Летосчисление в Арде
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
(перенаправлено с «Вторая Эпоха Средиземья»)
 |
Необходимо перенести в эту статью содержимое статьи Летосчисление и календари Средиземья и поставить оттуда перенаправление. Вы можете помочь проекту, объединив статьи (см. инструкцию по объединению).
В случае необходимости обсуждения целесообразности объединения, замените этот шаблон на шаблон {{К объединению}} и добавьте соответствующую запись на странице ВП:КОБ. |
 |
Эта статья требует оформления и доводки. В этой статье необходимо:
|Своё имя. (Этот шаблон установлен 29 июня 2016 года.) |
Эта статья приводит хронологию основных событий, происходивших в вымышленной вселенной Дж. Р. Р. Толкина.
Содержание
События, происходившие до начала отсчета летосчисления в Арде
- Эру Илуватар создаёт Чертоги Безвременья и первых, высших существ — Айнур.
- Айнур поют Айнулиндалэ — Музыку Айнур, тем самым творя Эа; Мелькор пытается включить в музыку свои идеи.
- Эру Илуватар создаёт Вселенную Эа с Тайным Огнём в её центре.
- Многие из Айнур переселяются в Эа, становясь Валар и Майар.
Хронология событий в Арде
Даты событий до Солнечных лет указываются в валианских годах, и не все события могут датироваться. В подобных случаях исторические события даны в хронологическом порядке между известными датами. Несмотря на то, что валианское летосчисление началось с создания двух Древ Валинора, предыдущие даты для большей согласованности тоже даны в валианских годах.
Один валианский год примерно равен 9,582 солнечным годам.
Валианская эпоха
- 1 — начало отсчёта летосчисления: завершение работ Валар по формированию чертогов Эа, создание Вардой первых звёзд.
- Первая война: Мелькор нападает на остальных Валар, нарушая тем самым установленный баланс сил в Арде.
- 1500 — прибытие в Арду последнего из Валар — Тулкаса.
- Валар начинают свои труды заново и по своему усмотрению обустраивают земли и моря.
Эпоха Светильников
- 1900 — создание Великих Светильников для освещения Арды: на севере — Иллуин, на юге — Ормал.
- Валар создают посреди Арды остров Альмарен и переселяются туда.
- Весна Арды: рост первых лесов, появление первых животных.
- Шпионы Мелькора, главным из которых был великий кузнец Майрон из свиты Валы Аулэ, позже получивший имя Саурон, докладывают своему властелину об усталости Валар от интенсивной работы по обустройству Арды.
- 3400 — свадьба Тулкаса и Нэссы Резвой. Мелькор втайне возвращается из Эа вместе со своими последователями и начинает строительство крепости Утумно.
- Мелькор начинает извращать и отравлять земли и живых существ Арды.
- Валар узнают о возвращении Мелькора и начинают поиски его крепости.
- 3450 — разрушение Мелькором обоих Великих Светильников, что приводит к гибели острова Альмарен. Весна Арды закончилась.
- Мелькор отступает в Утумно, пока Валар спасают всё, что могут, от катаклизма, вызванного падением Светильников.
- Валар создают новый дом в Амане, ограждая его для защиты горным хребтом Пелори.
- 3500 — Йаванна создаёт Древа Валар.
Эпоха Древ
- 1 — начало новой Эпохи.
- Аулэ Кузнец создаёт гномов, но ему запрещается пробуждать их до срока пробуждения Перворожденных эльфов; Йаванна в ответ на это задумывает сотворение энтов.
- 1000 — Валар держат совет, на котором обсуждают обеспокоенность Оромэ и Йаванны относительно Средиземья и прибытия в скором будущем детей Илуватара.
- 1000-1050 — Варда помещает Менельмакар и другие созвездия на небо.
- 1050 — Эру Илуватар пробуждает эльфов на берегах залива Куивиэнен; Майа Мелиан уходит в Средиземье.
- ~ 1050 — 1085 Мелькор узнает об эльфах и начинает за ними охотиться, храня всё это в тайне; он начинает выводить орков из захваченных им эльфов.
- 1085 — Оромэ первым из Валар узнаёт об эльфах.
- 1086 — Оромэ возвращается в Валинор, информируя остальных Валар о грозящей эльфам опасности, после чего немедленно возвращается к берегам Куивиэнен.
- 1090 — Валар идут войной на Мелькора ради эльфов.
- 1092 — Осада Утумно.
- 1099 — Мелькор взят в плен, а Утумно разрушен. Саурон избегает плена и уходит в Ангбанд, где продолжает выводить орков и троллей для Мелькора.
- 1100 — Мелькора, скованного цепями, доставляют в Валинор и приговаривают к трёхсотлетнему заключению в Чертогах Мандоса.
- 1101 — Валар решают призвать эльфов переселиться в Аман.
- 1102 — Оромэ доставляет послов эльфов в Аман: Ингвэ от имени ваниар, Финвэ от имени нолдор и Эльвэ от имени тэлери.
- 1104 — Три посла возвращаются и начинают убеждать эльдар ответить на призыв Валар. У них появляется множество последователей.
- 1105 — Начало Великого Похода: эльфы отправляются в Аман (однако на зов Валар откликаются не все).
- 1115 — Эльфы достигают Великой Реки, которая позже будет названа Андуином; группа тэлери под руководством Ленвэ отказывается от перехода через Андуин и дальнейшего похода и уходит вниз по Реке, образовав племя нандор; Эру Илуватар пробуждает Праотцов Гномов и первых энтов; эльфы обнаруживают энтов и начинают обучать их языку и речи.
- 1125 — Ваниар и нолдор прибывают в Белерианд.
- 1128 — Тэлери прибывают в Белерианд после остановки в лесах Эриадора.
- 1130 — Эльвэ встречает Мелиан среди лесов Нан Эльмота (они замирают неподвижно на многие годы); подданные Эльвэ начинают его поиски.
- 1132 — Ульмо устаёт ждать тэлери, ожидающих возвращения Эльвэ, и переправляет нолдор и ваниар через Белегаэр на острове Тол-Эрессеа; тэлери остаются в Белерианде, продолжая поиски Эльвэ.
- 1133 — Ваниар и нолдор поселяются в Эльдамаре и начинают строительство Тириона на Туне.
- 1140 — Завершено строительство Тириона; построен Миндон Эльдалиэва; Ингвэ и множество ваниар покидают Тирион и переселяются поближе к Манвэ в Валимар.
- 1142 — Йаванна дарит народу нолдор Белое Древо — Галатилион.
- 1149 — Ульмо наконец возвращается к Тэлери, но многие всё ещё не желают уходить, поскольку Эльвэ так и не найден. Они образуют эльфийское племя синдар. Другая группа эльфов остаётся по просьбе Оссэ, и вместе с прибывшими позднее эльфами они под предводительством Кирдана переселяются в Фалас.
- 1151 — Большинство тэлери переправляются через Великое Море на Тол-Эрессеа, который останавливается в заливе Эльдамар (и более никогда его не покидает). Они избирают своим вождём Ольвэ, брата Эльвэ.
- 1152 — Эльвэ пробуждается ото сна и воссоединяется с синдар. Он становится известен как владыка Элу Тингол и селится в Дориате. Майа Мелиан становится его женой.
- 1161 — Оссэ обучает тэлери с Тол-Эрессеа искусству кораблестроения, благодаря чему они переправляются через Эльдамар в Аман и основывают там Альквалондэ.
- 1165 — Последний Ваниар покидает Тирион и поселяется на равнинах Валинора. Нолдор остаются в Тирионе под предводительством своего вождя Финвэ.
- 1169 — Рождается Феанор; смерть Мириэль Сериндэ; Румил изобретает письменность сарати; гномами в Синих Горах основаны Ногрод и Белегост; в Мглистых горах Дурином I Бессмертным основан Казад-Дум.
- 1190 — Рождается Финголфин.
- Около 1200 — Рождается Лютиэн.
- 1230 — Рождается Финарфин.
- 1250 — Гномы Ногрода и Белегоста встречают синдар; между ними устанавливается торговля; Феанор развивает сарати, тем самым изобретая тенгвар; Даэрон разрабатывает рунический алфавит — кирт.
- Около 1280 — Орки появляются в Белерианде.
- 1350 — Нандор под предводительством Дэнетора прибывают в Белерианд и селятся в Оссирианде, после чего становятся более известны как зелёные эльфы, или лаиквэнди. Закончено строительство чертогов Менегрота — столицы Дориата.
- 1362 — Рождается Галадриэль.
- 1400 — Мелькор, освободившись от приговора, начинает совращать некоторых нолдор.
- 1450 — Феанор заканчивает изготовление Сильмариллов.
- 1490 — Нолдор ропщут против Валар и куют оружие. Разгоратся вражда между принцами-нолдор, Феанором и Финголфином. Феанор угрожает Финголфину мечом, за что Валар его изгоняют из Тириона; Финвэ, сыновья и многие нолдор следуют за ним в изгнание; строительство Форменоса.
- 1492 — Феанор прогоняет Мелькора от врат Форменоса. Мелькор скрывается от Валар и объединяет силы с Унголиант.
- 1495 — Затмение Валинора. Моргот вместе с Унголиант уничтожает Древа Валар, убивает Финвэ и похищает Сильмариллы. Феанор становится Верховным Королём нолдор и призывает их к Исходу; Феанор вместе с сыновьями приносят клятву враждовать с обладателями Сильмариллов, после этого большая часть нолдор покидает Валинор; Резня в Альквалондэ.
- 1496 — Пророчество Мандоса; Финарфин и некоторые из его Дома возвращаются в Валинор.
- 1497 — Мелькор возвращается в Ангбанд и пытается захватить Белерианд; разгорается Первая битва за Белерианд; Дэнетор, вождь лаиквэнди, убит, гавани Фаласа взяты в осаду. Нолдор достигают Хэлкараксэ; Феанор и его воинство оставляют в Арамане взбунтовавшихся нолдор из Дома Финголфина и переплывают Белегаэр, после чего сжигают корабли; Армии Моргота атакуют воинство Феанора; разгорается Дагор-нуин-Гилиат; Феанор получает смертельные раны в бою с балрогами и вскоре умирает; Маэдрос становится Верховным Королём нолдор, но попадает в плен к Морготу; Валар скрывают Валинор за цепью Окружных Островов и поднимают Пелори на большую высоту; также они начинают создание Солнца и Луны.
- 1500 — Прибытие оставшихся нолдор в Средиземье. Первый восход Луны.
Первая Эпоха
С этого момента начинается счисление лет по стандартному времени (1 год — 365 дней).
- 1 — Первый восход Солнца, начинается летосчисление Эпохи Солнца; в Хилдориэне пробуждаются люди.
- 5 — Фингон спасает Маэдроса и тот передаёт верховную власть над нолдор Финголфину, который теперь становится Верховным Королём.
- 7 — Нолдор Дома Феанора, под предводительством его сынов, уходят в Восточный Белерианд.
- 20 — Празднование Мерет Адертад (Пир воссоединения) в Эйтель Ивринь (Истоке Ивринь).
- 50 — Ульмо сообщает (во сне) Тургону и Финроду о том, что им надлежит основать тайные обители.
- 52 — Финрод начинает строительство Нарготронда.
- 60 — Дагор Аглареб: нолдор побеждают войска Моргота и начинают осаду Ангбанда.
- около 60—200 — Мелькор покидает Ангбанд, когда узнаёт, что далеко на востоке пробудились первые люди, и отправляется в Хилдориэн. Там Мелькор убеждает людей прекратить поклонение Эру Илуватару, и они обращаются ко злу. Но не все довольны новым божеством, и группа людей, позже прозванных атанатари, поднимает бунт. Они отправляются на запад в поисках Валар, и в этом им помогают авари и гномы.
- 64 — Тургон начинает возведение Гондолина.
- 65 — Укрепляются гавани Бритомбар и Эгларест; возводится Барад Нимрас.
- 67 — Тингол запрещает использование квэнья.
- 102 — Закончено строительство Нарготронда; народ Финрода покидает Хитлум.
- 116 — Закончено строительство Гондолина; народ Тургона втайне начинает переселение из Невраста.
- 150 — Гномы возобновляют торговлю с Белериандом.
- 155 — Атака на Хитлум со стороны залива Дренгист отбита войсками Фингона.
- 260 — Глаурунг опустошает Ард-Гален, но изгоняется обратно в Ангбанд.
- 310 — Беор приводит Первый Дом Эдайн в Белерианд, их обнаруживает Финрод. Они доходят до Эстолада; после нескольких лет Второй Дом приходит в Таргелион и Третий Дом поселяется в Эстоладе.
- 316 — Аредэль покидает Гондолин и приходит в Нан Эльмот к Эолу.
- 320 — Эдайн начинают переселение из Эстолада в Дортонион, Хитлум и Талат-Дирнен; рождение Маэглина.
- 355 — Смерть Беора.
- 389 — Рождение Хадора.
- 369 — Множество эдайн, во главе с Берегом, покидают Эриадор.
- 375 — Орки атакуют Таргелион; множество эдайн Второго Дома гибнут, но всадники Дома Феанора во главе с Карантиром спасают их.
- 390 — Халет уводит своих людей из Таргелиона и в 391 приводит их на земли южнее Тейглина. Большинство из них вскоре уходит в Бретиль.
- 400 — Возвращение Арэдели вместе с Маэглином в Гондолин; вскоре Аредэль и Эол погибают.
- 416 — Дор-Ломин отходит Дому Мараха.
- 432 — Рождается Берен Эрхамион.
- 455 — Моргот прорывает осаду Ангбанда в Дагор Браголлах; Дортонион опустошён, а последние люди Барахира вынуждены скрываться от слуг Моргота.
- 456 — Финголфин вызывает Моргота на единоборство и погибает; Верховная Власть над нолдор переходит к Фингону.
- 457 — Саурон захватывает крепость Ородрета Минас Тирит и переименовывает Тол Сирион в Тол-ин-Гаурхот («Остров оборотней»)
- 458 — Хурин и Хуор покидают народ Бретиля, после чего Торондор уносит их в Гондолин.
- 459 — Хурин и Хуор возвращаются из Гондолина в Дор-Ломин.
- 460 — Барахир и его 12 спутников преданы Горлимом Злосчастным и перебиты, но Берену удаётся спастись.
- 462 — Моргот атакует Хитлум, но атаку отражают Фингон и Кирдан.
- 463 — Появление первых истерлингов в Белерианде — они переходят под власть Дома Феанора.
- 464 — В гваэроне (в марте) рождается Турин Турамбар. Берен уходит в Дориат, где и встречает Лютиэн.
- 465 — Берен отправляется в поход за Сильмариллом; он прибывает в Нарготронд, где получает поддержку Финрода; Келегорм и Куруфин подимают восстание и лишают Финрода поддержки подданных. Финрода и Берена пленит Саурон на Тол-ин-Гаурхоте; Финрод и его соратники убиты волколаками. Лютиэн спасает Берена. Келегорм и Куруфин изгоняются из Нарготронда; они нападают на Берена и Лютиэн, но терпят поражение и бегут на восток.
- 466 — В начале весны рождается Урвен Лалайт, сестра Турина. Берен и Лютиэн достигают Ангбанда; они похищают Сильмарилл, но его проглатывает Кархарот. После этого они прибывают в Дориат. Кархарота удаётся убить и отобрать Сильмарилл, но в схватке погибают Хуан и Берен. Лютиэн приходит в Чертоги Мандоса и молит его вернуть к жизни Берена, Манвэ получает разрешение от Эру Илуватара, после чего Лютиэн вместе с Береном возрождаются как смертные и поселяются в Оссирианде.
- 468 — Маэдрос начинает собирать Союз эльфов, людей и гномов против Моргота.
- 469 — Осенью умирает Лалайт.
- 472 — в середине осени разгорается Нирнаэт Арноэдиад. Моргот одерживает крупную победу над эльфами и эдайн. Погибают Фингон и Хуор, попадают в плен Гвиндор и Хурин. Истерлинги-предатели завладевают Хитлумом, из-за чего Морвен отправляет Турина в Дориат. Тургон становится Верховным Королём нолдор. Рождается Туор, сын Хуора.
- 474 — Падение Фаласа. Кирдан начинает возводить Гавани Сириона.
- 484 — Турин бежит из Дориата.
- 489 — Гибель Белега Куталиона.
- 490 — Турин приходит в Нарготронд.
- 496 — Разорение Нарготронда. Туор приходит в Гондолин.
- 498 — Турин берет в жены Ниэнор.
- 499 — Гибель Глаурунга. Смерть Турина и Ниэнор.
- 500 — Освобождение Хурина из плена Моргота; смерть Морвен и Хурина.
- 502 — Разорение Менегрота гномами Ногрода. Смерть Тингола. Берен отбирает у гномов Наугламир.
- 503 — Вторая смерть Берена и Лютиэн. Диор становится королём Дориата.
- 503 — Рождение Эарендила.
- 509 — Сыновья Феанора требуют Диора вернуть Сильмарилл, но тот их игнорирует. Нападение Дома Феанора на Дориат и побеждает. Смерть Диора, Келегорма, Куруфина и Карантира. Эльвинг бежит в Гавани Сириона с Сильмариллом.
- 510 — Падение Гондолина. Гибель Тургона и Маэглина. Верховным Королём становится Гил-Галад.
- 511 — Туор, Идриль и Эарендил приходят в Гавани Сириона.
- 525 — Эарендил женится на Эльвинг.
- 532 — Рождаются Элронд и Элрос.
- 538 — Сыновья Феанора просят Эльвинг вернуть Сильмарилл, но та отказывается. Дом Феанора нападает на Гавани и побеждает. Гибель Амрода и Амраса. Эльвинг бросается с Сильмариллом в море. Маглор берёт на воспитание брошенных Элронда и Элроса.
- 542 — Эарендил и Эльвинг с помощью Сильмарилла приплывает в Валинор; Эарендил просит Валар помощи людям и эльфам; Эарендил с Сильмариллом поднят в небо.
- 545 — 587 — Война Гнева; Моргот и его орды повержены; Саурон отказывается предстать перед Судом Валар и остаётся в Средиземье; Маэдрос и Маглор похищают два оставшихся Сильмарилла, но потеряв на них право, совершают самоубийство.
- 590 — Моргот низвержен за Стены Мира. Многие эльфы Средиземья селятся на Тол-Эрессеа. Белерианд затоплен. Гил-Галад, Галадриэль, Келебримбор и Элронд остаются в Средиземье с многими нолдор.
Вторая Эпоха
Началась после изгнания Моргота в Пустоту Властелином Запада, длилась 3441 год и закончилась падением Саурона.
Эта эпоха характеризуется усилением (в конечном счёте — ростом гордыни правителей) Нуменора, ростом влияния Саурона, а также первыми войнами между Сауроном и эльфами.
- 1 — Основание Серой Гавани (королевства фалатрим Кирдана) и Линдона (королевства нолдор Гил-Галада).
- 32 — Эдайн Трёх Домов достигают Нуменора.
- 40 — Гномы оставляют свои старые города в Эред Луине и отправляются в Морию; число их увеличивается.
- 442 — Смерть Эльроса Тар-Миньятира.
- 500 — Саурон снова начинает действовать в Средиземье.
- 548 — Рождение в Нуменоре Сильмариен.
- 600 — Первые корабли Нуменора появляются у берегов Средиземья.
- 750 — Нолдор под предводительством внука Феанора, Келебримбора, основывает Эрегион.
- 1000 — Саурон, встревоженный растущей мощью Нуменора, выбирает Мордор в качестве основы своего государства и начинает строительство Барад-Дура.
- 1075 — Тар-Анкалиме становится первой правящей королевой Нуменора.
- 1200 — Саурон пытается заключить союз с эльфами. Гил-Галад отказывается иметь с ним дело, но кузнецы Эрегиона поддаются его уговорам. Нуменорцы начинают создавать постоянные гавани в Средиземье.
- 1500 — Эльфийские кузнецы, руководимые Сауроном, достигают вершины своего мастерства. Они начинают изготовление Колец Власти.
- 1590 — Келебримбор отковывает Три Кольца эльфов.
- 1600 — Саурон выковывает Кольцо Всевластия в кузнице Шаммат-Наур и завершает строительство Барад-Дура. Келебримбор разгадывает замыслы Саурона.
- 1693 — Начинается Война Эльфов с Сауроном. Три Кольца спрятаны.
- 1695 — Силы Саурона вторгаются в Эриадор. Гил-Галад посылает Элронда в Эрегион на помощь Келебримбору.
- 1697 — Опустошение Эрегиона. Смерть Келебримбора. Ворота Мории закрыты. Элронд отступает с остатками нолдор и находит в Имладрисе убежище. Саурон захватывает Эриадор.
- 1700 — Тар-Минастир посылает большой флот Нуменора в Линдон, Саурон терпит поражение.
- 1701 — Саурон вытеснен из Эриадора. Западные земли на долгое время обретают мир.
- 1800 — Нуменорцы устанавливают свое господство на берегах Средиземья. Саурон простирает свою власть на восток. Тень падает на Нуменор.
- 2251 — Тар-Атанамир принимает скипетр. Начинается восстание и разделение нуменорцев. Примерно в это время впервые появляются назгулы, призраки Кольца.
- 2280 — Умбар превращается в сильную провинцию Нуменора.
- 2350 — Основание Пеларгира. Он становится главным портовым городом верных нуменорцев.
- 2899 — Ар-Ардунахор принимает скипетр.
- 3175 — Раскаяние Тар-Палантира. Гражданская война в Нуменоре.
- 3255 — Ар-Фаразон Золотой захватывает скипетр.
- 3261 — Ар-Фаразон высаживается в Умбаре.
- 3262 — Саурон отвезен пленником в Нуменор.
- 3262-3310 — Саурон соблазняет короля и развращает нуменорцев.
- 3310 — Ар-Фаразон начинает строительство большого флота.
- 3319 — Ар-Фаразон нападает на Валинор. Эру уничтожает Нуменор. Элендил и его сыновья, Исилдур и Анарион, спасаются.
- 3320 — Основание королевств Нуменора в изгнании: Арнора и Гондора. Палантиры разделены. Саурон возвращается в Мордор.
- 3429 — Саурон нападает на Гондор, захватывает Минас Итиль и сжигает белое древо. Исилдур бежит по Андуину и уходит к Элендилу на север. Анарион защищает Минас Анор и Осгилиат.
- 3430 — Создается Последний Союз эльфов и людей.
- 3431 — Гил-Галад и Элендил с воинством людей и эльфов задерживается к востоку от Имладриса.
- 3434 — Войско Союза переходит Туманные горы. Битва у Дагорлада и поражение Саурона. Начинается осада Барад-Дура.
- 3440 — Смерть Анариона.
- 3441 — Саурон выходит на поединок с Элендилом и Гил-Галадом. Гибель Элендила и Гил-Галада. Исилдур с помощью Нарсила отсекает палец Саурона вместе с Кольцом и забирает его себе. Саурон и назгулы исчезают.
Третья Эпоха
Третья Эпоха началась после третьего падения Саурона, потерпевшего сокрушительное поражение от сил Последнего союза эльфов и людей Средиземья после гибели Нуменора.
Эта эпоха характеризовалась постепенным угасанием эльфийской культуры и медленным восстановлением власти Саурона. Она длилась 3021 год, пока Саурон не был снова побеждён, на сей раз окончательно, поскольку Кольцо Всевластья было уничтожено в Ородруине.
- 2 — Исилдур сажает отросток белого дерева в Минас Аноре. Он передает южное королевство Менельдилу. Битва на полях Радости, Исилдур и три его старших сына убиты.
- 3 — Отар приносит обломки Нарсила в Имладрис.
- 10 — Валандил становится королём Арнора.
- 109 — Элронд женится на дочери Келеборна.
- 130 — Рождение Элладана и Элрохира, сыновей Элронда.
- 241 — Рождение Арвен Ундомиэль.
- 420 — Король Острогер восстанавливает Минас Арнор.
- 490 — Первое вторжение жителей востока.
- 500 — Ромендакил первый наносит поражение жителям востока.
- 541 — Ромендакил убит в битве.
- 830 — Фаластур начинает линию "корабельных королей" Гондора.
- 861 — Смерть Эарендура и разделение Арнора.
- 933 — Король Эарнил захватывает Умбар, который становится провинцией Гондора.
- 936 — Эарнур погибает в море.
- 1015 — Король Кирьяндил убит при осаде Умбара.
- 1050 — Хьярмендакил завоевывает Харад. Гондор достигает вершины своего могущества. Тень падает на Великую Пущу, и люди начинают называть его Чернолесьем. В летописях впервые упоминается ферианнаты.
- 1100 — Мудрые обнаруживают, что злая сила укрепилась в Дол Гулдуре и считают, что это один из назгулов.
- 1149 — начинается правление Атанатара Алькарина.
- 1150 — Светлолики появляются в Эриадоре. Сторы проходят через переход Красного Рога и движутся в Угол, или Данленд.
- 1300 — Злые существа снова размножаются. Увеличивается количество орков в Туманных горах, они начинают нападать на гномов. Снова появляются назуглы. Глава назгулов приходит на север в Ангмар. Ферианнаты переселяются на запад, многие оседают в Пригорье.
- 1356 — Король Аргелеб первый убит в сражении с Рудауром. Примерно в это время сторы оставляют Угол, некоторые из них возвращаются в дикие земли.
- 1409 — Король-Колдун из Ангмара вторгается в Арнор. Король Арвелег I убит. Форност и Тирн Гортад захвачены. Разрушена башня Амон Сул.
- 1432 — Умирает король Гондора Валакар, и начинается родственная вражда.
- 1437 — Сожжение Осгилиата и утрата палантира. Элдакар бежит в Рованнон, его сын Орнендил убит.
- 1447 — Элдакар возвращается и изгоняет узурпатора Кастамира. Битва при переходе через Уруй. Осада Пеларгира.
- 1448 — Мятежники бегут и захватывают Умбар.
- 1540 — Король Алдамир убит в войне с Харадом и пиратами Умбара.
- 1551 — Хьярмендакил II наносит поражение людям Харада.
- 1601 — Многие перианнаты переселяются из Пригорья и получают от Аргелеба второго землю у Барандуина.
- 1630 — Они объединяются со сторами, пришедшими из Данленда.
- 1634 — Пираты грабят Пелагир и убивают короля Минардила.
- 1636 — Великая чума опустошает Гондор. Смерть короля Теломнара и его детей. Белое дерево засыхает в Минас Аноре. Чума распространяется на север и запад, и многие части Эриадора превращаются в пустыню. За Барандуином перианнаты несут большие потери, но выживают.
- 1640 — Король Тарандор перемещает королевскую резиденцию в Минас Анор и сажает отросток белого дерева. Осгилиат начинает разрушаться. Мордор остается без охраны.
- 1810 — Король Телумехтар Умбардакил снова захватывает Умбар и изгоняет оттуда пиратов.
- 1851 — Начинается нападение вейнрайдеров на Гондор.
- 1856 — Гондор теряет свои восточные территории, и Нармакил II погибает в битве.
- 1899 — Король Калимехтар наносит поражение вейнрайдерам при Дагорладе.
- 1900 — Калимехтар строит Белую башню в Минас Аноре.
- 1940 — Гондор и Арнор возобновляют сношения и заключают союз. Арведуи женится на Фириель, дочери Ондогера Гондорского.
- 1944 — Ондогер погибает в битве. Ернил наносит поражение врагу в южном Итилиене. Он отгоняет вейнрайдеров в мертвые болота. Арведуи заявляет права на корону Гондора.
- 1945 — Ернил II получает корону.
- 1974 — Конец северного королевства. Король-Колдун побеждает артедайн и захватывает Форност.
- 1975 — Арведуи тонет в заливе Форчел. Палантиры Аннуминаса и Амон Сула утеряны. Ернур приводит флот в Линдон. Король-Колдун терпит поражение в битве при Форносте. Он исчезает с севера.
- 1976 — Аранарт принимает титул вождя дунадайн. Наследие Арнора передается на сохранение Элронду.
- 1977 — Фрумгар ведет эотеодов на север.
- 1979 — Бакка Их Мариша становится первым тэйном Удела.
- 1980 — Король-Колдун приходит в Мордор и здесь собирает назгулов. В Мории появляется бальрог и убивает Дьюрина VI.
- 1981 — Убит Нейн I. Эльфы Лориена бегут на север и юг. Нимродель и Амрот погибли.
- 1999 — Трейн I приходит в Эребор и основывает королевство гномов «Под Горой».
- 2000 — Назгулы выходят из Мордора и осаждают Минас Итил.
- 2002 — Падение Минас Итила, впоследствии известного как Минас Моргул. И захват палантира.
- 2043 — Ернур становится королём Гондора. Его вызывает на поединок Король-Колдун.
- 2050 — Вызов повторяется. Ернур едет в Минас Моргул и исчезает. Мардил становится первым правящим наместником.
- 2060 — Власть в Дол Гулдуре растет. Мудрые опасаются, что вновь проснется Саурон.
- 2063 — Гэндальф отправляется в Дол Гулдур. Саурон отступает и скрывается на востоке. Начинается бдительный мир. Назгулы остаются в Минас Моргуле.
- 2210 — Торин первый покидает Эребор и уходит на север к Серым горам, где собирается большая часть из остатков народа Дьюрина.
- 2340 — Изумбрас первый становится тринадцатым Тэйном и первым из рода Туков. Олдбаки занимают Бакленд.
- 2460 — Бдительный Мир кончается. Саурон с удвоенными силами возвращается в Дол Гулдур.
- 2463 — Создается Белый Совет. Примерно в это время хоббит Деагорл находит Единое Кольцо. Его убивает Смеагорл.
- 2470 — Примерно в это время Смеагорл-Горлум скрывается в Туманных горах.
- 2475 — Нападение на Гондор возобновляется. Осгилиат окончательно разрушен, а Каменный мост уничтожен.
- 2480 — Орки начинают создавать тайные крепости в Туманных горах, чтобы отрезать все проходы в Эриадор. Саурон начинает заселять Мордор своими слугами.
- 2509 — Келебриан, путешествуя в Лориен, попадает в засаду в проходе Красного Рога и получает отравленную рану.
- 2510 — Келебриан уплывает за море. Орки и жители востока захватывают Каленардон. Эорл Юный одерживает победу на поле Келебрант. Рохиррим поселяются в Каленардоне.
- 2545 — Эорл погибает в битве в Волде.
- 2569 — Брего, сын Эорла, входит в запретную дверь и погибает. Примерно в это время на далеком севере снова появляются драконы и начинают нападать на гномов.
- 2589 — Дейн I убит драконом.
- 2590 — Трор возвращается в Эребор. Грор, его брат, уходит в Железные холмы.
- 2670 — Тобольд выращивает «трубочное зелье» в южном Уделе.
- 2683 — Изенгрим второй становится тэйном и начинает строительство Больших Смайлсов.
- 2698 — Эктелион первый перестраивает белую башню в Минас Тирите.
- 2740 — Орки возобновляют вторжение в Эриадор.
- 2747 Брандобрас Тук наносит поражение отряду орков в северном Уделе.
- 2758 — Рохан подвергается нападению с запада и востока, после чего оказывается захвачен. На Гондор нападают флоты пиратов. Хелм Роханский скрывается в пропасти Хелма. Вулф захватывает Эдорас.
- 2758-9 — Долгая зима. Большие потери и страдания в Эриадоре и Рохане. Гэндальф приходит на помощь народу Удела.
- 2759 — Смерть Хелма. Фреалаф убивает Вулфа и начинает вторую линию королей Рохона. Саруман поселяется в Изенгарде.
- 2770 — Дракон Смауг спускается на Эребор. Дэйл разрушен. Трор бежит с Трейном II и Торином II.
- 2790 — Трор убит орками в Мории. Гномы собираются для войны мести. Рождение Геронтия, впоследствии известного, как Старый Тук.
- 2793 — Начинается война между орками и гномами.
- 2799 — Битва при Нандугирионе перед восточными воротами Мории. Дейн Железноногий возвращается в Железные холмы. Трейн II и его сын Торин уходят на запад. Они поселяются южнее Эред Луина за Уделом (2802).
- 2800-64 — Орки с севера беспокоят Рохан. Король Валда убит ими (2861).
- 2841 — Трейн II выступает, чтобы навестить Эребор, но его преследуют слуги Саурона.
- 2845 — Гном Трейн пленен в Дол Гулдуре, у него отбирают последнее из семи колец.
- 2850 — Гэндальф вновь входит в Дол Гулдур и открывает, что его хозяин действительно Саурон, который собирает все кольца и разузнает новости о Едином Кольце и о наследнике Исилдура. Он находит Трейна и получает ключ Эребора. Трейн умирает в Дол Гулдуре.
- 2851 — Собирается Белый Совет. Гэндальф советует напасть на Дол Гулдур. Саруман, который в это время начинает свои поиски в районе полей Радости, добивается другого решения совета.
- 2852 — Умирает Белектор II Гондорский. Засыхает белое дерево, и ни одного отростка его не могут найти. Засохшее дерево остается стоять.
- 2885 — Побуждаемые эмиссарами Саурона, харадрим переходят Порос и нападают на Гондор. Сыновья Фолквайна Роханского погибают на службе Гондору.
- 2890 — Рождение Бильбо в Уделе.
- 2901 — Большая часть жителей Итилиена покидает его, опасаясь нападения урукхаев из Мордора. Строится тайное убежище Хеннет Аннун.
- 2907 — Рождение Гилраен, матери Арагорна II.
- 2911 — Свирепая зима. Барандуин и другие реки замерзают. Белые волки вторгаются в Эриадор с севера.
- 2912 — Большие наводнения опустошают Энедвайт и Мингирнат. Тарбая разрушен и покинут.
- 2920 — Смерть Старого Тука.
- 2929 — Араторн, сын Арадора, дунадан, женится на Гилраен.
- 2930 — Арадор убит троллями. Рождение Денетора II, сына Эктелиона II, в Минас Тирите.
- 2931, 1 марта — рождение Арагорна, сына Араторна II.
- 2933 — Араторн второй убит. Гилраен увозит Арагорна в Имладрис. Элронд воспитывает его как сына и дает ему имя Эстель (надежда), его происхождение скрывается.
- 2939 — Саруман обнаруживает, что слуги Саурона обыскивают Андуин у полей радости и что таким образом Саурон узнал о конце Исилдура. Он встревожен, но ничего не говорит совету.
- 2941 — Торин Дубощит и Гэндальф навещают Бильбо в Уделе. Бильбо встречает Смеагорла-Горлума и находит Единое Кольцо. Собирается Белый Совет, Саруман соглашается на нападение на Дол Гулдур, так как теперь он хочет помешать Саурону в поисках на реке. Саурон покидает Дол Гулдур. Битва пяти армий в Дейле. Смерть Торина II. Бард из Эсгарота убивает Смауга. Дейн из Железных холмов становится королём Под Горой (Дейн II).
- 2942 — Бильбо с Кольцом возвращается в Удел. Саурон тайно возвращается в Мордор.
- 2944 — Бард восстанавливает Дейл и становится королём. Горлум покидает горы и начинает поиски «вора кольца».
- 2948 — Рождение Теодена, сына Тенгела, короля Марки.
- 2949 — Гэндальф и Балин навещают Бильбо в Уделе.
- 2950 — Рождение Финдуилас, дочери Адрахила из Дол Амрота.
- 2951 — Саурон открыто объявляет о себе и собирает силы в Мордоре. Он начинает восстановление Барад-Дура. Горлум движется к Мордору. Саурон посылает троих назгулов занять Дол Гулдур. Элронд открывает "Эстелю" его настоящее имя и происхождение и передает ему обломки Нарсила. Арвен, вернувшись из Лориена, встречается с Арагорном в лесах Имладриса. Арагорн отправляется в дикие земли.
- 2953 — Последняя встреча Белого совета. Споры о кольце. Саруман сознательно лжет, говоря, что узнал об уходе кольца вниз по Андуину в море. Саруман уходит в Изенгард, объявляет его своей собственностью и превращает в крепость. Будучи завистливым и опасаясь Гэндальфа, он посылает шпионов следить за каждым его движением, и замечает его интерес к Уделу. Вскоре он начинает содержать агентов в Пригорье и южном Уделе.
- 2954 — Гора Ородруин снова извергает пламя. Последние обитатели Итилиена бегут через Андуин.
- 2956 — Арагорн встречает Гэндальфа, начинается их дружба.
- 2957-80 — Арагорн предпринимает свои путешествия и работы. Как Торонгил он служит Тенгелу Роханскому и Эктелиону II Гондорскому.
- 2968 — Рождение Фродо.
- 2976 — Денетор женится на Финдуилас из Дол Амрота.
- 2977 — Бейн, сын Берда, становится королём Дейла.
- 2978 — Рождение Боромира, сына Денетора II.
- 2980 — Арагорн вступает в Лориен и здесь снова встречает Арвен Ундомиель. Арагорн дает ей кольцо Барахира и они обручаются на холме Керин Амрот. Примерно в это время Горлум достигает границ Гондора и знакомится с Шелоб. Теоден становится королём Рохана.
- 2983 — Рождение Фарамира, сына Денетора. Рождение Сэма.
- 2984 — Смерть Эктелиона II. Денетор II становится наместником Гондора.
- 2988 — Финдуилас умирает молодой.
- 2989 — Балин покидает Эриабор и входит в Морию.
- 2901 — Рождение в Рохане Эомера, сына Эомунда.
- 2994 — Балин погибает, колония гномов уничтожена.
- 2995 — Рождение Эовин, сестры Эомера.
- 3000 — Тень Мордора удлиняется. Саруман осмеливается использовать палантир Ортханка и попадает под власть чар Саурона, владеющего камнем Итила. Он становится изменником совета. Его шпионы доносят, что Удел тщательно охраняют следопыты.
- 3001 — Прощальный прием Бильбо. Гэндальф начинает подозревать, что его кольцо и есть Единое Кольцо. Охрана Удела удваивается. Гэндальф разыскивает новости о Горлуме и призывает на помощь Арагорна.
- 3002 — Бильбо становится гостем Элронда и поселяется в Ривенделле.
- 3004 — Гэндальф навещает Фродо в Уделе и делает это с интервалами на протяжении следующих четырех лет.
- 3007 — Гренд, сын Бейна, становится королём Дейла. Смерть Гилраен.
- 3008 — Осенью Гэндальф наносит последний визит Фродо.
- 3009 — Гэндальф и Арагорн возобновляют поиски Горлума и занимаются этим с интервалами на протяжении следующих восьми лет, обыскивая долины Андуина, Чернолесье и Рованнон до границ Мордора. В какой-то из этих годов Горлум приходит в Мордор и становится пленником Саурона. Элронд посылает за Арвен, и она возвращается в Имладрис; горы и земли к востоку от них становятся опасными.
- 3017 — Горлума выпускают из Мордора. Он захвачен Арагорном в Мертвых болотах и доставлен к Трандуилу в Чернолесье. Гэндальф посещает Минас Тирит и читает свиток Исилдура.
Годы событий Властелина Колец подробно
3018
- Апрель 12 — Гэндальф приходит в Хоббитон.
- Июнь 20 — Саурон нападает на Осгилиат. Примерно в это время орки нападают на Трандуила, и Горлум бежит.
- Июль 4 — Боромир выступает из Минас Тирита.
- Июль 10 — Гэндальф пленен в Ортханке.
Август
- Все следы Горлума потеряны. Вероятно, примерно в это время, отыскиваемый и эльфами и слугами Саурона, он находит убежище в Мории; но когда он обнаруживает наконец путь к западным воротам, то не может выйти.
Сентябрь
- 18 — Гэндальф в ранние часы бежит из Ортханка. Черные всадники пересекают броды Изена.
- 19 — Гэндальф приходит в Эдорас как проситель, и его отказываются впустить.
- 20 — Гэндальф добивается входа в Эдорас, Теоден приказывает ему: «Бери любую лошадь, только уходи до завтра!»
- 21 — Гэндальф встречает Обгоняющего Тень, но конь не позволяет ему подойти. Он преследует Обгоняющего Тень по полям.
- 22 — Черные всадники вечером достигают брода Сарн; они отгоняют охрану следопытов. Гэндальф укрощает Обгоняющего Тень.
- 23 — Четыре всадника до рассвета вступают в Удел. Остальные теснят следопытов на восток, а затем возвращаются, чтобы стеречь Зеленый тракт. Черный всадник ночью приходит в Хоббитон. Фродо покидает Бэг-Энд. Гэндальф, приручив Обгоняющего тень, уезжает из Рохана.
- 24 — Гэндальф переходит Изен.
- 26 — Старый лес. Фродо приходит к Бомбадилу. Гэндальф переходит Грейфлуд. Вторая ночь у Бомбадила.
- 28 — Хоббиты захвачены в могиле. Гэндальф посещает брод Сарн.
- 29 — Фродо ночью достигает Пригорья. Гэндальф посещает старика.
- 30 — Нападение в утренние часы на Крикхоллоу и гостиницу в Пригорье. Фродо оставляет Пригорье. Гэндальф приходит в Крикхоллоу и ночью достигает Пригорья.
Октябрь
- 1 — Гэндальф покидает Пригорье.
- 3 — Ночью на него нападают на Заверти.
- 6 — Ночное нападение на лагерь на Заверти. Фродо ранен.
- 9 — Глорфиндель покидает Ривенделл.
- 11 — Он отгоняет всадников от моста Митейтел.
- 13 — Фродо пересекает мост.
- 18 — Глорфиндель находит Фродо. Гэндальф прибывает в Ривенделл.
- 20 — Бегство через брод Бруинен.
- 24 — Фродо приходит в себя. Ночью в Ривенделл прибывает Боромир.
- 25 — Совет Элронда.
Декабрь
- 25 — Братство Кольца покидает Ривенделл.
3019
Январь
- 8 — Братство достигает Холлина.
- 11, 12 — Снега на Карадрасе.
- 13 — Нападение волков в ранние часы. Братство вечером достигает западных ворот Мории. Горлум начинает идти по следу носителя кольца.
- 14 — Ночь в двадцать первом зале.
- 15 — Мост Казад-Дума и падение Гэндальфа. Ночью Братство достигает реки Нимродель.
- 17 — Вечером Братство приходит в Лориэн, в Карас-Галдон.
- 23 — Гэндальф преследует Балрога на вершине Эирак-Зингил.
- 25 — Он сбрасывает вниз Балрога и сам умирает. Тело его лежит на вершине.
Февраль
- 14 — Зеркало Галадриэль. Гэндальф оживает и лежит в оцепенении.
- 16 — Прощание с Лориэном. Горлум из укрытия на западном берегу наблюдает отплытие.
- 17 — Гвайхир приносит Гэндальфа в Лориэн.
- 23 — Ночное нападение на лодки у Сарн Гебира.
- 25 — Братство проходит Арагонат и разбивает лагерь на Парт Гален. Первая битва у бродов через Изен; смерть Теодреда, сына Теодена.
- 26 — Распад Братства. Смерть Боромира; его рог слышат в Минас-Тирите. Мериадок и Перегрин захвачены. Фродо и Сэм вступают в восточный Эмин-Муйл. Арагорн вечером начинает преследование орков. Эомер узнает о выходе отряда орков из Эмин-Муйла.
- 27 — Арагорн на восходе солнца достигает западных отрогов. Эомер вопреки приказу Теодена в середине ночи выступает из восточного Фолда против орков.
- 28 — Эомер догоняет орков на окраинах леса Фангорн.
- 29 — Мериадок и Перегрин бегут и встречают Древоборода. Рохиррим нападают на рассвете и уничтожают орков. Фродо спускается с Эмин-Муила и встречает Горлума. Фарамир видит погребальную лодку Боромира.
- 30 — Начинается Энтмут. Эомер, возвращаясь в Эдорас, встречает Арагорна.
Март
- 1 — Фродо на рассвете начинает переход через Мертвые болота. Продолжается Энтмут. Арагорн, Гимли и Леголас встречает Гэндальфа Белого. Они выступают в Эдорас. Фарамир покидает Минас-Тирит чтобы выполнить задание в Итилиене.
- 2 — Фродо доходит до конца болот. Гэндальф приходит в Эдорас и исцеляет Теодена. Рохиррим выступают на запад против Сарумана. Вторая битва у бродов Изена. Поражение Эркенбранда. В полдень кончается Энтмут. Энты движутся на Изенгард и достигают его к ночи.
- 3 — Теоден отступает в Хельмову Падь. Начинается битва у Хорнбурга. Энты заканчивают разрушение Изенгарда.
- 4 — Теоден и Гэндальф выступают из Хельмовой Пади в Изенгард. Фродо достигает холмов Шлака на краю пустыни перед Моранноном.
- 5 — Теоден в полдень достигает Изенгарда. Переговоры с Саруманом в Ортханке. Крылатый назгул пролетает над лагерем у Дол-Барана. Гэндальф уезжает с Перегрином в Минас-Тирит. Фродо скрывается от наблюдателей Мораннона и в сумерках он уходит к Кирит-Унголу.
- 6 — Рано утром Арагорна догоняют дунедайн. Теоден выступает из Хорнбурга в Харроудейл. Арагорн выходит позже.
- 7 — Фарамир уводит Фродо в Хеннет Аннун. Арагорн вечером приходит в Дунхарроу.
- 8 — Арагорн проходит «тропами Смерти», к середине ночи он достигает Эреха. Фродо покидает Хеннет Аннун.
- 9 — Гэндальф приезжает в Минас-Тирит. Фарамир покидает Хеннет Аннун. И Арагорн выступает из Эреха и достигает Калембела. В сумерки Фродо выходит на дорогу в Моргул. Теоден приходит в Дунхарроу. Из Мордора начинает исходить тьма.
- 10 — День без рассвета. Сбор Рохана: рохиррим выступают из Харроудейла. Гэндальф спасает Фарамира у ворот города. Арагорн переходит Рингло. Армия из Мораннона захватывает Каир Андрос и приходит в Анориен. Фродо минует перекресток дорог и видит выступление войска Моргула.
- 11 — Горлум посещает Шелоб, но, видя спящего Фродо, чуть не раскаивается. Денетор отправляет Фарамира в Осгилиат. Арагорн достигает Линхира и проходит в Лебеннин. Восточный Рохан подвергается вторжению с севера. Первое нападение на Лориен.
- 12 — Горлум ведет Фродо в логово Шелоб. Фарамир отступает. Теоден останавливается лагерем под Римонном. Арагорн гонит врага к Пелагиру. Энты наносят поражение захватчикам в Рохане.
- 13 — Фродо захвачен орками Кирит-Унгола. Пеленнор занят. Фарамир ранен. Арагорн достигает Пелагира и захватывает флот. Теоден в лесу Друадан.
- 14 — Сэм находит Фродо в башне. Минас-Тирит осажден. Рохиррим, которых ведут дикие люди, проходят Друаданский лес.
- 15 — Рано утром Король-Чародей Ангмара взламывает ворота города. Денетор сжигает себя на погребальном костре. Звучат рога рохиррим. Битва у Пеленнора. Теоден убит. Арагорн поднимает знамя Элендила. Фродо и Сэм бегут и начинают свой путь на север вдоль Моргвея. Битва под деревьями Чернолесья, Трандуил отгоняет силы Дол Гулдура. Второе нападение на Лориен.
- 16 — Совещание капитанов. Фродо с Моргвея смотрит на лагерь у Роковой Горы.
- 17 — Битва в Дейле. Смерть короля Бранда и короля Даина Железностопа. Много гномов и людей находят убежище в Эреборе и осаждены там. Шаграт приносит в Барад-Дур плащ, кольчугу и меч Фродо.
- 18 — Войско запада выходит из Минас-Тирита. Фродо подходит к Изенмауту; он захвачен орками на пути из Дуртанга к Удуну.
- 19 — Войско выходит из Итилиена. Арагорн отпускает слабых духом. Фродо и Сэм бросают оружие и снаряжение.
- 24 — Фродо и Сэм совершают последний переход к подножью Ородруина. Войско останавливается перед Моранноном.
- 25 — Войско окружено перед Моранноном. Фродо и Сэм достигают Саммат Наура. Горлум захватывает кольцо и падает в Роковую Расщелину. Падение Барад-Дура — Саурон уничтожен.
- 27 — Бард II и Торин III Каменный Шлем отгоняют врага от Дейла.
- 28 — Келеборн пересекает Андуин; начинается разрушение Дол-Гулдура.
Апрель
- 6 — Встреча Келеборна и Трандуила.
- 8 — Носителям кольца воздают почести на поле Кормаллен.
Май
- 1 — Коронация короля Элессара; Элронд и Арвен выступают из Ривенделла.
- 8 — Эомер и Эовин выезжают в Рохан с сыновьями Элронда.
- 20 — Элронд и Арвен прибывают в Лориен.
- 27 — Эскорт Арвен оставляет Лориен.
Июнь
- 14 — Сыновья Элронда встречают эскорт и привозят Арвен в Эдорас.
- 16 — Они выезжают в Гондор.
- 25 — Король Элессар находит отросток белого дерева.
Июль
- 1 — Арвен прибывает в город. Свадьба Элессара и Арвен.
- 18 — Эомер возвращается в Минас-Тирит.
- 19 — Погребальный эскорт короля Теодена выступает в путь, а с ним хоббиты и Гэндальф.
Август
- 7 — Эскорт прибывает в Эдорас.
- 10 — Погребение короля Теодена.
- 14 — Гости уезжают от короля Эомера.
- 18 — Они прибывают в Хельмову Падь.
- 22 — Они прибывают в Изенгард. Прощание с королём запада на закате.
- 28 — Они догоняют Сарумана. Саруман поворачивает к Уделу.
Сентябрь
- 6 — Они останавливаются в виду гор Мории.
- 13 — Уезжают Келеборн и Галадриэль, остальные же двигаются в Ривенделл.
- 21 — Они возвращаются в Ривенделл.
- 22 — День рождения Бильбо, ему исполняется 129 лет. Саруман приходит в Удел.
Октябрь
- 5 — Гэндальф и хоббиты покидают Ривенделл.
- 6 — Они пересекают брод Бруинен; Фродо чувствует первый приступ боли.
- 28 — Вечером они подъезжают к Пригорью.
- 30 — Они оставляют Пригорье. Путешественники в темноте достигают моста через Брендивайн.
Ноябрь
- 1 — Они арестованы в Фрогмортоне.
- 2 — Они проходят в Байуотер и поднимают народ Удела.
- 3 — Битва у Байуотера и уход Сарумана, смерть Гримы. Конец войны кольца.
3020
Март
- 13 — Болезнь Фродо (год назад он был ранен Шелоб).
Апрель
- 6 — На поле приема расцветает Маллорн.
Май
- 1 — Сэм женится на Рози. День середины года. Фродо отказывается от должности мэра, мэром вновь становится Уилл Битфут.
Сентябрь
- 22 — Бильбо исполняется 130 лет.
Октябрь
- 6 — Фродо снова болен, 2 года с ранения Моргульским Клинком.
3021
Март.
- 13 — Фродо снова болен.
- 25 — Рождение дочери Сэмавайса Эланор Прекрасной.
Сентябрь
- 21 — Фродо и Сэм выезжают из Хоббитона.
- 22 — Они встречают в Лесном Уделе последний выезд владельцев колец.
- 29 — Они приходят в Серые Гавани. Фродо и Бильбо уплывают за море с хранителями Трёх Колец эльфов. Конец Третьей Эпохи.
Дагор Дагорат
Дагор Дагорат (синд. Dagor Dagorath — Битва Битв) — последняя битва, завершающая историю Арды в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина. Эта легенда обнаруживает большое сходство с германо-скандинавским мифом о Рагнарёке: в комментарии к изданию «Легенды о Сигурде и Гудрун» Толкина сравнивается роль, которую играет Турин Турамбар в Дагор Дагорат с ролью Сигурда[1].
Как известно, опубликованная версия «Сильмариллиона» завершается подробным изложением путешествия Эарендила Морехода, но в оригинальной версии книги (к публикации её готовил Кристофер Толкин) история завершается пророчеством Мандоса о Последней Битве. Упоминание об этом событии можно также найти в заключительной части главы «Акаллабет», где говорится о том, что Ар-Фаразон и его смертные воины, ступившие на землю Амана, были заключены в подземные темницы, где они останутся до времени Последней Битвы и Дня Рока.
Согласно предсказанию, Мелькор найдёт способ взломать Врата Ночи и уничтожит Солнце и Луну. Эарендил вернётся с неба и встретит Тулкаса, Манвэ (или Эонвэ, его герольда) и Турина Турамбара на равнинах Валинора. Все свободные народы Средиземья примут участие в этой последней битве: и эльфы, и гномы, и люди. К ним присоединятся Ар-Фаразон и нуменорцы, высадившиеся в Амане в 3319 году Второй эпохи.
Там они сразятся с Мелькором. Тулкас будет сражаться с ним, но падёт Мелькор от руки Турина. Он вонзит свой чёрный меч Гуртанг прямо в сердце Мелькора, мстя за Детей Хурина, и Пелори будут разрушены. Три Сильмарилла будут извлечены из земли, неба и моря, и Феанор разобьёт их, чтобы отдать Свет, заключённый в камнях, Йаванне, которая вновь зажжёт Древа Валар, и горы Пелори рухнут, так что свет разольётся по всей Арде. На этом битва завершится, и Арда будет обновлена. Все эльфы пробудятся к жизни, и Стихии снова будут юными.
И тогда зазвучит Вторая Музыка Айнур, причем вместе с Айнур её будут петь и люди. Неизвестно, каким образом судьбы древних рас и старого мира вплетутся в новую мелодию, даже Айнур до конца не осведомлены об этом. Всё, что можно сказать об этом — это то, что Вторая Музыка будет гораздо более великой, чем Первая.
Готовя «Сильмариллион» к публикации, Кристофер Толкин удалил пророчество Мандоса, опираясь на версию «Валаквенты» 1958 года, в которой писатель говорил, что его мрачные ожидания не сбудутся, и все шрамы Арды будут навеки исцелены. Однако позднее он обнаружил среди рукописей Дж. Толкина более позднюю версию рассказа о Последней битве, где Берен также оказывается среди её участников, что доказывает неугасший интерес профессора к разработке этой темы.
Напишите отзыв о статье "Летосчисление в Арде"
Ссылки
Примечания
- ↑ Tolkien J. R. R. Lai des Völsungs — Commentaire // La légende de Sigurd et Gudrun = The Legend of Sigurd and Gudrún / Trad. C. Tolkien. — Paris: Christian Bourgois, 2010. — P. 145—147. — 293 p. — ISBN 9782267020816.
Отрывок, характеризующий Летосчисление в Арде
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
