Вторая опиумная война

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вторая Опиумная война

Взятые форты Дагу
Дата

1856—1860

Место

Китай

Причина

Великобритания и Франция желали вторгнуться на китайский рынок

Итог

победа Великобритании и Франции

Изменения

передача Великобритании Коулуна
Присоединение Приамурья и Приморья к России

Противники
Великобритания
Франция
США (1856 и 1859)
Цинская империя
Командующие
Майкл Сеймур, Джеймс Хоуп Грант
Джеймс Брюс
Шарль Кузен-Монтабан, Жан-Батист Луи Гро
Огюст Леопольд Проте
Джеймс Армстронг
Джозия Татнол
Сэнгэ Ринчен
Силы сторон
11 000 чел.
6700 чел.,
173 корабля
287 чел., 4 корабля
200 000 чел.
Потери
неизвестно неизвестно
 
Вторая Опиумная война
Форты реки Чжуцзян –

Гуанчжоу – Форты Дагу(1) – Форты Дагу(2) – Форты Дагу(3) – Чжанцзявань – Балицяо – Пекин

Вторая опиумная война — война Великобритании и Франции с Цинской империей, продолжавшаяся с 1856 по 1860 год. В публицистике XIX столетия операции 1859-60 годов считались отдельной «Третьей опиумной войной», в современной историографии все события 1856-60 годов принято считать единым конфликтом.





Предпосылки

В 18511864 гг. в империи Цин шла гражданская война. Ослабление маньчжурской имперской власти после Первой опиумной войны стало переломным моментом в истории этого государства. На территории империи Цин образовалось Тайпинское государство, с которым маньчжурское правительство вело изнурительную борьбу.

На первых порах гражданской войны иностранные торговцы и миссионеры сочувствовали тайпинам.

Формально Великобритания, Франция, США на первоначальном этапе тайпинского восстания соблюдали нейтралитет. Однако, на самом деле они уже в 1854 г. попытались использовать Гражданскую войну в своих целях. Дипломатические представители Великобритании, Франции и США предъявили маньчжурскому императору совместное требование о перезаключении договоров 1842—1844 гг. Державы требовали себе права неограниченной торговли на всей территории Китая, допущения своих постоянных послов в Пекин, официального права торговать опиумом. Цинское правительство отклонило эти требования, но к открытому конфликту это не привело, так как военные силы Великобритании в это время были связаны в войнах с Россией, Персией и Индией.

Повод

Когда Великобритания, Франция и Россия освободили свои силы после Крымской войны, британцы стали искать повод для развязывания военного конфликта в империи Цин. Такой повод нашёлся — это было задержание китайскими властями английского судна «Эрроу», занимавшегося контрабандной торговлей.

8 октября 1856 года китайские чиновники взошли на борт лорчи Arrow («Эрроу»), китайского корабля, (порт приписки — Гонконг) плывшего под флагом Великобритании. Существовало подозрение, что этот корабль занимается пиратством, контрабандой и торговлей опиумом. Двенадцать человек было арестовано и, несмотря на требования Великобритании, они не были выпущены на свободу. После этого инцидента Великобритания объявила войну империи Цин.

Ход войны

В конце октября 1856 г. британская эскадра подвергла бомбардировке порт Гуанчжоу. В начале 1857 г. в военных действиях также участвовали американские корабли. Вскоре к Англии присоединилась и Франция, избрав в качестве повода для своего вмешательства арест и смерть французского миссионера Огюста Шапделена в провинции Гуанси.

После проигрыша Цинской империей сражения за форты Дагу 20 мая 1858 года китайскому правительству стало ясно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Немедленно после прибытия союзной эскадры в Тяньцзинь было получено извещение, что китайский император назначил двух уполномоченных для заключения мирного трактата. Императорские представители прибыли 30 мая, и после переговоров с представителями Великобритании, Франции, России и США были подписаны Тяньцзиньские трактаты. По ним европейской торговле были открыты шесть новых портов, миссионеры получили право свободно путешествовать внутри Китая, все иностранцы, обвиняемые в каких бы то ни было преступлениях, должны были передаваться в консульства и быть судимы по собственным законам, китайское правительство приняло на себя возмещение военных издержек.

Воспользовавшись конфликтом, Россия предложила Цинской империи военную помощь в обмен на территориальные уступки. В 1858 году был заключен Айгунский договор, по которому Россия получила права на левый берег Амура и контроль над Уссурийским краем.

Тяньцзиньские трактаты, подписанные в 1858 году, должны были быть ратифицированы в Пекине в 1859-м. Российский посланник прибыл в Пекин по суше, однако английский, французский и американский представители следовали морским путём. Прибыв к устью реки Байхэ, они обнаружили, что разрушенные в прошлом году крепости Дагу, прикрывавшие вход в устье реки, не только восстановлены, но и перестроены на современный манер. Представитель китайской администрации предложил западным посланникам высадиться в Бэйтане, находившемся в несколько километрах к северу, и оттуда следовать в Пекин сухим путём, однако посланники непременно желали доплыть до Тяньцзиня, и обратились к командовавшему эскадрой английскому адмиралу Джеймсу Хоупу с просьбой открыть вход в Байхэ силой. 25 июня 1859 г. Адмирал Хоуп согласился исполнить просьбу посланников, полагая по примеру прошлой войны, что достаточно будет одного обстрела фортов для открытия входа в реку. Однако англо-французские войска, рассчитывавшие на лёгкий десант по образцу атаки прошлого года, неожиданно наткнулись на жёсткую китайскую оборону и, понеся значительные потери, были вынуждены бесславно ретироваться в Шанхай и ждать новых указаний из Европы. Сражение за крепости Дагу 25 июня 1859 г. показало Англии и Франции, что с небольшой эскадрой рассчитывать на успех нельзя, и оба правительства решились послать в Китай значительные морские и сухопутные силы. Британскими войсками (12 290 человек) командовал генерал Джеймс Хоуп Грант, а французскими (7 650 человек) командовал генерал Шарль Кузен-Монтабан.

В 1860 году англо-французские войска встретились в Гонконге, высадились в Бэйтане 12 августа и успешно атаковали крепости Дагу 21 августа. Крепости сильно пострадали и войска генерала Сэнгэринчи вынуждены были отойти.

Затем союзные войска заняли Тяньцзинь. Прождав до 7 сентября и поняв, что китайские представители не намерены нормально вести переговоры, а лишь тянут время, союзники решили выступить к Тунчжоу и вступить в переговоры с китайскими представителями там. 13 сентября союзная армия достигла деревни Хэсиу. До 15 сентября шло сосредоточение войск, тем временем возобновились дипломатические переговоры. Пока шли переговоры, командовавший цинскими войсками монгольский князь Сэнгэринчи сосредотачивал армию у Тунчжоу, рассчитывая одним ударом уничтожить слабые англо-французские силы. Переговоры должны были дать цинской стороне время для подтягивания маньчжурской конницы, которая была основной ударной силой.

17 сентября англо-французские войска достигли деревни Мадао в десятке километров от Тунчжоу. Утром 18 сентября они должны были подойти к Тунчжоу ещё ближе, и расположиться на биваках, для выбора которых ещё накануне были высланы офицеры. Эти офицеры, выехав на рассвете из Тунчжоу для встречи своих войск, обнаружили южнее деревни Чжанцзявань китайские войска, расположившиеся в боевом порядке. Они были разбиты, однако Сэнгэринчи не считал дело проигранным. Маньчжурская кавалерия была сконцентрирована к западу от Тунчжоу, готовясь дать решающее сражение. Для окончательного разгрома китайско-маньчжурских войск союзным силам понадобился ещё один бой — Сражение у моста Балицяо 21 сентября. Это сражение стало решающим. В нём из 50 000—60 000 человек, принимавших участие в сражении на стороне китайской армии было потеряно около 3 000. Было потеряно 27 бронзовых орудий. Потери союзников были ничтожны: французы потеряли 3 человек убитыми и 17 ранеными, англичане — 2 убитыми и 29 ранеными.[1]

Получив известие о поражении своей армии, император Айсиньгёро Ичжу бежал в провинцию Жэхэ, оставив вести переговоры своего младшего брата — великого князя Гуна. После недельных переговоров стало ясно, что китайцы опять пытаются выгадать время, и союзники приняли решение наступать на Пекин. Остановка у Балицяо дала англичанам и французам возможность подтянуть тылы, организовать систему снабжения и подвезти осадную артиллерию, необходимую для штурма Пекина.

5 октября обе союзные армии выступили в путь, и 6 октября достигли северо-восточного угла городской стены Пекина. Разведка сообщила, что у северо-западного угла находится укреплённый лагерь, который занимает 10.000 маньчжурских войск. Главнокомандующие решили немедленно двинуться туда и разбить врага в полевом сражении. Однако оказалось, что лагерь оставлен ещё в предыдущую ночь, а двигавшаяся на правом фланге английская кавалерия сообщила, что китайская армия отступила по направлению к летнему императорскому дворцу Юаньминъюань, находящемуся в 10-15 км к северо-западу от городской стены. Получив это известие, союзные главнокомандующие решили немедленно идти по направлению к дворцу, причём общим сборным пунктом обеих армий был назначен сам дворец. Двигаясь по незнакомым дорогам, английские и французские войска вскоре потеряли друг друга из виду; английская кавалерия потеряла свою пехоту и присоединилась к французским войскам. С наступлением ночи французские войска достигли дворца Юаньминъюань, где имели лишь небольшую стычку с плохо вооружённым отрядом дворцовой стражи из 20 человек. Английские войска по пути наткнулись на бивак маньчжурской конницы, и в итоге были вынуждены заночевать на полдороге в небольшой деревне.

7 октября 1860 года начался совместный грабёж летнего императорского дворца, а также прилегавших к нему строений. В связи с тем, что английские войска располагались в отдалении от дворца, английские солдаты не могли принимать участия в грабежах, это могли делать лишь офицеры, обладавшие большей свободой передвижения. Для восстановления справедливости командовавший английскими войсками генерал Грант создал комиссию по справедливому распределению награбленного между военнослужащими.

Захват дворца показал, что китайская армия после недавних поражений отказалась от всякого сопротивления. Наступление к северу с целью её преследования не обещало успеха, лишь чрезмерно растягивая коммуникации. Поэтому было решено вернуться к Пекину, чтобы его захватом повлиять на скорейшее заключение мира.

10 октября союзники встали лагерем у пекинской городской стены. Китайской стороне был выдвинут ультиматум: союзники для обеспечения посольств при ведении дальнейших переговоров в Пекине потребовали передаче под их контроль крепостных ворот Аньдинмэнь. В случае, если ворота не будут уступлены до 13 октября, союзники угрожали взять их силой и начать артобстрел города.

13 октября в 10 часов утра великий князь Гун прислал от себя уполномоченного Хань Ци, который старался отговорить Союзников от требований передачи ворот, или хотя бы оттянуть время передачи. Лишь за несколько минут до полудня, когда артиллерийская прислуга уже заняла места возле орудий, ворота были отворены и переданы генералу Нэйпиру.

Результаты

24—25 октября 1860 года был подписан Пекинский договор, по которому цинское правительство согласилось выплатить Великобритании и Франции 8 миллионов лянов контрибуции, открыть для иностранной торговли Тяньцзинь, разрешить использовать китайцев в качестве рабочей силы (кули) в колониях Великобритании и Франции. К Великобритании с этого момента переходила южная часть Цзюлунского полуострова. Постоянный поток продаваемого британцами в Китай опиума привел к гигантскому распространению наркомании среди китайцев, деградации и массовому вымиранию населения

14 ноября, в благодарность за спасение графом Н. Игнатьевым Пекина от разграбления англо-французскими войсками, Цинская империя подписала с Россией договор о границе по Амуру и Уссури.

Напишите отзыв о статье "Вторая опиумная война"

Примечания

  1. Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е., Опиумные войны.

Ссылки

  • Волынец А. [warspot.ru/6741-vtoraya-opiumnaya-voyna-somnitelnyy-casus-belli «Вторая опиумная война: сомнительный casus belli»]
  • Волынец А. [warspot.ru/6777-vtoraya-opiumnaya-voyna-pobedit-protivnika-maloy-krovyu «Вторая опиумная война: победить противника малой кровью»]
  • Волынец А. [warspot.ru/6820-vtoraya-opiumnaya-voyna-probnyy-udar-na-pekin «Вторая опиумная война: пробный удар на Пекин»]
  • Волынец А. [warspot.ru/6874-tretya-opiumnaya-voyna-evropeytsy-nachinayut-s-porazheniya «Третья «опиумная» война: европейцы начинают с поражения»]
  • Волынец А. [warspot.ru/6971-tretya-opiumnaya-voyna-derevyannye-pushki-kitaya «Третья «опиумная» война: деревянные пушки Китая»]
  • Волынец А. [warspot.ru/7064-tretya-opiumnaya-voyna-bitva-za-pekin «Третья «опиумная» война: битва за Пекин»]
  • [militera.lib.ru/h/butakov_tizengauz/index.html Бутаков Александр Михайлович, барон Тизенгаузен Александр Евгеньевич, Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840—1842, 1856—1858, 1859 и 1860 годах]

Отрывок, характеризующий Вторая опиумная война

После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.