Вторая советско-финская война

См. также: Советско-финские войны

<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Командующие</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

Вторая советско-финская война
Основной конфликт: Гражданская война в России
Дата	6 ноября 1921 — 21 марта 1922
Место	Восточная Карелия
Итог	Победа РСФСР
Противники
карельские повстанцы Финляндия Финляндия при поддержке: Эстония Эстония</small> РСФСР

Пааво Талвела Василий Левонен Ялмари Таккинен

А. И. Седякин

</td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Силы сторон</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

2500 человек 550 человек (на ноябрь 1921) + 5—6 тыс. человек (на конец декабря 1921)

8500— 8611 бойцов 166 пулемётов 22 орудий (на 26 декабря 1921) 9597 бойцов (на 21 января 1922)

</td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Потери</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

неизвестно

145 убитыми 471 ранеными 530 обмороженными и заболевшими

</td></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; text-align: left;">

</td></tr>

</table>

Вторая советско-финская война (Карельское восстание, Карельская авантюра) — вооружённый конфликт между Советской Россией и Финляндией на заключительном этапе Гражданской войны в России.

Предыстория

В начале XIX века, после присоединения Финляндии к Российской империи, между Финляндией и Олонецкой губернией начинают устанавливаться тесные связи, в том числе культурные, сопровождавшиеся двусторонней миграцией населения и смешанными браками.

К началу XX века в Финляндии сформировалась довольно многочисленная^{[сколько?]} и активная карельская диаспора.

В 1906 году в Тампере прошёл учредительный съезд «Союза беломорских карел». Съезд утвердил устав, главной целью которого было провозглашено объединение родственных карельского и финского народов, населявших Олонецкую и Архангельскую губернии, улучшение духовного и материального положения беломорских карел. Союз объединял около 750 человек, как граждан Финляндии, так и подданных России. Позднее члены «Союза беломорских карел» сыграли важную роль в Карельском восстании, став его идейными вдохновителями и организаторами. Помимо членов Союза, в подготовке восстания участвовали члены «Карельского академического общества» (фин. Akateeminen Karjala-Seura, AKS), шюцкора, «Братьев по ненависти» (фин. Vihan veljet) и других организаций.

Не менее важную роль в восстании сыграла финская диаспора, проживавшая на территории Карельской трудовой коммуны и мечтавшая о «Великой Финляндии», граница которой должна была пройти по Неве, Свири и от Повенца до Онежского залива Белого моря.

10 октября 1920 года в Хельсинки был создан «Карельский союз», в руководство которого вошли представители правящих кругов Финляндии.

Причины войны

Причинами являлись:

• желание исправить «позорный мир» Тартуского договора, стремление к созданию «Великой Финляндии» среди финской политической элиты и эмигрантов из восточной Карелии;
• недовольство населения восточной Карелии недостатком продовольствия, тяжёлым экономическим положением, недочётами в политике советской власти.

Участники восстания

Большую часть участников восстания на первом этапе составили российские карелы, бежавшие в Финляндию после Первой советско-финской войны. В боевых действиях в Карелии также приняли участие 550 финских «добровольцев», в том числе 28 офицеров и военных специалистов (майор Моттонен, майор Пааво Талвела, капитан Г. Свинхувуд, лейтенант Т. Тенхунен, Э. Хейнрикс и др.) возглавивших боевые отряды, из финнов был также сформирован отдельный батальон (фин. Repolan Pataljoona). Кроме того, в начале декабря 1921 года в боевых действиях против советских войск приняли участие отряды из участников кронштадтского мятежа (численностью около 200 человек), которые были сформированы в Финляндии.

Коренное население Карельской трудовой коммуны разделились по вопросу поддержки восстания и целей восставших. В Южной Карелии преобладали сторонники Советской власти. В Центральной Карелии многие выступали за независимость либо за объединение с Финляндией, в то же время здесь было немало и сторонников Советской власти. Наибольшей поддержкой идея присоединения к Финляндии пользовалась в Северной и Беломорской Карелии.

Правительство Финляндии оказывало также прямую политическую и дипломатическую поддержку карельским повстанцам.

На территории Эстонии производился сбор помощи карельским повстанцам.

26 ноября 1921 года делегация «карельских повстанцев» была принята в финском сейме, а 27 ноября правительство Финляндии обратилось в Лигу Наций с просьбой «рассмотреть ненормальное положение, создавшееся в Восточной Карелии». Правительство Эстонии поддержало обращение правительства Финляндии. 19 декабря 1921 года наркомат иностранных дел направил ноту протеста в связи с вмешательством Финляндии и Эстонии во внутренние дела РСФСР.

Ход боевых действий

Подготовка к вооружённому восстанию в восточной Карелии, создание материальных запасов и агитация местного населения, в которой участвовали финские активисты (в частности, Ялмари Таккинен), начались летом 1921 года.

С начала октября 1921 года с территории Финляндии на советскую территорию перешли несколько вооружённых отрядов (называвших себя «лесными партизанами» — фин. metsäsissit), которые в течение месяца заняли в приграничной зоне 15 деревень и населённых пунктов, приступили к организации и вооружению местных сторонников, занимались агитацией и вели разведку.

В середине октября 1921 года в Тунгудской волости был создан «Временный Карельский комитет» (фин. Karjalan väliaikainen hallitus), в состав комитета вошли: политический руководитель Василий Левонен (урождённый Василий Сидоров, псевдоним «Укки Вяйнямёйнен»), военные руководители — Ялмари Таккинен (псевдоним «Илмаринен») и Осипп Борисайнен.

«Комитет» объявил мобилизацию мужчин в возрасте от 17 до 40 лет, в проведении мобилизации принимали участие финские офицеры.

Боевые действия начались 6 ноября 1921 года с вторжения карело-финских вооружённых отрядов в восточную Карелию. В начальный период эти отряды численностью до 2500 человек уничтожали административные органы и сторонников советской власти, стремились разрушить коммуникации и Мурманскую железную дорогу, устраивали засады и атаковали подразделения советских войск.

14 ноября 1921 года был уничтожен железнодорожный мост через реку Онда, вплоть до восстановления которого (06.12.1921) Карелия оказалась фактически изолированной.

17 ноября 1921 года для борьбы с повстанцами было создано единое военное командование, в распоряжение которого поступили все находившиеся в Карелии и прибывавшие части, образованы три боевых участка: северный, средний и южный.

18 декабря 1921 года территория Карелии севернее реки Свирь была объявлена на осадном положении, была проведена мобилизация сил и средств, переброшены дополнительные подразделения РККА, был сформирован Карельский фронт во главе с А. И. Седякиным.

К концу декабря 1921 года карело-финские отряды насчитывали уже 5—6 тысяч человек и занимали часть восточной Карелии до линии Кестеньга—Суопасалма—Ругозеро—Паданы—Поросозеро.

26 декабря 1921 года советские войска перешли в наступление из района Петрозаводска и к началу января 1922 года разбили основные силы противника.

29 декабря 1921 года части РККА заняли Поросозеро, 16 января 1922 года — Реболы, 20 января 1922 года — Кимасозеро, 25 января северная группировка советских войск заняла Кестеньгу и Кокисальму, а 5 февраля — Тихтозеро.

7 февраля 1922 года советские войска заняли «столицу» повстанцев — село Ухта.

К середине февраля карело-финские войска были выбиты из Восточной Карелии, 17 февраля 1922 года боевые действия были окончены.

В боевых действиях против карельских повстанцев приняли участие местные жители (в том числе ⅔ коммунистов карельской партийной организации и большинство комсомольцев), а также подразделения из красных финнов, эмигрировавших в РСФСР после гражданской войны в Финляндии, — в частности, лыжный батальон Петроградской интернациональной военной школы (командир А. А. Инно).

В частности, отряд Тойво Антикайнена (170 стрелков с 7 пулемётами) совершил 920-километровый рейд по занятой противником территории, занял 7 деревень, станцию «лыжной почты», в ходе 9 боевых столкновений уничтожил и захватил в плен 117 мятежников (при собственных потерях 8 убитыми и 10 ранеными), освободил 30 советских военнопленных.

В ходе конфликта были захвачены документы 47 офицеров финской армии, принимавших непосредственное участие в боях с советскими войсками, 2 февраля 1922 года они были опубликованы в газете «Правда».

Боевые действия завершились 21 марта 1922 года подписанием в Москве Соглашения между правительствами РСФСР и Финляндии о принятии мер по обеспечению неприкосновенности советско-финской границы.

Экономический ущерб

В результате антисоветского выступления экономике Карелии был нанесён значительный материальный ущерб: карельские повстанцы сжигали дома сторонников Советской власти, разгромили несколько школ и библиотек, разграбили свыше 15 тыс. пудов хлеба с продовольственных пунктов.

Дальнейшие события

1 июня 1922 года в Гельсингфорсе было подписано Соглашение между РСФСР и Финляндией о мероприятиях, обеспечивающих неприкосновенность границы. В договоре стороны обязались сократить численность пограничных войск и оставить территории постоянно незаселёнными. Часть населения Карелии ушла в Финляндию: по данным советских источников, «около 8 тыс. человек работоспособного населения», по данным финских источников, «около 30 000 беженцев». В тот же день в Гельсингфорсе был подписан дополнительный протокол к Соглашению между Россией и Финляндией о мероприятиях, обеспечивающих неприкосновенность границы.

30 апреля 1923 года советское правительство объявило амнистию рядовым участникам мятежа.

В то же время некоторые участники восстания не готовы были сложить оружие. Вплоть до конца 1920-х годов вооружённые группы, созданные из беженцев из советской Карелии и в СССР называемые «карельскими бандами», совершали рейды на советскую территорию.

Правительственные награды

• нагрудный металлический жетон «Честному воину Карельского фронта» — памятный знак, установлен приказом РВСР № 570 от 5 марта 1922 года, им награждали отличившихся красноармейцев и командиров.

Отражение в искусстве

• Г. С. Фиш «Падение Кимасозера» (пьеса, 1932)
• х/ф «За Советскую Родину» (СССР, «Ленфильм», 1937), за рубежом также известен под названием «Лыжный батальон»

Библиография

• Красная Карелия (Сб. док-тов). Петрозаводск, 1925;
• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=012002007&id=266&cType=1 Соколов-Страхов К. И. Зимняя кампания в Карелии в 1921/22 г.] Ленинград, Военная типография Управделами Наркомвоенмор и РВС СССР, 1927. 162 стр.;
• В боях за Советскую Карелию. Очерки и воспоминания. М., 1932;
• Хропов И. Н. В борьбе с белофинской авантюрой в Беломорско-Ухтинской Карелии в 1921—1922 гг. // журнал «Красная летопись», № 2, 1933
• Разгром белофинских интервентов в Карелии в 1918-22 гг. / Сборник документов. [Беломорск], гос. изд-во Карело-Финской ССР, 1944;
• Гардин Е. С. Разгром белофинской авантюры (1921-22). Петрозаводск, 1947;
• Хесин С. С. [militera.lib.ru/h/hesin_ss/index.html «Разгром белофинской авантюры в Карелии в 1921-22 гг.»] М., Воениздат, 1949.
• Балагуров Я. А. Борьба за Советы в Карельском Поморье. Изд. 2-е, испр. и доп. Петрозаводск, «Карелия», 1973. 160 стр., илл.
• Тойкка Э. В. Сквозь грозовые годы (воспоминания). Петрозаводск, «Карелия», 1980.
• А. Б. Широкорад. Финляндия: через три войны к миру. — М.: Вече, 2009. — 384 с. — (Друзья и враги России). — ISBN 978-5-9533-4197-4..
• Гусев К. В. К истории карельского мятежа (по материалам комиссии по реабилитации при Президенте РФ) // журнал «Отечественная история», № 6, 1996. стр.71-84

Ссылки

• [heninen.net/kapina/index.html Карельское восстание (1921—1922)]
• Катерина Лексунова: [rk.karelia.ru/history/osen-1921-go-vosstanie-ili-avantyura/ «Осень 1921-го: восстание или авантюра?»] Интернет-журнала «Республика», 5.02.2013

См. также

• Советско-финские войны
• Первая советско-финская война

Отрывок, характеризующий Вторая советско-финская война

«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»