Вторая Балканская война

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вторая балканская война»)
Перейти к: навигация, поиск
Вторая Балканская война
Основной конфликт: Балканские войны

Сербские солдаты в Кратово. 20 июня 1913 года
Дата

29 июня29 июля 1913

Место

Балканский полуостров

Причина

Стремление стран-участниц Первой балканской войны переделить приобретённые территории

Итог

Поражение Болгарии и раздел её территории

Изменения

Часть Македонии отошла Сербии, другая — Греции. Османская империя вернула небольшую часть своих бывших европейских владений. К Румынии отошла Южная Добруджа

Противники
Болгария Болгария Сербия Сербия
Королевство Греция Королевство Греция
Королевство Румыния Королевство Румыния
Османская империя Османская империя
Черногория Черногория
Командующие
Михаил Савов
Никола Иванов
Васил Кутинчев
Радко-Дмитриев
Александр I
Радомир Путник
Константин I
Александр Авереску
Ахмед Иззет-паша
Силы сторон
500 000 220 000
150 000
450 000
255 000
12 000
Потери
20 000 убитыми[1] 19 000 убитыми[1]
6000 убитыми
4 000 умершими от болезней
6000 умершими от болезней
240 убитыми 961 ранеными
 
Балканские войны
Первая Балканская война – Вторая Балканская война
 
Вторая Балканская война
Килкис – Дойран – Брегалница – Белашицкий перевал – Румынское вмешательство – Турецкое вмешательство – Кресненское ущелье

Втора́я Балка́нская война́, Межсою́зническая война́ (болг. Междусъюзническа война, серб. Други балкански рат, греч. Β΄ Βαλκανικός Πόλεμος рум. Al doilea război balcanic, тур. İkinci Balkan Savaşı) — быстротечная война 29 июня — 29 июля 1913 года за раздел Македонии между Болгарией с одной стороны, и Черногорией, Сербией и Грецией — с другой, а также подключившимися к военным действиям против Болгарии Османской империей и Румынией. Война была спровоцирована дипломатами Австро-Венгрии и Германской империи, которые стремились развалить Балканский союз.

Развязавшая войну Болгария потерпела поражение, в результате чего Франция, Австро-Венгрия и Германия усилили своё влияние на Балканском полуострове, подорвав позиции Российской империи. Территория, завоёванная Болгарией в Первой Балканской войне, была разделена между странами-победительницами.





Причины

Исторические предпосылки

Османская империя, расширявшая свою территорию с момента возникновения, в XV веке захватила Балканский полуостров. На полуострове ещё до прихода турок проживало множество враждующих народов. Общий противник — Турция — заставил их консолидироваться. В XVII веке началось постепенное ослабление империи. Завоёванные турками народы стремились к независимости, поэтому в XVIII веке в ослабевшей империи не раз происходили восстания национальных меньшинств. К середине XIX века началось формирование этнократических государств. На Балканском полуострове, большая часть населения которого являлась православными христианами и славянами, этот процесс происходил при поддержке Российской империи. К концу XIX века Османская империя потеряла значимую часть своих европейских владений, на территории которых возникли независимые Сербия, Болгария, Румыния, Греция и Черногория[2][3].

Противостояние великих держав на Балканах привело к возникновению Балканского союза — военного оборонительного союза Болгарии, Сербии, Греции и Черногории. Союз создавался под эгидой Российской империи и был направлен против Австро-Венгрии, так как недавний Боснийский кризис привёл к дестабилизации ситуации на Балканах[2]. Однако Балканский союз начал враждовать с Османской империей. Дело в том, что в ослабевающей империи проживало большое количество болгар, греков и сербов. Кроме того, болгарское правительство желало максимально расширить границы Болгарии, создав Целокупную Болгарию — империю, которая должна была охватить всю восточную часть Балкан. Сербы хотели получить доступ к Адриатическому морю, присоединив к своей стране Западную Македонию и Албанию. Черногорцы стремились занять крупные турецкие порты на Адриатике и Новопазарский санджак[2]. Грекам, как и болгарам, необходимо было максимально расширить границы своей страны. Позже, уже после Первой мировой войны, возникла Великая идея Венизелоса — воссоздание Византийской империи со столицей в Константинополе (Стамбуле). Были, однако, в союзе и противоречия. Так, Греция, Болгария и Сербия спорили о принадлежности Македонии, Греция и Болгария — о принадлежности Фракии. Румыния, не входившая в союз, тоже имела территориальные притязания к Болгарии, а в ходе Первой Балканской войны эти притязания она использовала для политического давления на Болгарию[2][3][4].

Итоги Первой Балканской войны

9 октября 1912 года официально началась Первая Балканская война, хотя де-факто Черногория начала бои с турецкими войсками ещё 4 октября. В первые два месяца войны силы Балканского союза вели наступление на всех направлениях. В Македонии была полностью разбита Западная (Македонская) армия Османской империи, под Кыркларели — Восточная. Затянувшиеся бои под Чаталджинской укреплённой линией, длительные осады городов Эдирне и Шкодер заставили стороны начать мирные переговоры. Переговоры были сорваны младотурками, которые захватили власть в Турции. Новое правительство империи негативно относилось к национальным меньшинствам государства, поэтому оно призвало турок продолжить войну на Балканах, вернув в состав империи «мятежные регионы»[3]. 3 февраля 1913 года в 7 часов вечера военные действия возобновились. Во вторую её фазу Балканскому союзу удалось принудить сдаться Шкодер и Эдирне. На остальных участках фронта до 30 мая велась позиционная война. 30 мая младотурецкое правительство всё же согласилось подписать в Лондоне мирный договор[2][3].

Согласно Лондонскому мирному договору, Турция теряла бо́льшую часть своих европейских владений и все острова в Эгейском море. Под её властью оставался лишь Стамбул и его окрестности. Албания получила независимость, хотя фактически это был протекторат Австро-Венгрии и Италии.

Создание нового государства не удовлетворяло Грецию, Черногорию и Сербию, которые хотели разделить албанские территории между собой. Кроме того, мирный договор не предусматривал, как будут разделены в будущем потерянные Турцией территории. Страны-участницы Балканского союза должны были самостоятельно разделить оккупированные территории. Это было проблематично, так как Фракия и Македония сразу после завершения Первой Балканской войны стали для союзников спорными территориями. Ситуация в этих регионах постоянно нагнеталась, Македония была разделена спорной демаркационной линией между Грецией, Болгарией и Сербией[3]. Новые границы государств так и не были определены[2].

Новая политическая ситуация

Германская империя и Австро-Венгрия, которые в конце XIX века были втянуты во всеевропейскую гонку вооружений, осознавали, что близится общеевропейская война. Российская империя являлась их потенциальным противником, а ставший гораздо сильнее Балканский союз был её союзником. Этого опасались Турция, Германия и Австро-Венгрия. Чтобы ослабить российское влияние на стратегически важном Балканском полуострове, необходимо было ликвидировать Балканский союз. Напрямую объявить войну союзу Австро-Венгрия не могла, так как это могло перерасти во всеевропейскую (фактически мировую) войну[2][4].

В такой ситуации германские и австрийские дипломаты ещё в конце 1912 года решили развалить союз изнутри. В Белграде — столице Сербии — они склоняли сербского короля к войне с Болгарией и Грецией. Аргументировалось это тем, что в Первой Балканской войне сербы не получили желаемого — доступа к Адриатике, но они могут это компенсировать, аннексировав Македонию и Салоники. Таким образом Сербия получила бы выход к Эгейскому морю. Одновременно германцами и австрийцами велась дипломатическая работа в болгарской столице — Софии. Болгарскому правительству внушалось то же, что и сербскому — аннексировать Македонию. Австро-Венгрия обещала Болгарии в этом вопросе поддержку[4]. Но мнение болгарской стороны не изменилось. Она по прежнему настаивала на строгом соблюдении всех пунктов сербско-болгарского союзного договора 1912 года, который заложил основу Балканского союза[2][4].

Сербы согласились с германскими и австрийскими дипломатами. Сербия готовилась к новой войне. Будущая война уже в мае серьёзно обсуждалась в скупщине страны. Тем временем Греция, не желавшая усиления Болгарии и уже имевшая общую границу с Сербией, 1 июня 1913 года подписала с Сербией союзный антиболгарский договор. Греки и сербы имели общие интересы на Балканах — в первую очередь транзитную торговлю. Российская империя, под эгидой которой возник Балканский союз, выступала против его распада. Российское правительство призывало мирно урегулировать вопрос. Планировалось созвать конференцию всех «заинтересованных сторон», где были бы установлены новые границы. Ситуация усугублялась реваншизмом младотурок, которые хотели вернуть себе потерянные территории[2].

В начале лета 1913 года в Сербии произошла радикализация правительства и всех слоёв общества[2]. Началась насильственная «сербизация» в отвоёванных у турок регионах — Западной Македонии и Косово[5]. Ширились шовинистические идеи, в конце июня сам сербский король стал призывать к максимальному расширению границ государства. Сформировалась крайне радикальная группировка «Чёрная рука». Она возникла при поддержке сербской контрразведки и контролировала большую часть сербского правительства. Её опасался сам Карагеоргиевич. Внутриполитическая ситуация обострялась тем, что часть сербского правительства во главе с Николой Пашичем не была согласна с политикой «Чёрной руки». В газетах стали появляться статьи о «правительственной измене родине кабинета Пашича»[5].

Планы и силы

Сосредоточение войск

К концу Первой Балканской войны в Болгарии была сформирована 4-я армия, а после войны — 5-я. Обе армии выступали наравне с 1-й, 2-й и 3-й. Фактически со времён недавней войны с Турцией в болгарских войсках ничего не изменилось. К линии будущего фронта — сербско-болгарской границе — Болгария стягивала войска долго, так как те находились далеко у Чаталджи[2].

Сербские войска, главная ударная сила антиболгарского союза, растянулись вдоль всей границы с Болгарией. Всего у Сербии было три армии и два самостоятельных отряда. В состав сербских войск вошли и черногорские, часть которых попала в состав 1-й армии королевича Александра Карагеоргиевича. Ещё одна часть сербских войск оставалась в Скопье в качестве резерва. В том же городе расположился штаб верховного командования антиболгарскими силами[2].

В Черногории после Первой Балканской войны войска успели демобилизоваться, поэтому была вновь объявлена мобилизация. В Сербии и Болгарии провелась дополнительная мобилизация, чтобы пополнить силы. С 23 по 27 июня войска обеих стран стягивались к общей границе[2]. 28 июня они вошли в соприкосновение, тогда же начался дипломатический кризис между странами бывшего Балканского союза и Российской империей, которая стремилась урегулировать конфликт путём мирных переговоров. В тот же день в Петербурге была назначена дата переговоров о принадлежности спорных территорий, однако переговоры были сорваны войной.

Планы

Болгарское командование планировало атаковать противника на юге и перекрыть сообщение между Сербией и Грецией. Далее болгары хотели атаковать Скопье и затем полностью занять Македонию. На захваченных территориях планировалось учредить болгарское управление и провести пропаганду среди местного населения. Как ожидалось, местное население должно поддержать болгарскую армию. Далее правительство Болгарии хотело предложить противникам перемирие и начать дипломатические переговоры. Правительство страны полагало, что после захвата Скопье Сербия под давлением согласится на все условия болгар[2].

Сербы никаких специальных планов накануне войны не разрабатывали. Только в начале июля, когда началась война и сербские войска продвигались вглубь Болгарии, сербское и греческое правительства решили выиграть войну с помощью дипломатии. Планировалось сдерживать наступление болгар на всём фронте, при этом обвиняя Болгарию в нарушении союзных договоров, таким образом изолировав её[4].

Ход военных действий

Наступление болгарских войск

В последние дни июня ситуация на границе обострилась. 29 июня 1913 года в 3 часа утра болгарские войска без объявления войны перешли в наступление на македонском участке границы. Для Сербии это оказалось неожиданностью, так как та ожидала начала переговоров в Петербурге. Джордж Бьюкенен, британский дипломат, по поводу начала войны заявил: «Болгария была ответственна за открытие враждебных действий, Греция и Сербия вполне заслужили обвинение в преднамеренной провокации».

Первоначально болгарами наступление велось только пятью дивизиями 4-й армии на Македонском фронте и 2-й армией в направлении Салоник[2]. Части 4-й армии форсировали реку Злету, полностью разбив находившиеся там сербские войска, и разделились на две части: первая атаковала сербов у Криволака, вторая — у Иштиба. Наступление было успешным и неожиданным, но сербская 1-я армия, находившаяся в 10 километрах от Злеты, успела отреагировать на пересечение границы противником и направилась навстречу болгарам. Этой армией лично командовал Александр Карагеоргиевич.

Вечером того же дня, в 19 часов, болгарская 2-я армия тоже начала наступление в направлении Салоник. Мощным ударом были уничтожены все передовые части греков, оставшиеся в живых отступили. Части 11-й дивизии 2-й болгарской армии вышли к побережью Эгейского моря у болгарско-греческой границы и к реке Струма. Развить более масштабное наступление болгарам помешала сербская артиллерия. Из неё был открыт огонь по болгарским силам в Салониках, дальше болгары наступать не стали. 30 июня пост-фактум сербы, греки и черногорцы официально объявили войну Болгарии. Константин I, король Греции, лично возглавивший всю греческую армию, отдал приказ своим войскам перейти в контрнаступление. Тем временем в наступление на город Пирот пошли 1-я и 5-я болгарские армии. Наступление захлебнулось, армии были остановлены сербами[2]. 2 июля антиболгарский союз взял инициативу в свои руки, и сербско-греческие войска начали постепенно наступать на позиции противника. В плен к сербам попадали отдельные болгарские части и артиллерия. Так, на подступах к Велесу удалось взять в плен 7-ю дивизию болгар в полном составе. У Злеты сербам в тот же день удалось остановить наступление сил противника, а ночью значительная часть болгарских войск была окружена и уничтожена мощным артиллерийским огнём[2]. На Овчем поле оказалась окружённой значительная часть 4-й болгарской армии.

Битва под Килкисом

Так как все основные силы болгар на греческом фронте находились у Килкиса, греческое командование решило разбить их. Для этого в короткий срок был разработан план, согласно которому левофланговые части болгарской армии должны быть задержаны тремя дивизиями греков, тем временем четыре центральные дивизии греческих войск должны атаковать центр противника в Килкисе. Тем временем 10-я греческая дивизия должна была обойти с севера озеро Дойрани и, контактировав с сербской армией, действовать совместно. Фактически план предполагал взять болгарские войска в кольцо и уничтожить. Греки переоценили силы болгар, считая, что у тех не менее 80 000 человек и 150 орудий. На самом деле болгар было в несколько раз меньше, всего 35 000 солдат[2].

2 июля возобновились бои между греками и болгарами. Первой начала наступление на левом фланге 10-я греческая дивизия. Она пересекла реку Вардар, некоторые её части атаковали Гавгели, а также вступили в незапланированный бой с болгарскими войсками. На правом фланге тоже началось наступление 1-й и 6-й дивизиями. Бой продолжался всю ночь, а 3 июля греки подошли к Килкису вплотную и попытались овладеть городом. Вечером болгарские войска центра и правого фланга отступили к границе. Левый фланг болгарских войск продолжал оборону до следующего дня. 4 июля греки вынудили отступить остатки войск противника. В качестве трофеев были взяты 12 артиллерийских орудий и 3 пулемёта. После боя 10-я и 5-я греческие дивизии объединились в левофланговую группу и вместе начали преследование болгар[2].

Контрнаступление греческой армии

6 июля болгарские войска попытались перейти в контратаку у Дойрана, но были отбиты и отступление возобновилось. Болгары попытались закрепиться на Белашицком перевале. Местность была гористая, а день очень жарким, грекам трудно было развернуть артиллерию. Несмотря на это они сумели сбить болгар с позиции, перевал был взят, хоть и с большими потерями[2].

7 июля греки вошли в Струмицу. Тем временем отступавшая левофланговая болгарская дивизия оттянула на себя три греческих, чем облегчила сопротивление грекам центральной болгарской дивизии. На протяжении трёх дней она сопротивлялась перетянутым на себя войскам, но тоже вынуждена была отступить. В то же время грекам было оказано сопротивление на западном берегу Струмы у Ветрины. 10 июля сопротивление было сломлено, и болгарские войска отошли на восточный. Болгары не могли рассчитывать на победу, так как их армия ослабла и была деморализована, а противник превосходил по численности болгарские войска[2].

11 июля греческая армия короля Константина вступила в контакт с сербской 3-й армией. В тот же день греки с моря высадились в Кавале, которая с 1912 г принадлежала Болгарии. Также грекам удалось занять Серре, а 14 июля они заняли Драму[2]. Греческая армия наступала на север и с 8 по 18 июля вела бои за Кресненское ущелье, создавая непосредственную угрозу болгарской столице, Софии.

Вмешательство в конфликт Румынии и Османской империи

Королевство Румыния ещё в ходе Первой Балканской войны давило на Болгарию, угрожая вмешаться в конфликт на стороне Турции. Она требовала изменить линию границы в Южной Добрудже в свою пользу. С началом Второй Балканской войны румынское руководство опасалось упустить наступательную инициативу, поэтому готовилось к вторжению в Болгарию[2].

В 1908 году в Османской империи произошёл младотурецкий переворот, с приходом к власти младотурок в стране возобладала идеология реваншизма. Османская империя после подписания Лондонского мирного договора не могла вернуть себе все потерянные территории в Европе, поэтому воспользовалась Второй Балканской войной для частичной компенсации потерь в Первой. Фактически султан не давал никаких приказов начать военные действия, инициатором открытия второго фронта стал Энвер-паша, лидер младотурок. Командующим операцией он назначил Иззет-пашу[2].

12 июля турецкие силы пересекли реку Марицу. Их авангард состоял из нескольких частей кавалерии, среди которых была одна иррегулярная, состоящая из курдов. Одновременно 14 июля румынская армия пересекла румыно-болгарскую границу в районе Добруджи и направилась на юг вдоль Чёрного моря на Варну. Румыны ожидали жестокого сопротивления, но ничего подобного не было. Более того, два корпуса румынской кавалерии без сопротивления приближались к столице Болгарии — Софии. Сопротивления румынам почти не оказывалось, так как все войска противника находились далеко на западе страны — на сербско-болгарском и греко-болгарском фронтах. В то же время в течение нескольких последующих дней в Восточной Фракии турками были уничтожены все силы болгар, а 23 июля силы Османской империи овладели городом Эдирне[2]. Восточной Фракией турки овладели всего за 10 переходов.

29 июля болгарское правительство, поняв всю безвыходность ситуации, подписало перемирие. Вслед за ним начались мирные переговоры в Бухаресте[3].

Последствия

Мирные договоры

После окончания Второй Балканской войны 10 августа 1913 года в столице Румынии — Бухаресте — был подписан Бухарестский мирный договор. Турция не участвовала в его подписании. Болгария, как проигравшая в войне сторона, теряла почти все захваченные в ходе Первой Балканской войны территории и сверх того Южную Добруджу. Несмотря на такие территориальные потери, выход к Эгейскому морю у страны сохранялся. Согласно договору[2][6]:

  1. С момента ратификации договора между бывшими противниками наступает перемирие[7]
  2. Устанавливается новая румыно-болгарская граница в Добрудже: она начинается на западе у Туртукайской горы на Дунае, затем проходит прямой линией до Чёрного моря к югу от Кранево. Для формирования новой границы создавалась специальная комиссия, а все новые территориальные разногласия противоборствующие страны должны были решать в третейском суде. Также Болгария обязывалась в течение двух лет срыть все укрепления вблизи новой границы[7]
  3. Новая сербско-болгарская граница с севера пролегала по старой, ещё довоенной границе. Возле Македонии она проходила по бывшей болгарско-турецкой границе, точнее по водоразделу между Вардаром и Струмой. Верхняя часть Струмы при этом оставалась у Сербии. Далее на юге новая сербско-болгарская граница примыкала к новой греко-болгарской. В случае территориальных споров, как и в прошлом случае, стороны должны были обратиться в третейский суд. Для проведения новой границы также созывалась специальная комиссия[7]
  4. Между Сербией и Болгарией должен быть заключён дополнительный договор касательно границ в Македонии[7]
  5. Новая греко-болгарская граница должна начинаться у новой сербско-болгарской, а заканчиваться у устья реки Месты на берегу Эгейского моря. Для формирования новой границы созывалась специальная комиссия, как и в двух предыдущих статьях договора стороны при территориальном споре должны обращаться в третейский суд[7]
  6. Квартиры командования сторон должны быть немедленно уведомлены о подписании мира, а в Болгарии на следующий же день — 11 августа — должна начаться демобилизация[7]
  7. Эвакуация болгарских сил и предприятий с территорий, переданных её противникам, должна начаться в день подписания договора и должна завершиться не позже 26 августа[7]
  8. Во время аннексии потерянных Болгарией территорий Сербия, Греция и Румыния имеют полное право пользоваться железнодорожным транспортом Болгарии без оплаты расходов и проводить реквизицию при условии немедленного возмещения убытков. Все больные и раненые, которые являются подданными болгарского царя и находятся на оккупированных союзниками территориях, должны находиться под присмотром и обеспечиваться армиями стран-оккупантов[7]
  9. Должен произойти обмен пленными. После обмена правительства бывших стран-соперниц должны предоставить друг другу сведения о расходах на содержание пленных[7]
  10. Договор должен быть ратифицирован на протяжении 15 дней в Бухаресте[7]

В Константинопольском мирном договоре оговаривалась лишь болгарско-турецкая граница и мир между Турцией и Болгарией[7]. Его подписали в Стамбуле в частном порядке только Болгария и Османская империя 29 сентября того же года. Согласно ему, Турция обратно получала часть Восточной Фракии и город Эдирне[2][3].

Новые спорные территории

Благодаря соглашению, территория Сербии увеличилась до 87 780 км², на присоединённых землях проживало 1 500 000 человек[6]. Греция увеличила свои владения до 108 610 км², а её население возросло с 2 660 000 до 4 363 000 человек[6]. 14 декабря 1913 года, помимо отвоёванных у турок и болгар территорий, Греции отошёл Крит. Румыния получила Южную Добруджу площадью 6960 км² и с населением 286 000 человек.

Несмотря на значительные территориальные потери, в составе Болгарии оставалась отвоёванная у Османской империи центральная часть Фракии площадью 25 030 км². В болгарской части Фракии проживало 129 490 человек[6]. Таким образом, это являлось «компенсацией» за утерянную Добруджу. Однако позже Болгария потеряла и эту территорию.

На Балканском полуострове оставалось много нерешённых территориальных вопросов ещё со времён Первой Балканской войны. Так, не были до конца определены границы Албании, спорными между Грецией и Османской империей оставались острова в Эгейском море. Статус Шкодера вообще не был определён. В городе по-прежнему находился крупный контингент великих держав — Австро-Венгрии, Италии, Франции и Великобритании, — а также на него претендовала Черногория. Сербия, вновь не добившись в ходе войны доступа к морю, желала аннексировать север Албании, что шло вразрез с политикой Австро-Венгрии и Италии[6][8].

Первая мировая война

Мирный договор серьёзно изменил политическую ситуацию на Балканах. Окончательный развал Балканского союза поддержали Германская империя и Австро-Венгрия. Болгарский царь Фердинанд I был неудовлетворён таким завершением войны. Как утверждают, после подписания договора он произнёс фразу «Ma vengeance sera terrible»[9]. В свою очередь во Второй Балканской войне Сербия потеряла поддержку России, но значительно усилилась. Австро-Венгрия опасалась возникновения на своих границах сильного государства, которое после поражения Болгарии и Турции в Балканских войнах могло стать сильнейшей державой на Балканах. К тому же в Воеводине, которая принадлежала австрийской короне, проживало большое количество сербов. Опасаясь отделения Воеводины, а затем и полного распада империи, правительство Австро-Венгрии искало повод для объявления войны сербам[2][3][6][8].

Тем временем сама Сербия радикализировалась. Победы сразу в двух войнах и резкое усиление государства вызвали национальный подъём. В конце 1913 года сербские войска предприняли попытку оккупировать часть Албании, начался Албанский кризис, который завершился выводом войск Сербии из новообразованного государства[3]. Одновременно под покровительством сербской контрразведки в ходе войн сформировалась группировка «Чёрная рука», контролировавшая практически все органы власти[5].

Часть группировки, известная как «Млада Босна»[5], действовала в Боснии и ставила перед собой цель отколоть её от Австро-Венгрии[8]. В 1914 году при поддержке «Чёрной руки» было совершено Сараевское убийство[5]. Австро-Венгрия давно искала повод ликвидировать единственное государство на Балканах, которое заодно мешало Германии проникнуть на Ближний Восток — Сербию. Поэтому она предъявила сербской стороне ультиматум, вслед за которым началась Первая мировая война[3].

Реваншистская Болгария в новой войне встала на сторону Австро-Венгрии и Германии. Её правительство желало восстановить государство в границах мая 1913 года, для этого нужно было вновь победить Сербию. Начавшаяся мировая война привела к бо́льшим изменениям на Балканах, чем предыдущие две Балканские. Таким образом, Вторая Балканская война имеет далеко идущие косвенные последствия[2][3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Вторая Балканская война"

Примечания

  1. 1 2 [users.erols.com/mwhite28/warstat3.htm#Balkan Secondary Wars and Atrocities of the Twentieth Century] (англ.). Проверено 21 декабря 2008. [www.webcitation.org/615rHz02Q Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 [militera.lib.ru/h/balkanwar/index.html Балканская война. 1912-1913 гг]. — М.: Издание Товарищества издательского дела и книжной торговли Н.И. Пастухова, 1914.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Задохин А. Г., Низовский А. Ю. [militera.lib.ru/h/zadohin_nizovsky/index.html Пороховой погреб Европы]. — М.: Вече, 2000. — 416 с. — (Военные тайны XX века). — 10 000 экз. — ISBN 5-7838-0719-2.
  4. 1 2 3 4 5 Влахов Т. Отношения между България и централните сили по време на войните 1912—1918 г. — София, 1957.
  5. 1 2 3 4 5 Крсто Којовић. Црна књига. Патње Срба Босне и Херцеговине за време светског рата 1914-1918 године / Војислав Беговић. — Београд: Чигоја штампа, 1996.
  6. 1 2 3 4 5 6 Anderson, Frank Maloy and Amos Shartle Hershey. Handbook for the Diplomatic History of Europe, Asia, and Africa 1870-1914. — Washington D.C.: National Board for Historical Service, Government Printing Office, 1918.
  7. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Ключников Ю. В., Собанин А. В. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. — М., 1925. — Т. 1.
  8. 1 2 3 Могилевич А. А., Айрапетян М. Э. На путях к мировой войне 1914—1918. — Л., 1940.
  9. «Моя месть будет ужасна»

Литература

На русском

Книги

  • Бьюкенен Д. У. Мемуары дипломата. — М., 2001. — ISBN 5-1700-8824-8.
  • Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск, 2005.
  • Петросян Ю. А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. — М., 1990.
  • Писарев Ю. А. Великие державы и Балканы накануне Первой мировой войны. — М., 1986.
  • Троцкий Л. Сочинения. — Москва-Ленинград, 1926. — Т. 6.
  • Хальгартен Г. Империализм до 1914 года. Социологическое исследование германской внешней политики до Первой мировой войны. — М., 1961.
  • Балканские народы и европейские правительства в XVIII — начале XX в. — М.: Документы и исследования, 1982.
  • Басханов М. К., Колесников А. А. Накануне Первой мировой: русская военная разведка на турецком направлении. Документы, материалы, комментарии. Тула, Гриф и К., 2014.

Статьи

  • Виноградов В. Н. Об исторических корнях «горячих точек» на Балканах // Новая и новейшая история. — 1993. — № 4.
  • Котов Б.С. Межсоюзническая война лета 1913 года в восприятии русского общества (по материалам прессы) // Новая и новейшая история. — 2015. — № 3.
  • Поповски В. Историко-правовое и политическое значение Берлинского договора 1878 г. для Македонии // Вопросы истории. — 1997. — № 5.

На английском

  • Erickson Edward, Bush Brighton. Defeat in Detail: The Ottoman Army in the Balkans, 1912–1913. — Greenwood Publishing Group, 2003. — ISBN 0275978885.
  • Hall Richard. The Balkan Wars, 1912–1913: Prelude to the First World War. — Routledge, 2000. — ISBN 0415229464.
  • Jacob Gould Schurman. The Balkan Wars 1912 To 1913. — Kessinger Publishing, 2004. — ISBN 1419153455.
  • Joll J. The Origins of the First World War. — London, 1984.

Ссылки

  • [books.google.com/books?pg=PA1&dq=balkan+wars&lr=&id=jIS0djhGv9cC&hl=ru#PPA1,M1 Jacob Gould Schurman «The Balkan Wars 1912 to 1913» на Google Books] (англ.)
  • [books.google.com/books?pg=PA535&dq=Second+Balkan+War&lr=&id=xcp7OXQE0FMC&hl=ru Leften Stavros Stavrianos «The Balkans Since 1453»] (англ.)
  • [web.archive.org/web/20080108055105/www-history.univer.kharkov.ua/sno/sno_konf_files/sno_konf_58/abramova.htm Абрамова А. «Балканские войны 1912—1913 гг.: причины и итоги»] (рус.)
  • [savelaleksandr.narod.ru/WARS/page82.html Балканские войны] (рус.)
  • [www.pollitecon.com/html/treaties/Treaty_Of_Bucharest_1913.html Бухарестский мирный договор] (англ.)
  • [cnparm.home.texas.net/Wars/BalkanCrises/BalkanCrises02.htm Хронология Балканских войн] (англ.)
  • [www.newlocalhistory.com/bookshelf/?tezis=almanah6=154=157 Евдокимович А. Л. «Македонский территориальный конфликт как фактор межгосударственных отношений Болгарии, Греции и Югославии (1912—1926 гг.»)] (рус.)


Отрывок, характеризующий Вторая Балканская война

Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.