Вторжение в Исландию (1940)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
 
Скандинавия и прилегающие регионы в годы Второй мировой войны
Инцидент с «Альтмарком»

Датско-норвежская операция (Дания Норвегия) • Битва при Нарвике Фарерские острова Исландия Лофотенские острова Шпицберген (1) Вогсёй Шпицберген (2) Шпицберген (3) «Тирпиц» Атака на Веморк Мурманск Рейд на Киркенес и Петсамо Петсамо-Киркенесская операция Оккупация Дании Оккупация Норвегии Датское движение Сопротивления Норвежское движение Сопротивления Холокост в Дании Холокост в Норвегии Операция «Боевой конь» Швеция «Белые автобусы»

Вторжение в Исландию (англ. Invasion of Iceland) под кодовым названием Операция «Форк» (англ. Operation Fork — Вилка) — стратегическая операция британских вооружённых сил, проведённая в 1940 году во время Второй мировой войны. Целью операции было предотвращение возможной высадки германских войск в Исландии.

Вторжение началось утром 10 мая 1940 года с высадки британских войск в столице страны, Рейкьявике. Не встречая сопротивления, они быстро заняли стратегически важные объекты, отключили узлы связи и арестовали всех находившихся в стране граждан Германии, после чего, изъяв местные транспортные средства, достаточно быстро заняли другие населённые пункты страны — Хвалфьордур, Акранес, Калдарнес, Санскей, взяв под контроль потенциальные места высадки в случае возможной немецкой контратаки. В последующие дни в Рейкьявике была развёрнута система ПВО, а британский военный отряд был направлен к ещё не занятому городу Акюрейри.

Уже вечером 10 мая правительство Исландии выразило категорический протест против оккупации нейтральной страны, потребовав от англичан компенсации. Британия в ответ пообещала не только компенсацию, но и заключение различных выгодных для Исландии соглашений, невмешательство во внутренние дела страны и полный вывод всех войск после окончания войны. После этого Исландия де-факто стала сотрудничать с союзниками, хотя формально ещё долгое время оставалась нейтральной страной.

Изначально оккупационные войска состояли лишь из 746 морских пехотинцев, плохо вооружённых и обученных. Хотя они преуспели в своей миссии, этих сил было явно недостаточно для обороны всей территории острова, поэтому 17 мая на острове высадился уже 4000-й контингент британских войск, впоследствии увеличенный до 25000 человек. Спустя год британские оккупационные силы были заменены американскими, хотя США на тот момент ещё не вступили во Вторую мировую войну. Американские войска находились в стране до конца войны.





Предыстория

В 1918 году после долгого периода датского правления Исландия стала де-факто независимым государством, находящимся в личной унии с Данией: король Дании считался и королём Исландии, Дания была ответственна за внешнюю политику и оборону Исландии. «Новорождённое» Королевство Исландия объявило себя нейтральной страной без каких-либо собственных сил обороны. Договор об унии начал пересматриваться с 1941 года, и Исландией было заявлено, что через три года он будет в одностороннем порядке расторгнут ей, если новое приемлемое соглашение не будет разработано. Ещё к 1928 году все основные исландские политические партии сошлись во мнении, что уния должна быть расторгнута, причём как можно скорее.

9 апреля 1940 года немецкие войска начали Операцию «Везерюбунг», вторгнувшись на территории Дании и Норвегии. Дания была завоёвана и оккупирована в течение одного дня. В тот же день британское правительство направило правительству Исландии послание, заявив в нём, что Великобритания готова помочь Исландии в сохранении её независимости, но для этого потребуется ввести на её территорию британские войска. Исландия была приглашена Великобританией к вступлению в войну как «воюющая сторона и союзник». Исландское правительство отвергло это предложение.

На следующий день, 10 апреля 1940 года, исландский парламент, альтинг, заявил, что датский король Кристиан X больше не в состоянии исполнять свои конституционные обязанности на территории Исландии, и передал их правительству Исландии, равно как и все прочие обязанности, ранее выполнявшиеся Данией от имени Исландии. Исландия отныне жила полностью независимо.

12 апреля 1940 года в результате операции «Валентина» британские войска оккупировали Фарерские острова, бывшие владением Дании.

После вторжения Германии в Данию и Норвегию британское правительство всё больше беспокоилось по поводу того, что Германия попытается в скором времени установить своё военное присутствие в Исландии. Оно понимало, что это будет представлять собой страшную угрозу британскому контролю над Северной Атлантикой. Не менее важным было то обстоятельство, что англичане хотели получить собственные военные базы в Исландии, чтобы укрепить положение своего патрульного флота в этом регионе.

Планирование операции

Когда военная ситуация в Норвегии стала ухудшаться, Британское Адмиралтейство пришло к выводу, что Великобритания уже не может обходиться без баз в Исландии. Уинстон Черчилль вынес этот вопрос на рассмотрение Военного кабинета. Черчилль утверждал, что если будет предпринята попытка дальнейших переговоров с исландским правительством, то немцы могут узнать об этом и действовать первыми. Более надёжным и эффективным решением он считал высадку войск без предупреждения и постановку исландского правительства перед этим как перед свершившимся фактом. Военный кабинет одобрил этот план.

Вторжение было организовано поспешно и бессистемно. Большая часть оперативного планирования была проведена уже в пути. Войска были обеспечены небольшим числом карт местности очень низкого качества, одна из которых вообще была нарисована кем-то по памяти. Ни один из британских солдат не мог изъясняться на должном уровне на исландским языке.

Британцы планировали высадить все силы вторжения в одном месте — Рейкьявике. Там они должны были подавить любое возможное сопротивление и взять под свой контроль всех местных немцев. Чтобы защититься от возможной немецкой контратаки с моря, они должны были занять гавань столицы и отправить часть войск по суше к Хвалфьордуру. Англичане также были обеспокоены тем, что немцы могут организовать воздушные десанты, как они делали это с большим успехом во время Норвежской кампании. Чтобы защититься от этого, войска на местном захваченном транспорте должны были следовать к местам, могущим служить плацдармами для воздушного десанта, — Калдарнесу и Санскею. Наконец, войска должны были быть направлены к гавани Акюрейри и возможному месту приземления воздушного десанта Мельгери на севере страны.

Британский Морской Разведывательный Отдел предполагал, что возможно три источника сопротивления в Исландии. Первый — местные немцы, которые, как сообщалось, имели некоторое оружие, поэтому можно было ожидать, что они станут сопротивляться или даже попробуют устроить переворот в стране. Второй — возможные немецкие силы вторжения могли быть уже в пути или высадиться сразу же после британского десанта. Ожидалось также возможное сопротивление со стороны полиции Рейкьявика, в которой было семьдесят вооружённых человек. Если в момент высадки в порту Рейкьявика будет присутствовать датское патрульное судно, то, как предполагалось, датские моряки тоже могли бы помочь защитникам города.

Операция «Вилка»

Отряд Старджса

3 мая 1940 года второй батальон британской морской пехоты в Бисли, графство Суррей, получил из Лондона приказ в течение двух часов быть готовыми к отбытию в неизвестном направлении. Батальон был сформирован лишь месяц назад. Хотя у него и было «ядро» из опытных офицеров, большинство солдат были новобранцами, имевшими лишь частичную подготовку. Ощущалась нехватка оружия: оно состояло только из винтовок, пистолетов и штыков, а 50 морских пехотинцев совсем недавно получили свои винтовки и даже не умели из них стрелять. 4 мая батальон получил скромное пополнение в вооружении: ручные лёгкие пулемёты Bren, противотанковые ружья и 2-дюймовые миномёты. Ввиду отсутствия свободного времени обучение обращению с оружием и учебные стрельбы должны были быть проведены уже в море.

Артиллерийскую поддержку вторжения обеспечивали две 3,7-дюймовые горные гаубицы, четыре корабельные зенитные пушки Vickers QF Mark II и два 4-дюймовых орудия береговой охраны. Однако все орудия были укомплектованы солдатами из артиллерийских частей ВМС и морской пехоты, ни один из них не умел обращаться именно с этими орудиями. Не хватало прожекторов, средств связи и огнетушителей.

Командование было возложено на полковника морской пехоты Роберта Старджса. Ему на тот момент было 49 лет; это был прославленный ветеран Первой мировой войны, сражавшийся в Галлиполийской кампании и Ютландском морском сражении. Его сопровождал небольшой отряд разведчиков под командованием Хэмфри Куилла и дипломатическая миссия, возглавляемая Чарльзом Говардом Смитом. За исключением перечисленных лиц, все силы англичан насчитывали только 746 человек.

Путешествие в Исландию

6 мая члены группы Старджса сели на поезда до шотландского города Гринока в Клайде. Чтобы не привлекать к себе внимания, отряд был разделён на две группы, ехавшие на разных поездах, но из-за задержек в пути прибыли на вокзал Гринока примерно в одно и то же время, что плохо отразилось на секретности планируемой операции. Кроме того, была допущена утечка информации, и к моменту прибытия войск в Гринок все уже знали, что их пункт назначения — Исландия.

«В мае 1940 года мы транспортировали королевских морских пехотинцев в Исландию, и остров был оккупирован 10 мая 1940 года, чтобы предотвратить его захват немецкими войсками. Немецкие гражданские лица и технические специалисты в Исландии были пленены и вывезены в Великобританию. Море было неспокойным на пути в Исландию, и морские пехотинцы сильно страдали от морской болезни, создав суматоху в проходах и кают-компаниях на палубе по всему кораблю. Один из несчастных морских пехотинцев покончил жизнь самоубийством». — Стан-Форман, старшина на HMS «Бервик».

Утром 7 мая 1940 года отряд достиг гавани Гринока, где находились крейсеры HMS «Berwick» и HMS «Glasgow», готовые принять морских пехотинцев на борт, чтобы доставить их в Исландию. Посадка на корабли началась, но сопровождалась всевозможными проблемами и задержками. Дату отправления перенесли на 8 мая, и даже в этом случае значительную часть оборудования и снаряжения пришлось оставить на пирсах.

В 04:00 8 мая 1940 года крейсеры отправились в Исландию. Их сопровождал противолодочный эскорт, состоявший из эсминцев HMS «Fearless» и «Fortune». Крейсеры в силу своего размера не были предназначены для задачи транспортировки большого числа людей, возложенной на них, поэтому условия на них были стеснёнными. Несмотря на достаточно хорошую погоду в целом, у многих морских пехотинцев развилась тяжёлая морская болезнь. Время в пути, как и планировалось, было использовано для обучения обращению с новым вооружением.

Один из недавно рекрутированных морских пехотинцев покончил с собой в середине пути; других происшествий не произошло.

Потеря эффекта внезапности

В 1:47 по исландскому времени 10 мая 1940 года HMS «Бервик» использовал свою стартовую катапульту для запуска разведывательного самолёта Supermarine Walrus. Основной целью полёта была разведка окрестностей Рейкьявика на предмет наличия вражеских подводных лодок, которые, по убеждению Морского Разведывательного Отдела, действовали рядом с исландскими портами. Самолёту был дан приказ ни в коем случае не пролетать над самим Рейкьявиком, но — случайно или в результате недопонимания — он как раз пролетел над городом несколько кругов, создав значительный шум. В то время Исландия не обладала собственными самолётами, поэтому это необычное событие заставило проснуться и взбудоражило многих людей. Исландский премьер-министр Херманн Йоунассон был напуган прилётом самолёта, как и исландская полиция. Исполняющий обязанности начальника исландской полиции Эйнар Арналдс предположил, что это был самолёт с британского военного крейсера, а отнюдь не прилёт какого-либо нового посла.

Вернер Герлах, немецкий консул в Исландии, был также напуган. Подозревая о том, что может произойти, он поехал со своими коллегами-немцами в гавань. С помощью бинокля он убедился, что его страхи верны, а затем поспешил вернуться обратно. Дома он сжёг все свои документы и безуспешно пытался дозвониться до исландского министра иностранных дел.

Прибытие в гавань Рейкьявика

В 03:40 исландский полицейский увидел небольшой флот из военных кораблей, приближающихся к гавани, но не смог разглядеть их национальные флаги. Он уведомил об этом своего начальника, который, в свою очередь, сразу же уведомил об этом Эйнара Арналдса, и. о. начальника исландской полиции. Закон о нейтралитете Исландии запрещал прибытие одновременно более трёх кораблей воюющей нации в исландскую гавань; любым самолётам, находящимся на таких кораблях, было запрещено летать над нейтральными территориальными водами. Видя, что приближающийся флот собирается нарушить исландский нейтралитет сразу по двум указанным критериям, Арналдс начал расследование. Прибыв в гавань, он рассматривал корабли и для себя решил, что это, вероятно, англичане. Он связался с министерством иностранных дел, где ему подтвердили, что он должен отплыть к флоту и объявить его командиру, что тот нарушает нейтралитет Исландии. Таможенники получили приказ подготовить лодку.

Между тем морские пехотинцы получили приказ переправляться с «Бервика» на «Бесстрашный», который доставит их к гавани. Морская болезнь и неопытность солдат привели к задержкам и в этом деле, и офицеры становились всё более раздражёнными. Незадолго до 5 часов утра «Бесстрашный» с 400 морскими пехотинцами на борту направился к гавани Рейкьявика. Там собралась небольшая толпа, включавшая нескольких полицейских, всё ещё ожидавших лодку таможенников. Британский консул получил предварительное уведомление о вторжении и ожидал пехотинцев вместе со своими коллегами, чтобы помочь войскам по их прибытии. Испытывая некоторое неудобство из-за беспокойства толпы, консул Шеппард обратился к исландским полицейским: «Не могли бы вы… немного оттеснить людей от пристани, чтобы солдаты могли сойти с эсминца?» «Конечно», — был ответ.

«Бесстрашный» начал высадку пехотинцев сразу же после стыковки с доком. Арналдс попросил разрешения поговорить с капитаном эсминца, но получил отказ. Затем он поспешил доложить о случившемся премьер-министру. Йоунассон дал ему приказ не вмешиваться в дела британских войск и сделать всё для того, чтобы предотвратить конфликты между ними и исландцами.

В гавани некоторые местные жители протестовали против прибытия англичан. Один из исландцев выхватил у британского пехотинца винтовку и засунул туда сигарету. После этого он кинул солдату винтовку и сказал ему, что с ней надо быть осторожной. Тут же подошёл офицер и принялся ругать морского пехотинца.

Операции в Рейкьявике

Британцы начали свою деятельность в Рейкьявике с того, что отправили одного пехотинца в качестве охранника в здание почты, и повесили на двери здания плакат, который на ломаном исландском языке сообщал жителям, что город оккупирован англичанами и что они просят содействия жителей в борьбе с местными немцами. Офисы компаний Síminn (телекоммуникации), RÚV (радиосвязь) и метеорологической службы следовало как можно скорее поставить под британский контроль, дабы предотвратить сообщение о вторжении англичан в Рейкьявик.

Между тем главные усилия англичан были направлены на захват германского консульства. Придя к нему, солдаты не встретили никакого сопротивления и просто постучали в дверь. Консул Герлах открыл, выразил свой протест против вторжения и напомнил англичанам, что Исландия — нейтральная страна; те, в свою очередь, напомнили ему, что Дания тоже была нейтральной страной. Британцы обнаружили огонь в верхней части здания, где нашли большое количество документов, которые консул жёг в своей ванной. Они быстро потушили пожар и спасли значительное количество документов.

Англичане также ожидали сопротивления со стороны экипажа немецкого грузового корабля «Баия-Бланка», который столкнулся с айсбергом в Датском проливе и 62 члена экипажа которого были спасены исландским траулером. Морской Разведывательный Отдел считал, что эти немцы на самом деле — резерв экипажей немецких подводных лодок, по их мнению, действовавших в исландских водах. На деле же безоружные немцы были захвачены без какого-либо сопротивления.

Ввод американских войск

Британия нуждалась в своих войсках в других местах, поэтому в июне 1941 года она передала свои оккупационные полномочия в Исландии Соединённым Штатам Америки в рамках англо-американского соглашения об обороне. Президент США Франклин Делано Рузвельт провозгласил Исландию оккупированной Соединёнными Штатами 16 июня 1941 года. Первая начальная морская бригада из 194 офицеров и 3714 солдат из Сан-Диего, Калифорния, под командованием бригадного генерала Джона Марстона, вышла из Чарльстона (Южная Каролина) 22 июня, чтобы собраться как целевая группа 19 на Аргентии, в Ньюфаундленде, откуда отплыла в Исландию 1 июля. 7 июля Британия убедила альтинг принять американские оккупационные силы, и корабль целевой группы 19 бросил якорь в Рейкьявике в тот же вечер. Американские морские пехотинцы начали высадку в городе 8 июля и закончили её 12 июля. 6 августа ВМС США создали авиабазу в Рейкьявике в связи с прибытием патрульной эскадрильи VP-73 Consolidated PBY Catalina и VP-74 Martin PBM Mariner. Персонал армии США начал прибывать в Исландию в августе, и морские пехотинцы были выведены из Исландии к марту 1942 года, направившись в Тихий океан. До 40 тысяч американских военнослужащих было размещено на острове, что превосходило всё взрослое мужское население страны (всего население Исландии тогда составляло 120 тысяч человек).

Результат

Хотя действия англичан были направлены на то, чтобы исключить любой риск захвата немцами Исландии, в действительности у Германии на тот момент не имелось таких планов. Однако после вторжения англичан немцы всё же разработали план вторжения в Исландию — операцию «Икар», но он никогда не был реализован — вероятно, из-за логистических проблем.

Одним из напоминаний о британской оккупации страны стали многочисленные полукруглые хижины-ниссены, построенные англичанами, которые после войны в связи с нехваткой жилья использовались в качестве жилых домов.

Напишите отзыв о статье "Вторжение в Исландию (1940)"

Литература

  • Bittner, Donald F. (1983). The Lion and the White Falcon: Britain and Iceland in the World War II Era. Archon Books, Hamden. ISBN 0-208-01956-1.
  • Cadogan, Alexander George Montagu, Sir (1971). The diaries of Sir Alexander Cadogan, O.M., 1938—1945, Dilks, David (Ed.). London: Cassell. ISBN 0-304-93737-1.
  • Gunnar Karlsson (2000). Iceland’s 1100 Years: History of a Marginal Society. Hurst, London. ISBN 1-85065-420-4.
  • Gunnar M. Magnúss (1947). Virkið í norðri: Hernám Íslands: I. bindi. Ísafoldarprentsmiðja, Reykjavík.
  • Miller, James (2003). The North Atlantic Front: Orkney, Shetland, Faroe and Iceland at War. Birlinn, Edinburgh. ISBN 1-84341-011-7.
  • Þór Whitehead (1999). Bretarnir koma: Ísland í síðari heimsstyrjöld. Vaka-Helgafell, Reykjavík. ISBN 9979-2-1435-X.
  • Þór Whitehead (1995). Milli vonar og ótta: Ísland í síðari heimsstyrjöld. Vaka-Helgafell, Reykjavík. ISBN 9979-2-0317-X.
  • Fairchild Byron. [www.history.army.mil/books/70-7_03.htm Decision to Land United States Forces in Iceland, 1941] // [www.history.army.mil/books/70-7_0.htm Command Decisions] / Kent Roberts Greenfield. — United States Army Center of Military History, 2000 (reissue from 1960). — ISBN CMH Pub 70-7.

Ссылки

  • [hrafninn.wetcanvas.com/page64.html Address by Markús Örn Antonsson (Icelandic Ambassador to Canada), October 21, 2006]
  • [www.ibiblio.org/pha/timeline/410707awp.html Franklin D. Roosevelt’s message to Congress (7 July 1941) on the US occupation of Iceland]

Отрывок, характеризующий Вторжение в Исландию (1940)

– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]