Вторая Семинольская война

Вторая Семинольская война
Оцеола, вождь индейского племени семинолов
Дата	23 декабря 1835 – 14 августа 1842
Место	Флорида, Соединённые Штаты
Итог	3 800 семинолов перевозено на Индейскую территорию, 300 осталось на Эверглейдсе
Противники
Семинолы США США
Командующие
Оцеола Холата Мико (Билли Боулег) Ар-пи-ук-и (Сэм Джонс) Миканопи Коакуче (Вилд Кэт) Халлек Тустеннуги Дункан Ламонт Клинч 1835-36 Скотт, Уинфилд 1836 Ричард Кейт Кал 1836 Томас С. Джесуп 1836-38 Тейлор, Закари 1838-40 Уолкер Кейт Арммистед 1840-41 Уильям Дженкинс Ворт 1841-42
Силы сторон
900—1400 воинов в 1835, менее 100 в 1842 более 9 000 в 1837 10 169 регулярных войск, 30 000 ополченцев
Потери
неизвестны 1 600 военных, гражданские потери неизвестны

Вторая Семинольская война, Флоридская война — военный конфликт, имевший место с 1835 по 1842 годы во Флориде, между группами коренных американцев, известных под общим названием Семинолы, и американцами. Входит в серию конфликтов Семинольских войн.

Предпосылки

Группы различных индейских племен на юго-востоке США переместились на незанятые земли во Флориде в XVIII веке. К ним относятся такие племена и народы, как Алабама, Чокто, Ямаси, Ючи и Крики. Крики были самой большой группой, состояли из Нижних и Верхних криков, и говорили как на языке хитчити, так и на крикском языке. Одна группа поселилась вокруг озера Миккошеки у Таллахасси. Другая группа разместилась на Пейнс Прейри, около современного округа Алачуэй. В испанском языке в Сент-Огастине индейцев стали называть Алачуа Криков Cimarrones, что примерно означает «дикие» или «беглецы», откуда, вероятно, происходит название «семинолы». Это имя было, в конечном счете, также применено к другим группам индейцев во Флориде, хотя индейцы считали себя представителями различных племен. Другие группы в штате Флорида во время войны были включены в «испанских индейцев», называемых так, потому что считалось, что они произошли от племени Калуса в котором происходило смешение коренных американцев с испанцами, проживающих в деревнях рыбаков на побережье Флориды.

У Соединенных Штатов и Испании имелись значительные противоречия по Флориде после Парижского договора, в составе американской войны за независимость и возвращения Восточной и Западной Флориды под испанское управление. Соединенные Штаты обвиняли испанские власти в неспособности удержать коренных американцев, живущих во Флориде, от набегов на территорию Соединенных Штатов, и в укрывательстве беглых рабов. Начиная с 1810 года Соединенные Штаты оккупировали и аннексировали часть Западной Флориды. В 1817 году по приказу Эндрю Джексона американские войска вторглись во Флориду. Этот инцидент известен как Первая Семинольская война. Впоследствии, в 1821 году, Соединенные Штаты получили Флориду по договору Адамса — Ониса. Теперь, когда Флорида принадлежала США, семинолы снова стали проблемой для правительства. В 1823 году правительство подписало договор Молтри-Крик с семинолами, в результате которого для них была отведена территория в центре полуострова. Шести вождям, однако, было разрешено сохранить свои деревни, расположенные вдоль реки Апалачикола.

Семинолы внесли условие, по которому они были отделены от столкновения с белыми. Войска под командованием полковника (позже генерал) Дункан Ламонт Клинч были помещены во Флориде, в Форт-Кинге, построенном рядом с территорией семинолов, на месте современного Окала(округ Мэрион). Этот мир длился в течение пяти лет.

Статус беглых рабов продолжал быть одним из главных раздражителей в конфликте между семинолами и белыми американцами. Новые плантации во Флориде увеличили число рабов, которые теоретически могли убежать к семинолам. Обеспокоенный возможностью индейского восстания и/или восстания рабов, губернатор Флориды Дюваль запросил дополнительные войска. Вместо этого, Форт-Кинг в 1828 году был закрыт. Семинолы испытывали нехватку продовольствия. Кроме того, в 1828 году, Эндрю Джексон, старый враг семинолов, был избран президентом Соединенных Штатов. В 1830 году Конгресс принял Закон о переселении индейцев. Все проблемы с семинолами должны были быть решены путём перемещения их на территории к западу от Миссисипи.

Договор Пейн Ландинг

Весной 1832 года семинолы были вызваны на совещание в городе Пейн Ландинг на реке Оклаваха. Договор, принятый там, предписывал семинолам переехать на запад, если земли там окажутся подходящими. Семинолы должны были стать частью союза племён Крик. К месту предполагаемого проживания была послана делегация из семи вождей, которые должны были принять решение до октября 1832 года. После осмотра области в течение нескольких месяцев и присоединения к Крикам, которые уже давно поселились там, 28 марта 1833 года семь начальников подписали документ, подтверждающий, что новые земли являются приемлемыми. По возвращении во Флориду, однако, большинство руководителей отказались от условия, утверждая, что они не подписали его, или что они были вынуждены подписать его, и в любом случае, что они не имеют право решать за все племена и группы, которые проживают в резервации. Даже некоторые офицеры армии США заявили, что вожди «лестью и запугиванием принуждались к подписанию». Кроме того, «есть доказательства обмана белых в том, как договор сформулирован». Жителей деревень в районе реки Апалачикола, однако, было легче убедить, поскольку они больше пострадали от агрессии евроамериканцев, они отправились на запад в 1834 году.

Сенат Соединенных Штатов, наконец, ратифицировал Договор Пейн Ландинг в апреле 1834 года. Договор дал семинолам три года для перехода к западу от Миссисипи. Правительство интерпретировало три года, как отсчитанные с 1832, и ожидало, что семинолы переселятся к 1835 году. Форт-Кинг был вновь открыт в 1834 году. Новый агент семинолов, М. Томпсон, был назначен в 1834 году, и задача понуждения семинолов выпала на его долю. Он собрал вождей вместе в Форт-Кинге в октябре 1834 по поводу переселения на запад. Семинолы сообщили Томпсону, что они не намерены двигаться, и что они не чувствуют себя связанными новым договором. Томпсон просил подкрепления для Форт-Кинга и Форт-Брука, сообщив, что, «индейцы, после того как они получили аннуитет, приобрели необычно большое количество пороха и свинца». Генерал Клинч также предупредил Вашингтон, что семинолы не намерены двигаться, и что будет необходимо большое число войск, чтобы заставить их сняться с места. В марте 1835 года Томпсон собрал вождей вместе, чтобы прочесть им письмо президента Эндрю Джексона, в котором говорилось:

Если вы ... не идёте, я тогда ставлю руководящего командующего офицера, чтобы удалить вас силой. с переносами предложения.

Вожди попросили тридцать дней на ответ. Через месяц семинолы сказали Томпсону, что они не будут двигаться на запад. Томпсон и семинолы начали спорить, и генералу Клинчу пришлось вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие. В конце концов, восемь из руководителей согласились переехать на запад, но попросили это отложить до конца года, и Томпсон и Клинч согласились.

Пять из наиболее важных семинольских руководителей, в том числе Миканопи из семинолов Алачуа, согласились не двигаться. В отместку, Томпсон заявил, что эти руководители были сняты со своих должностей. Так как отношения с семинолами ухудшились, Томпсон запретил продажу им оружия и боеприпасов. Оцеола, молодой воин, становился все более заметным для белых и говорил, что:

Белый человек не может меня сделать черным, но я могу выкрасить белого человека его собственной кровью и вычернить под солнцем и дождем ... и канюк будет жить в своей плоти.

Несмотря на это, Томпсон считает Оцеола другом, за что дает ему винтовку. Позже, однако, когда Оцеола вызывает проблемы, Томпсон распорядился на сутки заключить его в Форт-Кинг. На следующий день, с тем чтобы добиться своего освобождения, Оцеола соглашается соблюдать договор Пейн Ландинг.

Ситуация становилась все хуже. Группа белых напала на нескольких индейцев, сидевших вокруг костра. Ещё два индейца открыли огонь по белым. Трое были ранены, а один индеец был убит и один ранен. В августе 1835 года, семинолами был убит почтальон, который вез почту из форта Брук в форт Кинг. В ноябре индейцы, не желавшие войны, пришли к Форт-Брук, где они были посажены на борта судов, шедших на Запад. Это считалось предательством со стороны других семинолов. Оцеола вышел на след их руководителя и убил его.

Конфликт Дейда

Как только было полностью осознано то, что семинолы будут сопротивляться переселению, началась подготовка к войне. Сент-Огастинское народное ополчение попросило военное ведомство о получении кредита в размере 500 мушкетов. Генералом Ричардом Кейт Калом были мобилизованы пятьсот волонтеров. Индейская сторона проводила рейд по фермам и населенным пунктам. Группа индейцев во главе с Оцеолой захватили дороги Флориды. Сахарные плантации вдоль южного побережья Атлантического океана Сент-Огастина были уничтожены, причем многие из рабов на плантациях присоединились к семинолам.

У армии США было 11 рот и около 550 солдат, размещенных в штате Флорида. В Форт-Кинге была только одна рота солдат, что вызывало опасность их захвата семинолами. 28 декабря 1835 года семинолы уничтожили команду Форт-Брук. Семинолы потеряли только три человека, пять получили ранения.

В дневнике майор Итан Аллен Хичкок писал о конфликте:

«Правительство не право, и это главная причина настойчивого противостояния индейцам, которые благородно защищают свою родину от наших попыток обеспечения мошеннического договора. Туземцы используют все средства, чтобы избежать войны, но они были вынужденно вовлечены в неё тиранией нашего правительства.»

Оригинальный текст (англ.)  

«The government is in the wrong, and this is the chief cause of the persevering opposition of the Indians, who have nobly defended their country against our attempt to enforce a fraudulent treaty. The natives used every means to avoid a war, but were forced into it by the tyranny of our government.».

29 декабря генерал Клинч составил Форт-Дрейн из 750 солдат, в том числе 500 добровольцев. Когда они достигли реки, они не смогли найти брод, и Клинч переправил свои войска через реку на одной лодке. Как только они, уже ослабленные, переправились, семинолы на них напали. В результате войска вынуждены были отступить за реку.

6 января 1836 года семинолы напали на плантации Уильяма Кули (в современном Форт-Лодердейле), убив его жену, детей и воспитателя детей. 17 января, добровольцы и семинолы встретились к югу от Сент-Огастина на плантации Данлотон. Добровольцы потеряли четырёх человек, с тринадцатью ранеными. 19 января 1836 года флота Шлюп Vandalia был отправлен в Тампа Бэй из Пенсакола. В тот же день 57 корпус морской пехоты был направлен от Ки-Уэст, чтобы помочь Форт-Брук.

Экспедиция генерала Гейнса

В то время регулярной американской армии было очень мало, и на менее чем 7 500 мужчин приходилось в общей сложности 53 поста. Временные потребности в дополнительных войсках были заполнены штатами и территориями самоорганизующимися единицами добровольцев. Генерал-майор Уинфилд Скотт стал руководителем военных действий. Конгресс выделил 620 000 долларов для войны. Генерал Гейнс собрал силу в 1 100 добровольцев в Новом Орлеане и отплыл с ними в Форт-Брук.

По приходу Гейнса в Форт-Брук он пустовал. Полагая, что генерал Скотт послал силы в Форт-Кинг, Гейнс привел своих людей на Форт-Кинг. По дороге они нашли место, где до них развернулся конфликт Дейда, и похоронили тела в трёх братских могилах. Силы достигли Форт-Кинг через девять дней. После получения через семь дней пайка от генерала Клинча в Форт-Дрейне, Гейнс направился обратно к Форт-Брук.

Генерал Гейнс не мог переправиться через реку, и если бы он вернулся в Форт-Кинг, его люди бы остались без провизии. Его люди строили укрепления, и некоторые были посланы к генералу Клинчу. Гейнс надеялся, что семинолы сконцентрировались вокруг его лагеря, и силы Клинча смогут напасть на семинолов с флангов, дробя их между двумя силами. Генерал Скотт приказал Клинчу оставаться в Форт-Дрейне. Тем не менее, в Форт-Дрейн Клинч просил Скотта изменить свои приказы и позволить ему помочь Гейнсу. Клинч, наконец, решил не подчиняться Скотту и отправился к Гейнсу всего за день до разрешения Скотта. Клинч и его люди пришли в лагерь 6 марта, отгоняя семинолов.

Кампания генерала Скотта

Генерал Скотт начал набор мужчин и расходных материалов для крупной кампании против семинолов. Три колонны общей численностью 5 000 человек сошлись у бухты Витлакоочи для захвата семинолов с силами, достаточно большими, чтобы нанести им поражение. Скотт будет сопровождать одну из колонн, под командованием генерала Клинча они будут двигаться на юг от Форт-Дрейн; вторая колонна идёт с генералом Авраамом Юстисом к юго-западу от Воласия, города на реке Сент-Джонс; третья колонна движется к северу от Форт Брук под командованием полковника Уильяма Линдсея. Предполагалось, что три колонны придут в Ков одновременно, с целью предотвращения побега семинолов. Юстис и Линдсей должны были быть на месте 25 марта, так что колонна Клинча могла согнать семинолов на них.

По пути из Сент-Огастин в Воласию генерал Юстис нашёл Пилакликаха, или Палатлакаха, также известный, как город Авраама (Авраамом был лидер чёрных семинолов и переводчик семинолов). Юстис сжёг город, прежде чем прийти в Воласию.

Все три колонны отставали. У Юстиса, из-за частых нападений семинолов, оставалось два дня, чтобы отправляться в Воласию. Клинч и Линдсей достигли своих позиций только к 28 марта. Колонна Юстиса добралась к 30 марта, из-за проблем похода через неизведанную территорию. Клинч пересёк Витлакоочи 29 марта и хотел атаковать семинолов в Кове, но нашёл деревни пустынными. Колонна Юстиса боролась в частых стычках с семинолами прежде, чем достигла своего установленного положения. 31 марта все три командира, добравшись до своих ставок, направились в Форт-Брук. Провал экспедиции и деятельность семинолов рассматривались как поражение, и было принято недостаточное количество времени для плана; также повлиял и негостеприимный климат.

Армия отступает, и губернатор пробует свои силы

Апрель 1836 года для армии начался с плохих событий. Семинолы напали на несколько фортов, включая лагеря Купер в Коуве, Форт Алабама на реке Хиллсборо к северу от форта Брук, Форт Барнуэлл и Форт Дрэйн. Семинолы также сожгли сахарные плантации Клинча. После этого Клинч вышел в отставку и покинул территорию Флориды. Форт Алабама был заброшен в конце апреля. В конце мая, Форт Кинг также был заброшен. В июне солдаты на одном из блокпостов (Withlacoochee) были спасены после 48 дневной осады семинолов. 23 июля 1836 года, семинолы напали на маяк Кейп Флорида, серьёзно ранив хранителя и убив его помощника, сожгли маяк. Маяк был отремонтирован только в 1846 году. Форт Дрэйн был заброшен в июле из-за болезни, при этом пять из семи офицеров и 140 человек были в больничном списке. Армия ужасно страдала от болезни, и это лето во Флориде было названо sickly season (болезненный сезон). К концу августа был заброшен Форт Дэфианс. Видя, что война обещает быть долгой, Конгресс выделил ещё 1,5 млн долларов США, и позволил привлечь добровольцев на срок до года.

Впоследствии был вызван Ричард Кейт, который привел во Флориду добровольцев. 16 марта 1836 года Клинч был назначен губернатором территории Флориды. Губернатор был вызван на предлагаемую летнюю кампанию с использованием ополченцев и добровольцев, а не регулярных войск армии. Военное ведомство согласилось с этим предложением, но задержки в подготовке означали, что начало кампании придётся отложить до конца сентября. С основной частью своих людей он шёл к уже оставленному Форту Дрэйн, а затем к бухте, которую они достигли 13 октября. В бухте прошло наводнение и пройти в брод было нельзя. Армия не могла сделать плоты для переправы, потому что они не принесли какой-либо древесины с собой. Кроме того, семинолы на другом берегу открывали огонь по любому солдату, показавшемуся на берегу реки. Армия повернула на запад и шла вдоль северного берега реки. Так, они вскоре остались без амуниции. И генерал повел своих людей обратно, в Форт Дрэйн. Так закончилась ещё одна неудавшаяся экспедиция.

В середине ноября экспедиция собралась ещё раз. Армия шла через бухту. Разделившись, они продолжали двигаться вдоль реки на юг с обеих сторон. 17 ноября семинолы были разгромлены в большом лагере, и на следующий день направились на болото. Генерал ждал, пока подтянутся его силы, и 21 ноября ступил на болото. Семинолы сдерживали наступление в этой битве.

Генерал отвёл своих людей в лагерь. 9 декабря он был освобожден от командования и заменен генерал-майором Томасом Джесупом, который отвёл войска обратно в Форт-Брук.

Джесуп принимает командование

В 1836 году в армии Соединенных Штатов было всего четыре генерал-майора. Александр Макомб младший был главнокомандующим армии. Эдмунду Гейнсу и Уинфилду Скотту так и не удалось победить семинолов. Томас Джесуп был последним генерал-майором в этом плане. Он принес новый подход к войне. Вместо отправки больших колонн, для окружения семинолов, он сконцентрировался на спуске семинолов на юг. Это потребовало большого военного присутствия во Флориде, и в конечном итоге силы под его командованием составили более 9 000 человек. Около половины были добровольцами. Он также включил сюда морскую пехоту и флот для патрулирования побережья и внутренних вод.

Корабли ВМФ выполняли следующие функции. Они переправляли войска, патрулировали побережье Флориды, собирали информацию, блокировали контрабанду оружия и предметов снабжения в семинолов. Моряки и морские пехотинцы участвовали в экспедициях в глубь Флориды, как на кораблях, так и по суше. Численность сил семинолов на тот момент составляла от 900 до 1400 воинов.

Перемирие и возобновление войны

В январе 1837 года произошли изменения в ходе войны. В разных битвах по прежнему гибли либо попадали в плен семинолы и черные семинолы. В одной из битв, моряками в плен было взято от тридцати до сорока семинолов, главным образом женщины и дети, и кроме того, 100 вьючных пони и 1400 голов крупного рогатого скота. В конце января некоторые семинольские вожди отправили послов к Джесупу, и было заключено перемирие. Но перемирие началось с конца февраля, после всех встреч Джесупа с военачальниками. В марте рядом военных руководителей была подписана «капитуляция», в которой оговаривалось переселение семинолов на запад.

Семинолы самостоятельно стали приходить в лагеря армии и ожидать их транспортировки на запад. После переселения, так как у семинолов не было никаких письменных записей о прежней собственности, зачастую возникали споры об утерянной собственности. Некоторые семинолы подверглись арестам и обвинялись в преступлениях или долгах. Все это ставило под сомнения все обещания Джесупа. К концу мая, многие вожди были вынуждены сдаться. Два крупных вождя, Оцеола и Сэм Джонс, не сдавались, и были, как известно, категорически против переселения. 2 июня 200 индейцев во главе с этими вождями вошли в плохо охраняемый лагерь в Форт Брук и освободили 700 сдавшихся там семинолов. Война снова возобновилась, и Джесуп после этого никогда больше не доверял индейскому слову.

Война не сразу возобновилась в больших масштабах. Генерал Джесуп думал, что так как сдалось такое количество семинолов, это говорило об окончании войны, и длительной кампании не планируется. Многие из солдат был переведены в другие места, а ополченцев и добровольцев освободили от их обязанностей. Финансовый кризис 1837 года существенно сократил государственное финансирование, но Конгрессом были дополнительно выделены 1,6 млн долларов. В августе армия прекратила поставки пайков для гражданских лиц, проживающих в фортах.

Захваты вождей

Джесупом было отправлено небольшое подразделение для сдерживания семинолов. После некоторых колебаний в деле с беглыми рабами, Джесуп отправил большинство из них на запад, к семинолам, которые уже были размещены на индейской территории. В сентябре 1837 года армией и ополченцами были захвачены ряд индейских племен и вождей.

Генерал Джесуп добился от одного из вождей, короля Филлипа, чтобы тот организовал встречу своего сына Коакуче (Вилд Кэт) с ним. Когда Коакуче прибыл под флагом парламентера, Джесуп сразу же арестовал его. В октябре Оцеола и другие вожди просили о начале переговоров с Джесупом. Встреча была организована в месте к югу от Сент-Августин. 21 октября 1837 года по приказу генерала Томаса Джесупа вожди Оцеола и Коахаджо были схвачены, когда они прибыли в Форт-Пейтоне, также под белым флагом. Менее чем через три месяца после захвата, Оцеола умер в тюрьме в Форт Маултри, Южная Каролина. Не все семинолы, схваченные армией остались в плену. В то время как Оцеола еще находился в Форт Марион в Сент-Августин, двадцать семинолов, содержавшихся в одной камере с Филиппом смогли убежать. Беглецы забрали с собой Коакуче и Джона Хорса, вождя черных семинолов. После этого во Флориду была отправлена делегация индейцев чероки, для переговоров с семинолами о переселении на запад.

См. также

• Семинолы
• Чёрные семинолы
• Оцеола

Литература

• Стёртевант, Уильям Чакайка и „Испанские Индейцы“: документальные источники в сравнении с Семинольскими традициями. = Chakaika and the 'Spanish Indians': Documentary Sources Compared with the Seminole Tradition // Tequesta. — 1953. — № 13. — С. 35-73. Основано на [digitalcollections.fiu.edu/tequesta/files/1953/53_1_03.pdf Чакайка и «Испанские Индейцы»]
• Бланк, Джоан Гилл. Key Biscayne. — Сарасота, Флорида: Pineapple Press, Inc, 1996. — ISBN 1-56164-096-4.
• Бакер, Джордж Е. Swamp Sailors: Riverine Warfare in the Everglades 1835-1842 (англ.). — Гейнсвилл, Флорида: The University Presses of Florida, 1975.
• Коллиер, Эллен К. Instances of Use of United States Forces Abroad, 1798 - 1993. — Naval Historical Center, 1993.
• Комингтон, Джеймс В. Семинолы Флориды = The Seminoles of Florida. — Гейнсвилл, Флорида: University Press of Florida, 1993. — ISBN 0-8130-1196-5.
• [www.archive.org/details/soldiersofflorid00flor Солдаты Флориды на семинольской, гражданской и испано-американской войнах] (англ.) = Soldiers of Florida in the Seminole Indian, Civil and Spanish-American wars. — Florida Board of State Institutions, 1903.
• Хичкок, Итен Аллен (генерал) Путешественник по индейской территории: Журнал Итана Аллена Хичкока, позднего генерал-майора армии Соединенных Штатов = A Traveler in Indian Territory: The Journal of Ethan Allen Hitchcock, Late Major-General in the United States Army // Grant Foreman. — Сидар-Рапидс, Айова: Torch, 1930.
• Кнетч, Джо. Семинольские войны Флориды: 1817-1858 = Florida's Seminole Wars: 1817-1858. — Чарльстон, Южная Калифорния: Arcadia Publishing, 2003. — ISBN 0-7385-2424-7.
• Лэйси, Майкл О., Мэдж [replay.waybackmachine.org/20070926204424/www.jagcnet.army.mil/JAGCNETINTERNET/HOMEPAGES/AC/ARMYLAWYER.NSF/c82df279f9445da185256e5b005244ee/bdfd1fe5ff1ccf5985256e5b0054d1fd/$FILE/Article%204.pdf The Army Lawyer]. — Department of the Army Pam: Military Commissions: A Historical Survey, март 2002. — Вып. 27-50-350. — С. 42.
• Ланкастер, Джейн Ф. Removal Aftershock: The Seminoles' Struggles to Survive in the West, 1836-1866. — Кноксвилль, Теннеси: The University of Tennessee Press, 1994. — ISBN 0-87049-845-2.
• Махон, Джон К. История Второй Семинольской войны (англ.) = History of the Second Seminole War. — Гейнсвилл, Флорида: University of Florida Press, 1967.
• Мельтцер, Мильтон. Hunted Like A Wolf. — Sarasota, Florida: Pineapple Press, 1972. — ISBN 1-56164-305-X.
• Миланич, Джеральд Т. Florida Indians and the Invasion from Europe. — Гейнсвилл, Флорида: The University Press of Florida, 1995. — ISBN 0-8130-1360-7.
• Миссаль, Джон и Мэри Луи Миссаль. Семинольские войны: затянувшийся американоиндейский конфликт = The Seminole Wars: America's Longest Indian Conflict. — University Press of Florida, 2004. — ISBN 0-8130-2715-2.
• Центр войсковой истории армии США, United States Army. (2001) [www.history.army.mil/books/AMH/AMH-07.htm Chapter 7: The Thirty Years' Peace]. [www.history.army.mil/books/AMH/amh-toc.htm American Military History]. P. 153. Проверено 22 октября 2006.
• Officers of 1-5 FA [web.archive.org/web/20070206182835/www.riley.army.mil/view/document.asp?ID=346-2005-03-17-34369-3 1st Battalion, 5th Field Artillery Unit History]. — 1999. — С. 17. — Retrieved from Internet Archive January 5, 2008.
• Трапп, Дэн Л. Encyclopedia of frontier biography. — Глендэйл, Калифорния: A.H. Clark Co., 1988-1994. — ISBN 978-0-87062-191-8.
• U.S. Army National Infantry Museum [replay.waybackmachine.org/20070624185615/www.infantry.army.mil/museum/inside_tour/descriptive_tour/08_indian_wars.htm Индейские войны] (англ.) = Indian wars.
• [www.uscg.mil/history/articles/h_CGatwar.asp The Coast Guard at War] (англ.). — U.S. Coast Guard Historian's Office publication.
• Вили, Джон. The Florida Keys:A History of the Pioneers. — Сарасота, Флорида: Pineapple Press, Inc., 1996. — ISBN 1-56164-101-4.
• [voneresearch.org/?pageID=maritime_history/coastal_history/coastal_history_p2.html Coastal History and Cartography: The Seminole War Period]. — Vone Research, Inc.. — URL retrieved November 22, 2010.
• Вайсман, Брент Ричардс. Непокоренный человек = Unconquered People. — Гейнсвилл, Флорида: University Press of Florida, 1999. — ISBN 0-8130-1662-2.

Ссылки

• [www.johnhorse.com/trail/02/index.htm Черный семинолы и Второй Семинольской войне: 1832—1838]
• [www.jacksbromeliads.com/floridasseminolewarsii.htm Сбор бромелии и орхидей во Флориде]

Отрывок, характеризующий Вторая Семинольская война

– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.