Вторая кампания во Французском Индокитае
| Вторая кампания во Французском Индокитае | ||||
| Основной конфликт: Юго-Восточно-Азиатский театр военных действий Второй мировой войны | ||||
 Карта Французского Индокитая | ||||
| Дата | ||||
|---|---|---|---|---|
| Место | ||||
| Итог |
Победа Вьетминя: поражение французов, капитуляция Японии, Августовская революция | |||
| Противники | ||||
| ||||
| Командующие | ||||
| ||||
| Силы сторон | ||||
| ||||
| Потери | ||||
| ||||
Вторая кампания во Французском Индокитае (вьетн. Chiến dịch Đông Dương, яп. 明号作戦), также известное как «японский переворот марта 1945 года», — операция вооружённых сил Японии во Французском Индокитае, а именно — в Камбодже, Вьетнаме, Лаосе, проведённая в конце Второй мировой войны — в марте 1945 года. Целью операции было предотвращение возвращения этих территорий под реальный контроль Франции и Союзников. Вьетнам не был на момент японского вторжения колонией в полной мере: в рамках Французского Индокитая колонией считалась только его основная часть, Кохинхина, тогда как Аннам и Тонкин были французскими протекторатами.
Кампания привела к недолгой формальной независимости прояпонских марионеточных государств Вьетнамской империи, Государства Лаос и Королевства Кампучия, а также к полной дезорганизации французской администрации Индокитая. После вторжения в Индокитае началась партизанская война против японцев, которую французы и вьетнамцы в некоторых отрядах вели совместно, а правительство освобождённой Франции подготавливало вторжение в Индокитай, но Япония в конечном итоге капитулировала до того, как в Индокитае могли бы начаться какие-либо серьёзные боевые действия.
Переворот
В 1945 году японцы всерьёз начали опасаться возможного вторжения Союзников во Французский Индокитай. Режим Виши в самой Франции к тому времени уже фактически прекратил своё существование, но его колониальная администрация продолжала действовать в Индокитае хотя его губернатор Жан Дюк признал Временное правительство Французской республики и установил с ним связь.[1]
К марту 1945 года японские войска были передислоцированы поблизости от городов, в которые располагались наиболее крупные французские гарнизоны, а 9 марта 1945 года выдвинули французским войскам ультиматум немедленно разоружиться без предупреждения. Тех, кто отказывался, как правило, убивали. В Сайгоне старшие японские офицеры пригласили нескольких французских командиров на банкет, где последние в скором времени после его начала были арестованы и почти все убиты. В том же Сайгоне японцы казнили путём обезглавливания двух высокопоставленных вишистских чиновников, Эмиля Рене Лемона и Камиля Афаля, когда те отказались подписать документы о капитуляции.[2] Положение французских гарнизонов в отдалённых частях страны, тем не менее, было намного лучше, так как японцы во время первого вторжения разместили свои войска далеко не на всех территориях Индокитая; колонна из 5700 человек, в том числе множества французских легионеров, под командованием генерал-майора Марселя Алессандри сумел с боями добраться до националистического Китая.[2]
Французская администрация была фактически уничтожена. Под давлением Японии Вьетнамская империя, Королевство Лаос и Королевство Кампучия были вынуждены провозгласить свою независимость. Император Вьетнама Бао Дай находился во Вьетнаме и активно сотрудничал с японцами, которые возвели его на трон. Король Кампучии Нородом Сианук также формально повиновался японцам, но они не доверяли монарху, известному своим «франкофильством».
Камбоджийский лидер Сын Нгок Тхан, который был сослан в Японию, считался более надёжным союзником, чем Сианук, был возвращён в Кампучию, где стал министром иностранных дел в мае, а в августе — премьер-министром. В Лаосе же, однако, король Сисаванг Вонг, являвшийся союзником французов, отказался провозглашать независимость и вступил в конфликт с премьер-министром принцем Претсаратом, который и провозгласил независимость.
Сопротивление
Китайская республика, которая дала приют части французских войск, и Соединённые Штаты Америки не хотели, чтобы началась крупномасштабная операция для восстановления французской власти в Индокитае, так как они не были заинтересованы в восстановлении позиций Франции в регионе. Обе страны отдали распоряжение, чтобы их войска не оказывали французам никакой помощи в регионе, но американский генерал Клэр Ли Шеннолт, знаменитый командир Летающих тигров, пошёл против этих приказов, а самолёты пятьдесят первой боевой группы и двадцать седьмой эскадрильи транспортной авиации вылетели для поддержки отступления части французских войск в Китай.[3]
Британские коммандос из отряда «Force 136» проводили небольшие операции во Французском Индокитае с конца 1944 года. После переворота французские и британские десантники небольшими группами приземлялись на территории Индокитая для ведения партизанской борьбы против японцев. Французские колониальные войска, бежавшие от японцев после переворота, присоединялись к ним, чтобы принять участие в боевых действиях. Наиболее сильным французское сопротивление было во Французском Лаосе, так как японский контроль над этой территорией был довольно слабым. Тем не менее, коммандос не хватало точных приказов от своих командований и ресурсов для проведения каких-либо крупномасштабных операций.
Французские и лаосские партизанские группы также не имели значительной огневой мощи, но им всё-таки удалось взять под свой контроль несколько сельских регионов. В северной части Вьетнама Вьетминь под руководством Хо Ши Мина начал свою собственную партизанскую войну против японцев и создал множество баз в сельской местности, не встречая особого сопротивления со стороны оккупационных сил, которые были размещены в основном в городах.
Во Франции, к этому моменту практически полностью освобождённой от немецких войск, был создан и подготовлен для отправки в Индокитай Французский Дальневосточный экспедиционный корпус, который должен был сражаться с японскими интервентами.
Тем не менее, японские войска сдались, когда император Хирохито объявил о капитуляции Японии в августе 1945 года. 19 августа японцы капитулировали перед Вьетминем. Когда император Бао Дай отрёкся от престола, Вьетминь взял под свой контроль Ханой. В провинции Тхайнгуен, однако, японцы отказались сдаться и вели бои с Вьетминем с 20 по 25 августа 1945 года. 26 августа они, наконец, сдались, вследствие чего Вьетминь смог овладеть их оружием. Хо Ши Мин провозгласил независимость Вьетнама 2 сентября 1945 года.
Последствия
Войска из Соединённого королевства — Двадцатая индийская дивизия под командованием генерал-майора Дугласа Грэйси — и войска Китайской республики (Национально-революционная армия) вошли в страну и начали разоружение японских войск. К ним присоединился Французский Дальневосточный экспедиционный корпус, прибывший в сентябре. Войска под командованием французского генерала Жака Массю взяли под свой контроль Сайгон.
Французский Индокитай стал постепенно выходить из хаоса, в котором он находился при японской оккупации. Адмирал Жан Дюк, который поддерживал режим Виши, а не «Свободную Францию», был отправлен во Францию, чтобы предстать перед судом. В Лаосе антифранцузское движение «Лао Иссара» под руководством принца Претсарата свергло короля и провозгласило полную независимость страны в октябре 1945 года, но было вынуждено бежать в апреле 1946 года, когда французские войска вторглись в Лаос. В Камбодже Сын Нгок Тхан был арестован французами. Под контролем Хо Ши Мина частично находился север Вьетнама, ставший базой для подготовки Первой Индокитайской войны.
Напишите отзыв о статье "Вторая кампания во Французском Индокитае"
Примечания
- ↑ Jacques Dalloz, La Guerre d'Indochine, Seuil, 1987, pp 56-59
- ↑ 1 2 Windrow Martin. The Last Valley. — Weidenfeld & Nicolson, 2004.
- ↑ Bernard Fall, Street Without Joy, Stackpole Books, 1994, p.24-25
Литература
- Grandjean Philippe. L'Indochine face au Japon : Decoux-de Gaulle, un malentendu fatal. — Paris: L'Harmattan, 2004.
Ссылки
- [www.ina.fr/histoire-et-conflits/decolonisation/video/AFE86003165/le-general-sabatier-a-lambes.fr.html The General Sabattier in Lambaesis, French Algeria], French newsreels archives (Les Actualités Françaises), July 15, 1945
- [www.anapi.asso.fr/en_Prisoners-of-the-Japanese_17.htm The 9th March 1945 onslaught (3-part dossier)]
- [www.net4war.com/e-revue/dossiers/indochine/contexte/contexte01.htm Japanese intervention of 1945, Dr. Jean-Philippe Liardet] фр.
Отрывок, характеризующий Вторая кампания во Французском Индокитае
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
