Вторая битва за Копривницу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вторая битва за Копривницу
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии
Дата

13 октября17 октября 1944

Место

Копривница

Итог

безуспешная операция НОАЮ

Противники
Югославия Югославия Хорватия Хорватия
Третий рейх Третий рейх
Командующие
генерал-майор Павле Якшич полковник Рафаэл Бобан
Силы сторон
около 17000 - 18000 человек около 9000 человек
Потери
108 человек убито, 474 человек ранено, 62 человека пропали без вести (без данных о потерях 12-й славонской дивизии) около 104 человек убито, около 200 человек ранено

Вторая битва за Копривницу (сербохорв. Druga bitka za Koprivnicu / Друга битка за Копривницу), также известная как Неудачное нападение на Копривницу (сербохорв. Neuspeo napad na Koprivnicu / Неуспео напад на Копривницу) — боевые действия 6-го славонского и 10-го загребского корпусов НОАЮ с целью освобождения города Копривница от усташско — домобранских военных формирований в ходе Подравской наступательной операции. Длились с 13 по 17 октября 1944 года[1].





Военная ситуация и план операции

В результате успешного наступления войск 6-го и 10-го корпусов НОАЮ в Славонии в сентябре — октябре 1944 года была освобождена большая часть Подравины, включая населённые пункты Вировитица, Вирье, Джюрджевац, Клоштар, Новиград-Подравски, Питомача, Подравска-Слатина, Чаджавица и др. В соответствии с планом Подравской наступательной операции частям двух хорватских корпусов надлежало взять штурмом город Копривницу. После этого планировалось нанести удар по главной коммуникации немцев БелградЗагреб и овладеть городом Бьеловар.

Согласно плану операции, штурм города возлагался на 32-ю и 7-ю дивизии 10-го корпуса. 32-я дивизия должна была действовать с западной и южной стороны города, 7-я — с северной и восточной. 33-я хорватская дивизия блокировала город с направлений Лудбрег — Копривница и Крижевцы — Копривница. 40-я славонская дивизия 6-го корпуса перекрывала направление к северу от Копривницы по линии Дрне — Торчец — Пустаковац. 12-я славонская дивизия пребывала в резерве.

Для руководства операцией был создан оперативный штаб в составе: начальник главного штаба народно-освободительной армии и партизанских отрядов (НОА и ПО) Хорватии генерал-майор Павле Якшич, командир 6-го корпуса полковник Матэ Еркович, командир 10-го корпуса генерал-майор Владо Матетич, а также комиссары двух корпусов полковники Отмар Креачич и Иван Шиби[1].

Ход боёв

Гарнизон Копривницы cостоял из 20-го и 36-го батальонов 5-й усташской бригады (сербохорв. V. stajaći djelatni zdrug), подразделений 1-го полка бригады охраны поглавника (сербохорв. Poglavnikov tjelesni zdrug) и усташских формирований из других гарнизонов Подравины, отступивших сюда в ходе октябрьского наступления частей НОАЮ. Руководил этими силами командир 5-й усташской бригады полковник Рафаэл Бобан. Город защищали два оборонительных пояса. Под укрепления задействовалось каменные дома, водные преграды, кладбище, два кирпичных завода, железнодорожная насыпь. Всё это усиливалось многочисленными бункерами, заграждениями из колючей проволоки, окопами и минными полями[2].

13 октября 1944 года в 22:00 начался штурм города силами четырёх бригад — по две из состава 32-й и 7-й дивизий. Усташи и домобраны ожидали удара и оборонялись стойко. В первую ночь не удалось достичь успеха. На следующий день, в 11:00 атака возобновилась при поддержке артиллерии и снова безрезультатно.

Командование заменило измотанную и понёсшую большие потери 7-ю дивизию. Ей на смену пришли Осиекская и 12-я бригады 12-й дивизии, а также 18-я бригада 40-й дивизии. Усташи и домобранцы сражались с чрезвычайным упорством. Из центра города их поддерживал артиллерийский огонь и сильный резерв, применяемый в нужный момент. Несмотря на 5 — 6 атак, в ночь с 14 на 15 октября развить успех не удалось. Противник постоянно контратаковал и восстанавливал ранее утраченные позиции. Измотанную боями Осиекскую бригаду сменила 12-я бригада. Атаки продолжались в течение ночи с 15 на 16 октября. 16 октября штурм города был прекращён[1][3].

Итоги

В боях за Копривницу 7-я, 32-я и 40-я дивизия потеряли 108 человек убитыми, 474 — ранеными, 62 человека пропали без вести. Данные о потерях 12-й дивизии отсутствуют. Со стороны оборонявшихся погибли 104 солдат и около 200 были ранены[1]. В публикациях на данную тему имеется много расхождений и противоречий, что в целом характерно для сведений о военных потерях.

Результатом безуспешного штурма Копривницы явился отказ командования Главного штаба НОА и ПО Хорватии от нападения на Бьеловар.

Боями за город завершилась в целом успешная Подравская наступательная операция славонского и загребского корпусов, в ходе которой была с 25 сентября по 12 октября освобождена территория протяженностью около 100 км. Несмотря на последнюю неудачу, операция имела большое политическое значение, так как впервые за Вторую мировую войну в Подравине войска НОАЮ добились cерьезных успехов[1].

Напишите отзыв о статье "Вторая битва за Копривницу"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Mladenko Colić. Pregled operacija na jugoslovenskom ratištu: 1941—1945. — Beograd: Vojnoistorijski Institut, 1988. — S. 236—240.
  2. Jovan Kokot. Dvanaesta proleterska slavonska brigada. — Beograd: Vojnoizdavački i novinski centar, 1987.
  3. Здравко Б. Цветкович. Осиекская ударная бригада (Zdravko B. Cvetković «Osječka udarna brigada»), монография. — Белград: Vojnoizdavački zavod, 1981.

Литература

  • Mladenko Colić. Pregled operacija na jugoslovenskom ratištu: 1941—1945. — Beograd: Vojnoistorijski Institut, 1988.
  • Здравко Б. Цветкович. Осиекская ударная бригада (Zdravko B. Cvetković «Osječka udarna brigada»), монография. — Белград: Vojnoizdavački zavod, 1981.


Отрывок, характеризующий Вторая битва за Копривницу

И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.