Вторая франко-дагомейская война
| Вторая франко-дагомейская война | |||
| Основной конфликт: Колониальный раздел Африки | |||
 Битва у Догбы (19 сентября 1892 года) | |||
| Дата |
4 июля 1892 — 15 января 1894 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
центральная часть современного Бенина | ||
| Итог |
победа Франции | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Вторая франко-дагомейская война (1892—1894) — боевые действия между Францией и государством Дагомея африканского народа Фон.
Предыстория
Потерпев поражение в первой франко-дагомейской войне, король Беханзин начал закупать через порт Уида современное оружие (карабины Манлихер и Винчестер) у германских торговцев; всего было закуплено от 4 до 6 тысяч стволов. Перевооружившись, дагомейцы вновь приступили к осуществлению набегов в долине Уэме. Виктор Байо — французский резидент в Порто-Ново — отправился на канонерке вверх по реке для выяснения обстановки, но его корабль был атакован, пять человек было ранено. Король Бенханзин отверг французские жалобы, и Франция тут же объявила войну.
Боевые действия
Франция поручила вести войну с Дагомеей Альфреду-Амеде Додсу, полковнику сенегальских морских пехотинцев. Полковник Додс прибыл с более чем двухтысячным воинским контингентом, в состав которого входили Французский Иностранный легион, морская пехота, сапёры, артиллерия, сенегальские стрелки и сенегальская кавалерия. Эти войска были вооружены винтовками Лебеля. К ним присоединились 2600 носильщиков из находившегося под французским протекторатом королевства Порто-Ново.
15 июня 1892 года французы блокировали побережье Дагомеи, чтобы пресечь дальнейшие закупки оружия. 4 июля французские канонерки обстреляли несколько деревень в нижней части долины Уэме. В середине августа после тщательной подготовки французская армия начала продвижение вглубь континента по направлению к дагомейской столице — городу Абомей.
К середине сентября французские силы сосредоточились у деревни Догба, расположенной на границе между Порто-Ново и Дагомеей. В 5 утра 19 сентября они были атакованы дагомейской армией. После трёх- или четырёхчасового боя с неудачными попытками довести дело до рукопашной схватки дагомейцы отступили, оставив на поле боя несколько сот трупов. Французы потеряли убитыми пять человек.
Поднявшись на пару десятков километров вверх по реке, французы повернули на запад в направлении Абомея. 4 октября французы были атакованы у деревни Погесса дагомейскими силами, которыми командовал лично король Беханзин. В бою, длившемся несколько часов, оказалось, что дагомейские ножи и мачете не могут соперничать с длинными штыками французских ружей: дагомейцы отступили, оставив на поле боя порядка 200 тел, потери французов составили 42 человека. Наибольшие потери дагомейцы понесли при французских штыковых атаках.
После битвы при Погессе дагомейцы старались по возможности избегать генеральных сражений и применять партизанскую тактику. Они также пытались остановить противника с помощью ям-ловушек и траншей[2].
6 октября французы столкнулись с дагомейцами у деревни Адегон. В этой стычке французы потеряли 6 убитыми и 32 ранеными, дагомейцы же потеряли убитыми 86 человек из регулярных войск и 417 дагомейских амазонок[3]. Потери корпуса амазонок были столь велики, что после этого они неделю не участвовали в боестолкновениях, однако начиная с 15 октября принимали участие в каждой стычке. Это сражение явилось поворотным пунктом в умонастроениях дагомейцев: они пришли к выводу, что войну выиграть не удастся.
14 октября французы прибыли к деревне Акпа и, отбив там очередную дагомейскую атаку, задержались для подтягивания тылов и получения снабжения[3]. Дагомейцы блокировали деревню и ежедневно атаковали французов. В атаках участвовал реорганизованный корпус амазонок. 20 октября французы получили подкрепления. 26 октября они выступили в направлении деревни Котопа. 26-27 октября шли бои у Котопы и в других местах. Французские штыковые атаки оказались решающим фактором во всех схватках. Французы смогли прорваться через линии дагомейских траншей. По французским сообщениям, амазонки участвовали в боях, но их атаки не имели успеха.
Со 2 по 4 ноября состоялось крупное сражение между французскими и дагомейскими войсками у деревни Кана[4]. К этому времени в дагомейской армии уже было не более полутора тысяч человек, включая рабов и освобождённых заключённых. Бой был долгим, 3 ноября король Беханзин лично командовал атакой на французский лагерь, но в итоге дагомейцам опять пришлось отступить после четырехчасового боя. Последний бой в районе Каны происходил у королевского дворца. Специальные отряды амазонок использовались для нападений на французских офицеров. После длившегося весь день сражения штыковая атака французов опрокинула дагомейцев.
Завершение войны
5 ноября дагомейцы отправили к французам делегацию для переговоров о мире. Переговоры провалились, и 16 ноября французская армия вступила в Абомей. Король Беханзин, не желая отдавать столицу в руки врага, эвакуировал население и поджёг город. 17 ноября французы заняли весь город и подняли французский триколор на уцелевшем в пожаре королевском дворце. Беханзин и остатки королевской армии бежали на север.
Французы посадили на королевский трон брата Беханзина. Сам Беханзин, после безуспешных попыток воссоздания армии и организации сопротивления, 15 января 1894 года сдался французам и был сослан на Мартинику.
Напишите отзыв о статье "Вторая франко-дагомейская война"
Примечания
Ссылки
- Stanley B. Alpern. Amazons of Black Sparta: The women Warriors of Dahomey. — New York University Press, 1998. — 280 с. — ISBN 1850653615.
Отрывок, характеризующий Вторая франко-дагомейская война
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
