Вторая Ржевско-Сычёвская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вторая Ржевско-Сычёвская операция
Основной конфликт: Вторая мировая война
Великая Отечественная война

Ситуация на советско-германском фронте в ноябре 1942 — феврале 1943 года
Дата

25 ноября — 20 декабря 1942 года

Место

Московская и Калининская области, СССР

Итог

Неопределенный

Противники
Третий рейх Третий рейх СССР СССР
Командующие
В. Модель,
Г. фон Клюге
Г. К. Жуков
И. С. Конев
М. А. Пуркаев
Силы сторон
всего задействовано около 30 дивизий,800 танков и САУ всего задействовано около 70 расчётных дивизий,2000 танков
Потери
9 армия : 40-45,000 человек боевых потерь[1] безвозвратно — 70 373 человек,

санитарные — 145 301 человек, всего 215 674

 
Великая Отечественная война

Вторжение в СССР Карелия Заполярье Ленинград Ростов Москва Горький Севастополь Барвенково-Лозовая Демянск Ржев Харьков Воронеж-Ворошиловград Сталинград Кавказ Великие Луки Острогожск-Россошь Воронеж-Касторное Курск Смоленск Донбасс Днепр Правобережная Украина Крым Белоруссия Львов-Сандомир Яссы-Кишинёв Восточные Карпаты Прибалтика Курляндия Бухарест-Арад Болгария Белград Дебрецен Гумбиннен-Гольдап Будапешт Апатин-Капошвар Польша Западные Карпаты Восточная Пруссия Нижняя Силезия Восточная Померания Моравска-Острава Верхняя Силезия Балатон Вена Берлин Прага

 
Ржевская битва

Рже́вско-Сычёвская стратеги́ческая наступа́тельная опера́ция или операция «Марс» (25 ноября — 20 декабря 1942 года) — боевые действия Калининского (командующий — генерал-полковник М. А. Пуркаев) и Западного (командующий — генерал-полковник И. С. Конев) фронтов с целью разгрома немецкой 9-й армии (командующий — генерал-полковник В. Модель, штаб — Сычёвка) группы армий «Центр», оборонявшейся в Ржевско-Вяземском выступе. Руководил операцией генерал армии Г. К. Жуков.





Планы сторон

Замысел советской операции «Марс» возник в конце сентября 1942 года как продолжение первой Ржевско-Сычевской операции (30 июля — 30 сентября) и состоял в том, чтобы разгромить 9-ю немецкую армию, составлявшую основу группы армий «Центр», в районе Ржев, Сычёвка, Оленино, Белый. Этого планировалось достигнуть путём нескольких одновременных прорывов на тех участках фронта, где до того не проводилось крупных наступлений: между реками Осуга и Гжать — силами 20-й армии, в районе Молодого Туда — силами 39-й армии, в долине реки Лучеса — силами 22-й армии, южнее города Белый — силами 41-й армии. На последних трёх участках плотность немецкой обороны была 20 — 40 км на пехотную дивизию, что делало её достаточно легко преодолимой. На участке 20-й армии оборона была гораздо плотнее — 2 дивизии (в том числе 1 танковая) на фронте в 15 км. В случае успеха первого этапа к операции должны были подключиться 5-я и 33-я армии (им противостояла 3-я Танковая Армия немцев) в направлении на Гжатск, Вязьму.

Впоследствии, уже после неудачи первого этапа, директива Ставки Верховного Главнокомандования командующим войсками Западного и Калининского фронтов № 170700 от 8 декабря 1942 года поставила следующие задачи на развитие наступления[2]:

В дальнейшем иметь в виду: после перегруппировки войск Калининского и Западного фронтов разгромить к концу января месяца 1943 года гжатско-вяземско-холм-жирковскую группировку противника и выйти на наш старый оборонительный рубеж. С занятием войсками Вязьмы и выходом на прошлогодний оборонительный рубеж западнее Ржев — Вязьма операцию считать законченной и войска перевести на зимние квартиры

То есть предполагался выход к рубежу, на котором в сентябре 1941 года в тылу Западного фронта стояли армии Резервного фронта.

Одновременно на правом крыле Калининского фронта готовилась ещё одна операция — наступление 3-й ударной армии на Великие Луки и Невель с целью перерезать в районе Новосокольники железную дорогу Ленинград — Витебск (см. Великолукская операция).

По некоторым источникам, информация об операции была частично раскрыта руководству вермахта в рамках стратегической радиоигры «Монастырь» с целью отвлечения значительных сил от Сталинграда, где в тот же период времени началась операция по окружению 6-й армии генерала Ф. Паулюса)[3].

4 ноября 1942 года «Гейне»-«Макс» сообщил, что Красная Армия нанесёт немцам удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом. Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью. Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену — в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск.

П. А.Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930—1950 годы.

Советский план «Юпитер»

Продолжением операции «Марс» должна была стать планировавшаяся советским командованием наступательная операция «Юпитер», в ходе которой планировался, по достижении целей «Марса», разгром центральной части немецкой группы армий «Центр» в районе г. Вязьма.

Операция не была проведена из-за того, что операция «Марс», окончившись неудачей, не достигла своих целей, так что до «Юпитера» дело не дошло.

Силы сторон

СССР

В ноябре 1942 года силы Калининского и Западного фронтов, а также Московской зоны обороны насчитывали 156 расчетных дивизий — 1,89 млн человек, 24 682 пулемёта и миномёта, 3375 танков и самоходных установок и 1170 самолётов[4].

Им противостояли почти все войска группы армий «Центр» (кроме пяти дивизий на её крайнем правом фланге), и 2 дивизии группы армий «Север» (93-я и 218-я пехотные дивизии) — всего 72 дивизии (без учета 9-ти охранных и учебно-полевых в тылу), из них 10 танковых и 6 моторизованных, в которых насчитывалось около 600 боеготовых танков и 150—200 штурмовых орудий.

Всего два советских фронта задействовали в наступлении семь армий из семнадцати: 41-ю, 22-ю, 39-ю, 30-ю, 31-ю, 20-ю и 29-ю.

На первом этапе операции на направлениях главных ударов участвовали силы, равные по численности 33,5 советских дивизий. Против них в первой линии было 7 — 8 немецких. Для поддержки первого этапа операции было задействовано четыре подвижных корпуса: 1-й и 3-й механизированные, 6-й танковый и 2-й гвардейский кавалерийский; в дальнейшем должен был присоединиться 5-й танковый корпус (в составе 33-й армии).

5-я и 33-я армии не вели наступательных действий в конце ноября и декабре 1942 года, но ещё 19 ноября они получили директиву штаба Западного фронта на уничтожение гжатской группировки противника. 25 ноября 5-й и 33-й армиям была назначена дата перехода в наступление — 1 декабря. Намеченное наступление этих двух армий не состоялось только вследствие неудачи первого этапа операции.

Одновременно из расчётов исключены войска правого крыла Калининского фронта, участвовавшие в окружении Великих Лук, которые можно рассматривать как проводившие частную операцию в рамках общего наступления Западного и Калининского фронтов.

Третий рейх

72 дивизии группы армий «Центр» (командующий — генерал-фельдмаршал Г. фон Клюге) вместе с резервами имела около 1,68 млн человек и до 3500 танков[5].

9-я армия генерал-полковника В. Моделя, принявшая основной удар советских войск, имела в своём составе:

Кроме того, в подчинении штаба 9-й армии находились две моторизованные дивизии (14-я и «Великая Германия»), 1-я и 9-я танковые дивизии, танковый батальон 11-й танковой дивизии (37 танков) и 1-я кавалерийская дивизия.

У основания выступа располагались резервы группы армий «Центр» — 12-я, 19-я и 20-я танковые дивизии, которые в критической ситуации могли быть достаточно быстро переброшены на угрожаемое направление.

Ход операции

Советское наступление 25 — 28 ноября

Операции войск Западного и Калининского фронтов начались 25 ноября 1942 года сразу по трём направлениям.

Две армии Западного фронта (20-я генерал-майора Н. И. Кирюхина и 31-я генерал-майора В. С. Поленова) атаковали восточный фас Ржевского выступа южнее Зубцова, на 40-километровом участке вдоль рек Вазуза и Осуга (в полосе немецкого 39-го танкового корпуса генерала танковых войск Ганс-Юргена фон Арнима). Наступление 31-й армии сразу же застопорилось, но 20-я армия, поддержанная 6-м танковым (командующий — и. о. командира полковник П. М. Арман) и 2-м гвардейским кавалерийским (командующий — генерал-майор В. В. Крюков) корпусами, продолжала вести наступательные действия.

Одновременно 22-я (командующий — генерал-лейтенант В. А. Юшкевич) и 41-я армии (командующий — генерал-майор Г. Ф. Тарасов) Калининского фронта нанесли встречный удар с западного фаса выступа. 41-я армия поддержанная 1-м механизированным корпусом генерал-майора М. Д. Соломатина, атаковала в районе города Белый в полосе немецкого 41-го танкового корпуса генерала танковых войск Й. Гарпе.

Советская 22-я армия наступала в долине Лучесы при поддержке 3-го механизированного корпуса генерал-майора М. Е. Катукова.

39-я армия Калининского фронта (командующий — генерал-майор А. И. Зыгин), наносившая вспомогательный удар, форсировала реку Молодой Туд в полосе немецкого 23-го корпуса (командующий — генерал К. Гильперт) и заняла Урдом.

Немецкие контрудары

Немецким войскам удалось остановить советское наступление. Севернее Сычёвки 29 ноября — 5 декабря войска 20-й армии, 6-го танкового корпуса и 2-го гвардейского кавалерийского корпуса были разгромлены.

Часть войск советской 41-й армии Калининского фронта, атаковавших в районе города Белый, оказались в «котле», в создании которого приняли участие переброшенные части немецкого 30-го армейского корпуса генерала М. Фреттер-Пико. К 8 декабря они были полностью окружены и позже сумели вырваться из кольца, лишь потеряв почти всю технику.

22-я и 39-я армии также не смогли вырваться на оперативный простор, были контратакованы и остановлены.

Возобновление советского наступления

8 декабря Г. К. Жуков добился возобновления операции «Марс» и 11 декабря началось новое наступление советских войск.

Однако новый удар 20-й армии, возглавляемой теперь генерал-лейтенантом М. С. Хозиным и получившей в поддержку 5-й танковый корпус (генерал-майор К. А. Семенченко), а также воссозданный 6-й танковый корпус (его возглавил полковник И. И. Ющук), вновь закончился неудачей.

39-я армия А. И. Зыгина и 30-я армия В. Я. Колпакчи, которые вели боевые действия в ранее второстепенных секторах, возобновили наступление севернее Ржева, но их атаки захлебнулись.

Неудачей закончился новый удар 22-й армии В. А. Юшкевича (вскоре он был сменён генерал-майором М. Д. Селезнёвым).

20 декабря, когда Г. К. Жуков принял решение прекратить советские атаки, считают окончанием операции «Марс».

Эхо операции включали попытки немцев ликвидировать прорыв 22-й армии в долине Лучесы 23-го, 30-го и 31 декабря 1942 года, которые не увенчались успехом (1 января 1943 года командующий немецкой 9-й армией В. Модель приказал прекратить атаки).

Ликвидация советских войск, оказавшихся в окружении в районах прорывов, продолжалась до конца декабря.

Результаты операции

Наступление Западного и Калининского фронтов провалилось[6]. Территориальные приобретения были очень скромными (прорывы в долине Лучёсы и северо-западнее Ржева).

В то же время большое значение имело истощение сил 9-й армии Группы армий «Центр». Битва поглотила все резервы Группы армий, которые могли быть направлены на деблокирование окруженной 6-й армии Ф. Паулюса в районе Сталинграда.

М. А. Гареев высказывает мнение, что поскольку операции «Марс» и «Уран» проводились в рамках единого стратегического замысла и основной стратегической задачей в операции «Марс» было отвлечь силы противника для обеспечения успеха контрнаступления под Сталинградом, то «нет веских оснований для того, чтобы считать операцию „Марс“ провалом или „крупнейшим поражением маршала Жукова“, как об этом пишут Д. Глэнтц и другие авторы»[7]. Более того, Гареев приводит сведения о том, что советское главнокомандование специально «слило» информацию о подготовке наступления подо Ржевом, чтобы отвлечь внимание противника от основных направлений ударов[7]. Павел Судоплатов также утверждает, что немцы были специально предупреждены о наступлении подо Ржевом в рамках радиоигры «Монастырь» и ждали наступления не подозревающего об этом Жукова[8].

Аргументация противников этой точки зрения основывается в том числе на том факте, что к операции «Марс» было привлечено большее количество сил, чем к операции «Уран».[9]

Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену — в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи советских солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о советском наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск.[8]

А. В. Исаев указывает[10], что помимо влияния на события на других участках советско-германского фронта в ноябре—декабре 1942 г., операция «Марс» повлияла на ход кампании 1943 года. Зимой 1943 года 9-я армия В. Моделя оставила Ржевский выступ (операция «Буйвол», нем. Buffel).

Войска 9-й немецкой армии заполнили фронт вновь образовавшегося Орловского выступа, южная сторона которого одновременно являлась северной стороной Курской дуги. По немецким планам летней кампании 1943 года, 9-я армия должна была наступать на Курск с севера, навстречу войскам 4-й танковой армии Г. Гота. Однако потери, которые понесли дивизии 9-й армии в ходе второго Ржевско-Сычёвского сражения, к весне — лету 1943 года восполнены не были.

Более того, состояние 9-й армии заставило В. Моделя, авторитет которого после отражения нескольких крупных наступлений подо Ржевом летом и осенью 1942 года в глазах фюрера резко поднялся, настоять на отсрочке операции «Цитадель» на два месяца. Но и тогда войска 9-й армии не сумели восстановиться полностью. Это стало одной из причин, по которым наступление на северной стороне Курской дуги быстро выдохлось.

Потери

По официальным советским данным, безвозвратные потери советских войск составили 42000 человек, санитарные — 70000 человек, в художественной литературе данные другие.[11].

Потери 9-й немецкой армии за октябрь — декабрь 1942 года составили 53 500 человек, из них до 80 % (то есть 40 — 45 тысяч человек) — в операции «Марс».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4025 дней]

См. также

Напишите отзыв о статье "Вторая Ржевско-Сычёвская операция"

Примечания

  1. NARA T312 R307 fr7874417
  2. Предисловие А. В. Исаева к книге Д. Гланца «Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной Армии в операции Марс 1942 г.»
  3. [www.lib.ru/POLITOLOG/SUDOPLATOW/specoperacii.txt Павел Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930—1950 годы]
  4. История Второй мировой войны 1939—1945. Том 6. — М.:Военное издательство, 1976. — с.35.
  5. [militera.lib.ru/research/beshanov_vv/index.html В. В. Бешанов. Год 1942 — «учебный». — Мн.: Харвест, 2003.] А. В. Исаев в предисловии к книге Д. Гланца говорит о 79 дивизиях группы армий «Центр», что составляло 41 % от всех дивизий вермахта на советско-германском фронте.
  6. О провале операции пишут А. Исаев, В. Бешанов, Д. Гланц.
  7. 1 2 Гареев М. А. [web.archive.org/web/20100401041659/mil.ru/files/10_2003.pdf Операция «Марс» и современные «марсиане»] // Военно-исторический журнал № 10, 2003.
  8. 1 2 [lib.ru/POLITOLOG/SUDOPLATOW/specoperacii.txt Павел Судоплатов. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930—1950 годы]
  9. Георгий Глебович Колыванов [nvo.ng.ru/history/2005-12-02/5_mars.html «Марс», оказавшийся в тени «Урана»]
  10. В предисловии к книге Д. Гланца «Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной Армии в Операции „Марс“ 1942 г.», Москва, 2006.
  11. Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исслед./ Г. Ф. Кривошеев, В. М. Андроников, П. Д. Буриков. — М.: Воениздат, 1993.

Литература

  • Гланц Д. Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной Армии в Операции «Марс» 1942 года. / Пер. с англ. У. В. Сапциной; предисл. A. B. Исаева. — М.: АСТ, 2006. — 666 с. — ISBN 5-17-034382-5.
  • Исаев А. В. Когда внезапности уже не было. История ВОВ, которую мы не знали. — М.: Эксмо, 2005. — ISBN 5-699-11949-3

Ссылки

  • [www.battlefield.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=163&Itemid=88 Операция Марс]
  • [www.1942.ru/mars.htm Операция «Марс»] на сайте Группы военной археологии «Искатель»
  • [www.zlev.ru/27_4.htm А. П. Царьков. Кто в бессмертье шагнул и без вести пропал…]

Отрывок, характеризующий Вторая Ржевско-Сычёвская операция

– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.