рейха. Том 1. Уильям Ширер. Под редакцией О. А. Ржешевского. Москва. Воениздат. 1991 г. Часть 13. На очереди Польша.
  12. Филиппов С. Г. Деятельность органов ВКП(б) в западных областях Украины и Белоруссии // Репрессии против поляков и польских граждан. Вып. 1. М., 1997. С. 57.
  13. Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии 1939—1941. М., 1992. С. 105.
  14. Zieliński H. Historia Polski 1914—1939. — Wrocław: Ossolineum, 1985. — ISBN 83-04-00712-6. — S. 124—126.
  15. 1 2 3 Микуленок А. А. Положение Русской православной церкви в Польше в 1920—1930-е годы // Aspectus. — 2016. — № 1. — С. 55
  16. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 663. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  17. 1 2 Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 337. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  18. 1 2 Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 665. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  19. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 338—339. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  20. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 346. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  21. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 349—350. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  22. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 666. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  23. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 668—669 Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  24. Кривуть В. И. Студенческое движение Виленского университета и польские власти в межвоенный период // Веснік БДУ. Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. — 2013. — № 3. — С. 11
  25. Кривуть В. И. Студенческое движение Виленского университета и польские власти в межвоенный период // Веснік БДУ. Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. — 2013. — № 3. — С. 12
  26. Борисенок Е. Ю. Концепции «украинизации» и их реализация в национальной политике в государствах восточноевропейского региона (1918‒1941 гг.). Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2015. — С. 347. Режим доступа: www.inslav.ru/sobytiya/zashhity-dissertaczij/2181-2015-borisenok
  27. Царюк Н. А. Просветительская деятельность польских театров на территории Западной Беларуси в межвоенный период // Веснік БДУ. — Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. — 2012. — № 1. — С. 20
  28. Царюк Н. А. Просветительская деятельность польских театров на территории Западной Беларуси в межвоенный период // Веснік БДУ. — Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. — 2012. — № 1. — С. 21
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

См. также

Ссылки

  • [echo.msk.ru/programs/victory/39806/ Польша между двумя войнами//Передача радиостанции «Эхо Москвы»]

Литература

  • Друнин В. П. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&page=1&idbook=461329&basename=OldBook Польша, Россия и СССР. Ист. очерки]. М.; Л.: Госиздат, 1928.
  • Троицкий И. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&page=1&idbook=262137&basename=OldBook Польша: Военно-экон. и полит. очерк]. М.; Л.: Госиздат, 1928.
  • Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация. Глава 8. Польша: чудо, которого не ждали
  • Матвеев Г. Ф. [rsijournal.net/page.php?id=47 Вопросы развития польского сельского хозяйства и крестьянского движения на страницах журнала «Аграрные проблемы». 1927—1935 гг.] // Российские и славянские исследования, Вып. 2 — 2007 г.
  • Мірановіч Я. [rsijournal.net/page.php?id=50 Праваслаўная царква ў палітыцы Польскай дзяржавы (1920—1932 гг.)] // Российские и славянские исследования, Вып. 2 — 2007 г.
  • Туркоўскі Р. [rsijournal.net/page.php?id=207 «II Рэч Паспалітая» ў лонданскай эміграцыі 1945—1991 гг. (Прэзідэнт — урад — квазіпарламенцкія інстытуты)] // Российские и славянские исследования, Вып. 4 — 2009 г.

Отрывок, характеризующий Польская Республика (1918—1939)

– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.