Вторжение на Тринидад (1797)

Вторжение на Тринидад
Основной конфликт: Французские революционные войны
Захват Тринидада 17 Февраля 1797 Николас Покок
Дата	16 - 18 февраля 1797 года
Место	Тринидад, Вест-Индия
Итог	Тринидад стал британской колонией
Противники
Великобритания Великобритания Испания Испания
Командующие
Ральф Эберкромби Генри Харви Хосе Мария Чакон Себастьян Руис де Аподака
Силы сторон
10000 солдат, матросов и морских пехотинцев, 5 линейных кораблей, 2 фрегата, 5 шлюпов, бомбардирский корабль, несколько транспортов 2100 солдат, матросов и морских пехотинцев (включая ~ 700 выздоравливающих от желтой лихорадки) 4 линейных корабля, фрегат
Потери
1 погиб 2100 сдались в плен, 4 корабля уничтожено, 1 захвачен

Вторжение на Тринидад — операция британского флота по захвату испанских владений в Вест-Индии. После подписания договора в Сан-Ильдефонсо в 1796 году Испания и Франция стали союзниками и испанцы объявили англичанам войну. В качестве ответной меры те послали флот в Карибское море с намерением захватить остров Тринидад. 16 февраля 1797 года к берегу острова подошла британская эскадра под командованием Ральфа Эберкромби. Британцы высадились на остров, практически не встретив сопротивления, и 18 февраля губернатор Тринидада Хосе Мария Чакон сдал остров Эберкромби. С этого момента Тринидад стал владением британской короны.

Предыстория

Остров Тринидад был открыт Христофором Колумбом 31 июля 1498 года. В начале XVI века началась колонизация острова, который стал испанской территорией. До второй половины XVIII века приток новых жителей был невелик (на Тринидаде отсутствовали полезные ископаемые, а почва была, по сравнению с соседними островами, не очень плодородна) и к 1783 году Тринидад населяло менее трёх тысяч человек, из которых большинство составляли индейцы. Для того, чтобы привлечь поселенцев на остров, власти объявили, что каждому католику, пожелавшему стать жителем колонии, гарантируется 32 акра земли. Этот шаг вызвал некоторое увеличение иммиграции на остров. Кроме испанцев, губернатору Хосе Марии Хакону удалось привлечь на Тринидад французов и гаитян, спасавшихся от революций, произошедших в их странах, так что к 1797 году население увеличилось до 17 тысяч человек.

При этом остров был слабо защищён от нападения противника, на что неоднократно обращал внимание губернатор Тринидада. В ответ на многочисленные просьбы о поддержке, 7 августа 1796 года на Тринидад была отправлена эскадра из четырёх линейных кораблей и одного фрегата под командованием контр-адмирала Себастьяна Руиса де Аподаки, которая благополучно прибыла на остров 14 сентября того же года. Оказанная помощь была очень своевременной, так как в октябре 1796 года Испания вступила в войну с Британией на стороне Франции, что сразу же поставило под угрозу безопасность испанских колоний в Вест-Индии, где действовал сильный британский флот, уже захвативший к тому времени французскую колонию Сент-Люсия.

И губернатор не зря опасался британского вторжения — 12 февраля 1797 года эскадра из четырёх линейных кораблей, двух шлюпов и бомбардирского корабля, под командованием контр-адмирала Генри Харви, с командующим войсками вторжения генерал-лейтенантом Ральфом Эберкромби на борту, покинул Мартинику. 14 февраля контр-адмирал прибыл к месту сбора, острову Карриаку, и там соединился с отрядом из одного линейного корабля, двух фрегатов, трёх шлюпов, и нескольких транспортов, везущих войска, предназначенные для нападения. 15 числа эскадра снова вышла в море, и 16 февраля достигла берегов Тринидада.

Вторжение

Британская эскадра состояла из пяти линейных кораблей (98-пушечный Prince-of-Wales, флагман контр-адмирала Харви, 74-пушечные Bellona, Vengeance, Invincible и 64-пушечный Scipio), двух фрегатов (38-пушечный Arethusa и 32-пушечный Alarm), пяти шлюпов (16-пушечные Favourite, Zebra, Zephyr, Thorn и 12-пушечный Victorieuse), бомбардирского корабля (8-пушечный Terror) и нескольких транспортов, перевозящих 6750 солдат, 35 орудий и 11 мортир. Остров защищала испанская эскадра контр-адмирала Себастьяна Руиса де Аподаки, состоящая из четырёх линейных кораблей (80-пушечный San-Vincente, флагман Аподаки, 74-пушечные Gallardo, Arrogante и San-Damaso) и одного фрегата (34-пушечный Santa-Cecilia). Гарнизон острова, значительно сократившийся после эпидемии жёлтой лихорадки, составлял 632 человека. Лихорадка не обошла стороной и экипажи испанских кораблей, так что вместо необходимых 2700 матросов и офицеров в строю было лишь 1700, что значительно снижало боеспособность эскадры.

Утром 16 ноября 1797 года британский флот вошёл в залив Пария. Когда около 15 часов эскадра прошла через канал Великий Бокас, была обнаружена испанская эскадра, стоящая на якоре в бухте Чагуарамаса. Поскольку рейд противника, казалось, был хорошо защищён батареей из двадцати орудий и двух мортир, размещенной на острове Гаспар-Гранде, и так как день уже подходил к концу, Харви послал свои транспорты под защитой Arethusa, Thorn и Zebra причалить в пяти милях от Порт-оф-Спейн и приказал Alarm, Favourite и Victorieuse не выпускать суда противника из Порт-оф-Спейн, а сам с линейными кораблями стал на якорь на расстоянии выстрела от испанских судов и батареи, с целью предотвращения побега вражеских кораблей под покровом ночи.

Аподака собрал своих капитанов, и на совете было решено, что в сложившихся условиях невозможно отразить нападение противника. Поэтому чтобы избежать захвата кораблей, они решили их сжечь, а самим присоединиться к обороне Порт-оф-Спейн. Британцы, внимательно наблюдающие за испанской эскадрой, были очень удивлены, когда около 2 часов ночи 17 февраля загорелся один из испанских кораблей. Вскоре пламя перекинулось ещё на три корабля, и все они продолжали гореть до самого рассвета. Пятый корабль, San-Damaso, уцелел, и без всякого сопротивления был отведён к месту стоянки британской эскадры. Испанцы тем временем покинули остров Гаспар-Гранде, и вскоре после рассвета он был занят отрядом англичан. В течение дня без малейшего сопротивления остаток войск были высажен на берег примерно в трёх милях от Порт-оф-Спейн и в тот же вечер войска тихо вошли и в сам город. После этого генерал Ральф Эберкромби, командующий британскими войсками, предложил губернатору острова почётную капитуляцию. На следующий день, 18 февраля остров Тринидад был сдан британским войскам. Британцы почти не понесли потерь, погиб лишь один человек — лейтенант Вильнев восьмого полка.

Последствия

26 июня 1798 года военный трибунал рассмотрел дело о сдаче Тринидада англичанам и оправдал Хосе Марию Чакона и Себастьяна Аподаку, сняв с них все обвинения. Но 20 мая 1801 года их дело было пересмотрено, они были признаны виновными и лишены своих постов, без возможности апелляции. 7 июня 1809 года дело было вновь пересмотрено и они были реабилитированы.

Учитывая, с какой легкостью был взят остров Тринидад, Ральф Эберкромби попытался захватить ещё одну испанскую колонию — Пуэрто-Рико. 17 апреля 1797 года туда прибыла британская эскадра, но на этот раз испанцы оказали упорное сопротивление и англичанам пришлось отступить.

Тринидад стал британской колонией, с франко-говорящим населением и испанскими законами. Завоевание острова и формальная уступка Тринидада по условиям Амьенского мира в 1802 году привела к притоку переселенцев из Англии и британских колоний восточной части Вест-Индии. Отсутствие должного контроля и медленные темпы прироста населения в период испанского владычества привели к тому, что даже после перехода острова к британцам Тринидад оставался одной из наименее населённых колоний Вест-Индии с наименее развитыми плантациями и инфраструктурой.

Литература

• Edward Lanzer. History of Trinidad. — Routledge, 1970. — ISBN 978-0-7146-1939-2..

• Bridget Brereton. A History of Modern Trinidad 1783–1962. — London: Heinemann Educational Books, 1982. — ISBN 978-0-4359-8116-7.

• William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_II/Contents.html The Naval History of Great Britain, Volume 2, 1797–1799]. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.

• William Laird Clowes. The Royal Navy, A History from the Earliest Times to 1900, Volume IV. — Abacus, 1997 [1900]. — ISBN 1-86176-013-2.

• [www.todoababor.es/articulos/trinidad_.htm La ocupacion de la isla de Trinidad] Морской исторический журнал  (исп.)

Отрывок, характеризующий Вторжение на Тринидад (1797)

«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»