Волго-Уральская нефтегазоносная область

Волго-Уральская нефтегазоносная область (другое официальное широко распространённое название — Второ́е Баку́) — часть крупного нефтегазоносного бассейна, расположенного в России, на территории Восточно-Европейской платформы. Столица — город Ишимбай, основатель — инженер-геолог Алексей Александрович Блохин.

История

В мае 1929 года при участии начальника горного отдела Ф. Н. Курбатова Башсовнархоз обратился в Государственный исследовательский нефтяной институт и в Геологический комитет с просьбой организовать разведку на нефть в Башкирии. Летом того же года по инициативе академика И. М. Губкина Государственный исследовательский нефтяной институт направил в БАССР три специальные геологические партии, одна из них под руководством геолога А. А. Блохина работала в будущем Ишимбае. В июне 1930 года правительство БАССР поднимает вопрос об ускорении начала работ по глубокому бурению перед президиумом Всероссийского ЦИК и Совнаркомом СССР. 28 октября 1930 года вышло Постановление Правительства СССР, обязывающее ВСНХ СССР «обеспечить в планах Союзнефти на 1931 год глубокое бурение месторождений нефти в БАССР». Были приняты меры по укреплению материально-технической базы нефтеразведок. Осенью 1930 года по завершении геологических исследований А. А. Блохин наметил четыре точки скважины № 701—704 под бурение глубоких скважин.

16 мая 1932 года в 11 часов 30 минут с глубины 680,15 метра скважина № 702 выбросила первый 36-метровый фонтан промышленной нефти — в течение 4 часов около 50 тонн нефти. Эта дата является началом становления нефтяной промышленности Башкирии. Именно скважина № 702 на территории современного крупного города Ишимбая положила начало «Второго Баку». Был организован первый в Поволжье и на Урале нефтепромысел. Новый нефтяной центр СССР получил именование Ишимбаевский по деревне Ишимбаево.

В 1935 году в Ишимбаево организован трест «Башнефть» (приказ НКТП от1/IX — 1935 г. № 1026 а) (в 1940 переименован в трест «Ишимбайнефть»).

Первоначально название «Второе Баку» применялось к Ишимбайскому нефтяному месторождению, но быстро распространилось на весь регион.

С освоением с 1932 года нефтяных месторождений между Поволжьем и Уралом создавалась вторая (после города Баку) крупная база нефтяной промышленности СССР. По аналогии «Третьим Баку» стала Западная Сибирь.

Начиная с 1950-х гг. «Второе Баку» вышло на 1-е место в СССР по размерам добычи нефти (71,5 % в 1965), но в связи с освоением вновь открытых нефтеносных месторождений в Западной Сибири, на полуострове Мангышлак доля «Второе Баку», при абсолютном росте добычи, стала снижаться (в 1970 — 58,6 %).

В 1932 году в Башкирии было открыто Ишимбайское нефтяное месторождение, которое положило начало разработке крупнейших месторождений между Волгой и Уралом, получивших название «Второе Баку». В 1934 году была построена ширококолейная железная дорога Ишимбай — Уфа, протяженностью 171 км, предназначавшаяся для доставки нефти из Ишимбая на нефтеперерабатывающий завод в Уфу. Уже к 1936 году добыча нефти увеличилась, железная дорога и водный транспорт не справлялись с необходимым объёмом перевозки нефти. Поэтому построили и ввели в эксплуатацию в 1937 году нефтепровод Ишимбай — Уфа, диаметром 12 дюймов, протяженностью 168 км с одной перекачивающей насосной станцией. Несколько раз этот трубопровод менял направление перекачки. Во второй пятилетке (1933—1937 годы) трубопроводная сеть СССР увеличилась ещё на 1150,9 км.

Литература

• Агафонов М. А., Кутимов Б. П., Фёдоров И. Г. Ишимбай. — Уфа: Башкирское книжное издательство, 1968. — 76 с. — 10 000 экз.
• Мангушев К. И., Поляков В. Н., Уткин Ю. В. Чудесный клад. — М.: Советская Россия, 1985. — 144 с. — 20 000 экз.
• Губкин Иван Михайлович. Урало-Волжская нефтеносная область (Второе Баку), М.—Л., 1940
•  Каримов А. К. Диссертация «Исследование ароматических углеводородов сернистых нефтей Второго Баку». Л., 1953
• Сафронов Е. Д., Фадеев А. Д.Первые шаги освоения «Второго Баку»//ж.Вопросы истории. № 4, 1970.

Отрывок, характеризующий Волго-Уральская нефтегазоносная область

Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.