Второе сражение в Гельголандской бухте

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Второе сражение в Гельголандской бухте
Основной конфликт: Первая мировая война

Британский лёгкий крейсер «Калипсо», получивший повреждения во время боя
Дата

17 ноября 1917 года

Место

Гельголандская бухта, Северное море

Итог

неопределённый

Противники

Великобритания
Grand Fleet
<center>
Германия
Флот открытого моря
Командующие
Уильям Пэкенхем Людвиг фон Ройтер
Силы сторон
6 линейных крейсеров,
8 лёгких крейсеров,
18 эсминцев
2 линкора,
4 лёгких крейсера,
8 миноносцев,
тральщики
Потери
повреждено 3 лёгких крейсера, несколько эсминцев,
убито и ранено около 100 человек
потоплен 1 тральщик,
21 убитый,
64 пленных,
40 раненых
 
Первая мировая война на море
Северное море и Атлантика

Атлантика Гельголанд (1) «Абукир», «Хог» и «Кресси» Ярмут Скарборо Доггер-банка Ютландское сражение Гельголанд (2) Затопление немецкого флота
Балтийское море
Готланд Рижский залив Набег на германский конвой в Норчепингской бухте Моонзундские о-ва Ледовый поход
Средиземное море
«Гёбен» и «Бреслау» Анкона Имброс
Чёрное море
Мыс Сарыч Босфор Бой у Босфора
Тихий и Индийский океан
Занзибар Мадрас Пенанг Папеэте Коронель Кокосовые о-ва Руфиджи Фолклендские острова

Второе сражение в Гельголандской бухте (англ. Second Battle of Heligoland Bight, нем. Zweites Seegefecht bei Helgoland) — морской бой, состоявшийся 17 ноября 1917 года в Северном море во время Первой мировой войны.

Превосходящие силы линейных и лёгких британских крейсеров атаковали германский отряд, занимавшийся тралением минного заграждения в Гельголандской бухте. Германские крейсера под командованием адмирала фон Рейтера, умело используя дымовые завесы, прикрыли тральщики и увлекли за собой британские корабли. Погоня за германскими крейсерами продолжалась до тех пор, пока британские корабли не оказались под огнём германских линкоров «Кайзер» и «Кайзерин».

Британские крейсера, прекратив погоню, вышли из боя. В результате сражения несколько германских и британских кораблей получили незначительные повреждения. Германский тральщик «Кёдинген», выполнявший функции брандвахты, в начале боя не успел сняться с якоря и был потоплен артиллерийским огнём британских эсминцев.





Предыстория

Гельголандская бухта всю войну была ареной активной минной войны. Немцы ставили минные заграждения, чтобы обезопасить своё побережье, достаточно уязвимое во время отливов в заливе Яде, делавших невозможным выход в море крупных боевых кораблей из главной стоянки Флота открытого моря — Вильгельмсхафена. Англичане также занимались минными постановками, пытаясь запереть флот Германии в их базах. Во второй половине 1917 года британцы начали массовую постановку противолодочных минных заграждений. Всего за 1917 год было выставлено в Северном море и Атлантике 33 660 мин, из них 22 148 — в Гельголандской бухте, 8512 — у своих берегов и в Ла-Манше, 3000 — у бельгийского побережья[1]. Поэтому в бухте практически постоянно велись работы тральщиков и прорывателей заграждений. Они были тихоходными и представляли собой лёгкие мишени для крупных боевых кораблей, поэтому германский флот вынужден был привлекать для их охраны крейсера, а на выходе из Яде, как правило, находились «дежурные» линейные корабли и линейные крейсера[2].

В октябре 1917 года британское Адмиралтейство решило нанести удар по германским тральным силам. 31 октября в Каттегат были высланы значительные силы лёгких крейсеров и миноносцев с целью нанести удар и выманить на себя германские крейсера, но этого не произошло. Потопив 1 вооружённый пароход и 10 траулеров, британские корабли вернулись на свои базы. Осенью 1917 года германские корабли практически ежедневно выходили в море для проведения тральных операций. К середине ноября благодаря работе служб радиоперехвата, донесениям агентов и подводных лодок Адмиралтейство получило разведданные, достаточные для разработки крупной операции[3].

Операция была запланирована на утро 17 ноября. Наконец-то было решено использовать «белых слонов» адмирала Фишера[прим. 1] — в составе 1-й крейсерской эскадры в операции приняли участие лёгкие линейные крейсера «Корейджес» и «Глориес». В состав передовых сил под общим командованием вице-адмирала Нэпира входили также восемь лёгких крейсеров 1-й и 6-й эскадр и 10 миноносцев. Получилось компактное и сильное быстроходное соединение. Самыми медленными в нём были лёгкие крейсера, развивавшие 29 узлов. Эскадренная скорость этого соединения была на несколько узлов больше, чем у противника[4].

Прикрытие осуществляла 1-я эскадра линейных крейсеров под командованием вице-адмирала Пэкенхема — «Лайон», «Принцесс Ройал», «Тайгер» и «Рипалс» под флагом второго флагмана эскадры контр-адмирала Филлимора. В последний момент по распоряжению Битти эскадре был придан линейный крейсер «Нью Зиленд», что было спорным решением, так как эскадренный ход из-за достаточно слабовооружённого крейсера (305-мм орудия против 343-мм орудий у более мощных «кошек»[прим. 2] и тем более «Рипалса» с его 381-мм орудиями) упал на 2—3 узла. Дальнее прикрытие осуществляла 1-я эскадра линкоров в составе 8 самых сильных единиц, включая три единицы типа «Ройал Соверен». Общее руководство соединением из 15 линкоров и линейных крейсеров, 9 лёгких крейсеров и 29 эсминцев осуществлял Пэкенхем. Этих сил в теории было достаточно для сражения с половиной германского флота, но на практике управление этим разрозненным соединением было слишком сложным, и к тому же всё осложнялось проблемой недостаточного знакомства командующих соединениями с минной обстановкой[4].

Существовала карта гидрографического отдела Адмиралтейства, на которой были обозначены все британские и германские минные заграждения. Но на флот она поступала только в одном экземпляре главнокомандующему Гранд-Флитом Битти. Пэкенхем был ознакомлен с этой картой. Однако Нэпир и все остальные командиры её не видели. У каждого из них были свои собственные карты. Причём районы, считавшиеся Нэпиром опасными, на картах командиров соединений лёгких крейсеров были отмечены как безопасные[5].

Силы сторон

Великобритания

По данным[6].

Германия

По данным[7][8].

Сражение

Германский флот для определения границ британских минных заграждений использовал тактику походов, называемых «уколами» (нем. Stichfahrten). Целью этих походов являлось обнаружение минных заграждений для их дальнейшего обхода или уничтожения. В операциях принимали участие тральщики с тралами, миноносцы с противолодочными тралами (буксируемыми на тросе глубинными бомбами), минопрорыватели и охранения из лёгких крейсеров с гидросамолётами. Поддержку таких отрядов осуществляли тяжёлые корабли, находившиеся в районах, безопасных от мин. Утром 17 ноября в поход вышли 6-я полуфлотилия тральщиков, 2-я и 6-я вспомогательные полуфлотилии тральщиков, 12-я и 14-я полуфлотилии миноносцев и 4-я группа минопрорывателей. Прикрытие осуществлялось лёгкими крейсерами 2-й разведывательной группы под командованием контр-адмирала фон Рейтера. В группу входили «Кёнигсберг II» (флагман), «Франкфурт», «Пиллау» и «Нюрнберг II». Для поддержки из состава IV эскадры линкоров её командиром вице-адмиралом Сушоном были выделены линкоры «Кайзер» и «Кайзерин», под общим командованием командира «Кайзерин» капитана 1-го ранга Грассхофа[9].

Отряд должен был произвести обследование фарватера, проложенного по направлению на северо-запад от точки, которая находилась примерно на середине линии Хорнс-риф — Терсхеллинг. Погода была мглистой, поэтому патрульные дирижабли и гидросамолёты разведку не осуществляли. На море было лёгкое волнение в 2—3 балла[10].

В авангарде британских сил шла 1-я крейсерская эскадра. 6-я эскадра лёгких крейсеров под командованием вице-адмирала Александр-Синклера шла чуть впереди по левому борту. 1-я эскадра лёгких крейсеров вице-адмирала Коуэна шла в 3-х милях позади линейных крейсеров Нэпира (англ. Trevylyan Napier). 1-я эскадра линейных крейсеров Пэкенхема находилась в 10 милях позади 1-й крейсерской эскадры[11].

Немецкий отряд состоял из трёх групп — северной, в составе тральщиков и эсминцев, средней, состоявшей из отряда поддержки, и южной, включавшей в себя крейсера фон Рейтера. Около 7:30 с «Корейджеса» были замечены германские тральщики. Почти одновременно их увидели с «Кардиффа»[11]. В этот момент флагман фон Рейтера «Кёнигсберг» шёл к группе тральщиков[12]. В 7:37 «Корейджес» дал первый залп из 381-мм орудий по лёгкому крейсеру. Почти одновременно с ним «Глориес» обстрелял другой крейсер. 6-я эскадра лёгких крейсеров атаковала тральщики[13].

Условия освещения были благоприятны для англичан — немецкие корабли были хорошо видны на восточной, освещённой части горизонта. Но команды германских кораблей не растерялись и действовали чётко и слаженно. Тральщики обрубили тралы и стали уходить на восток. Крейсера и миноносцы выдвинулись на северо-запад и выставили густую дымовую завесу, закрывшую от британских кораблей тральщики. Крейсера с миноносцами стали уходить на юго-восток, увлекая за собой британские крейсера, тем самым давая шанс тихоходным тральщикам уйти. Не повезло только вооружённому траулеру «Кёдинген», который стоял на якоре, служа в качестве временного маяка для тральщиков. Он лишился хода, не успев сняться с якоря, и его экипаж был снят британскими эсминцами, а сам пароход потоплен[12][13].

Британцы, не зная точных сил немцев, вблизи минных полей действовали очень нерешительно. Британские крейсера шли к дымовой завесе, так как для продолжения боя вынуждены были пройти её. В клубах дыма периодически показывались германские крейсера, но определить их точное количество и курс не удавалось. Около 8:00 «Корейджес» подошёл к завесе и в 8:07 пересёк её. К юго-востоку от него были видны три германских крейсера, шедших на северо-восток и затем в 8:11 изменивших курс на юго-восточный. Нэпир доложил обстановку Пэкенхему, и тот выслал «Рипалс» на помощь 1-й крейсерской эскадре[14]. В 8:10 по немцам открыли огонь «Корейджес» и «Глориес». Через две минуты к ним присоединился «Кардифф», а ещё через десять минут «Серез», «Калипсо» и крейсера 6-й эскадры[15].

Крейсера Рейтера на полном ходу шли на соединение с линкорами Грассхофа. Свою задачу они полностью выполнили — тральщики уходили 10-узловым ходом на северо-восток, и их не преследовал ни один британский корабль. Находясь под непрерывным обстрелом, крейсера Рейтера подвергались риску получить один-два 381-мм снаряда с линейных крейсеров и разделить судьбу «Блюхера»[прим. 4]. Но II разведывательная группа шла зигзагом и удачно отстреливалась. В 8:20 попытавшиеся выйти в атаку британские миноносцы «Вэлентайн» и «Ванкуишер» были отогнаны артиллерийским огнём[15].

В 8:30 немцы поставили вторую завесу, а в 8:45 — третью. Стрельба временно прекратилась. Дымовые завесы были поставлены в районе, дальше которого Нэпир считал заходить рискованным из-за мин. Он опасался, что немцы могли резко сменить курс, а он, продолжая идти тем же курсом, попал бы на минное поле. К тому же была вероятность не заметить в дыму торпедную атаку. Поэтому в 8:52 он приказал резко отвернуть влево, огибая дымзавесу с востока, дав знать Пэкенхему, что потерял из виду германские крейсера. Почти одновременно с этим завесу развеяло ветром, и стало видно, что крейсера Рейтера идут прежним курсом[16][17]. Из-за поворота преследователей влево германские крейсера вышли из зоны стрельбы линейных крейсеров, и с 9:07 до 9:15 «Корейджес» и «Глориес» прекратили огонь[18].

Несмотря на преимущество (восемь крейсеров против четырёх), 1-я и 6-я эскадры лёгких крейсеров британцев не могли его реализовать, сами при этом неся потери. Лёгкий крейсер «Кардифф» получил значительные повреждения. Около 8:50 он получил попадание в полубак, вызвавшее пожары, а затем вскоре второе попадание в район кормовых надстроек и третье в помещение торпедных аппаратов[19]. Крейсера «Галатея», «Роялист» и «Инконстант» могли вести огонь только из носовых 152-мм орудий, так как дальности бортовых 102-мм орудий не хватало[18].

В отличие от Нэпира, Филлимор на «Рипалсе» разумно решил, что путь, по которому прошли германские крейсера, должен быть свободен от мин, поэтому он продолжил преследование и к 9 часам нагнал крейсера Нэпира. «Рипалс» впервые в своей карьере открыл огонь по реальным целям — крейсерам Рейтера. Условия стрельбы были неблагоприятными — всё скрывали дым из труб, остатки дымзавесы и тумана. Но при каждом удобном случае «Рипалс» давал четырёхорудийный залп из носовых башен, постепенно пристреливаясь[20].

В 8:50 немецкие крейсера нагнали 2-ю и 6-ю полуфлотилии тральщиков, в начале боя ушедших на юго-восток. Для их защиты ближайшие к ним крейсера «Нюрнберг», «Пиллау» и 14-я полуфлотилия миноносцев выставили дымзавесу. Рейтер приказал произвести торпедную атаку. Миноносцы выпустили шесть торпед, ещё несколько было выпущено «Кёнигсбергом» и «Франкфуртом», но все без видимого успеха. Тем не менее это позволило тральщикам скрыться[21].

Тем временем принявший донесение Нэпира о потере контакта адмирал Пэкенхем понял, что он окончательно потерял контроль над обстановкой, и около 9:00 отдал приказ крейсерам возвращаться[22]. Но этот приказ был проигнорирован даже осторожным Нэпиром, который доложил о появлении новых крейсеров противника и продолжил движение. Нэпир к 9:32 дошёл до границы предполагаемого им минного поля и, повернув направо, пошёл вдоль неё. Лёгкие крейсера и «Рипалс» продолжали погоню[20].

Приблизительно в это время немецкие корабли выставили пятую дымзавесу и произвели новую торпедную атаку. Миноносец «Вэлентайн» из состава прикрытия 6-й эскадры лёгких крейсеров заметил на пути подходившего с северо-запада «Рипалса» подводную лодку. Поэтому, доложив Филлимору, он вместе с миноносцами «Вимиера», «Ванкуишер» и «Вихемент» окружил линейный крейсер[23].

В 9:40 серьёзные повреждения получил «Калипсо». Снаряд пробил крышу боевой рубки и убил всех находившихся там, в том числе командира корабля капитана 1 ранга Эдвардса. Приборы управления артиллерийской стрельбой вышли из строя, и крейсер прекратил огонь. В командование «Калипсо» вынужден был вступить старший артиллерийский офицер[24]. Несмотря на это, британские корабли продолжали преследование. Но вскоре обстановка резко изменилась. Ещё в 9:30 в виду германских крейсеров показались «Кайзер» и «Кайзерин». В 9:46 они дали залп из своих орудий[25].

Один из снарядов угодил в ватерлинию «Каледона», не причинив, правда, при этом серьёзных повреждений. Британские крейсера резко развернулись и стали выходить из-под обстрела. Они пытались сигнализировать «Рипалсу», но тот ещё как минимум 10 минут шёл вперёд, только затем развернулся и стал прикрывать отход лёгких крейсеров. Перед поворотом последний его залп достиг цели. 381-мм снаряд пробил три дымовых трубы «Кёнигсберга» и разорвался в угольной яме, вызвав пожар, в результате которого ход крейсера упал до 17 узлов[прим. 5]. Но воспользоваться этим британцам уже не удалось — пора было самим уходить под огнём германских линкоров[26][27].

Грассхоф решил не преследовать британские корабли, хотя фон Рейтер и пытался его в этом убедить. Не прибавило ему решительности и появление чуть позже германских линейных крейсеров «Гинденбург» и «Мольтке», вышедших из устья Яде на помощь[28]. Бой прекратился, и британские корабли беспрепятственно вернулись в свои базы.

Результаты боя

За время боя «Корейджес» выпустил 92 381-мм снаряда, «Глориес» — 57. Оба крейсера выпустили также 180 фугасных и 213 полубронебойных 102-мм снарядов. Единственного попадания 381-мм снарядом добился «Корейджес», поразивший «Пиллау». Низкий процент попаданий — 0,7 % — объясняется предельной дальностью стрельбы и плохими условиями наблюдения. Лёгкие крейсера стреляли тоже не лучшим образом. Выпустив 2519 152-мм снарядов, они добились трёх попаданий (0,12 %)[29]. «Рипалс» выпустил 54 381-мм снаряда, добившись одного попадания[26]. «Глориес» получил лёгкое повреждение левого орудия башни «A». «Корейджес» не получил повреждений. Оба крейсера получили в носовой части повреждения настила палубы от дульных газов[29]. Потери британского флота составили около 100 человек[30].

Потери германского флота составили: 21 убитый, 10 тяжело- и 30 легкораненых[31]. С «Кёдингена» было пленено 64 человека[30]. 152-мм снаряд (возможно 102-мм) попал в щит носового орудия правого борта «Кёнигсберга», не причинив повреждений. Попавший в него 381-мм снаряд с «Рипалса» пробил три дымовых трубы, разорвавшись в угольной яме. Возникший пожар привёл к выходу из строя одного парового котла и падению скорости, по разным данным, до 17[26] или 20—24 узлов. «Пиллау» получил попадание 381-мм снаряда в щит носового орудия левого борта. Орудие было выведено из строя[29][прим. 6].

Оценки и последствия

Британский флот вновь показал, что способен действовать в непосредственной близости от германских баз[32]. Но при наличии подавляющего преимущества в силах британцы не смогли его реализовать. Тому причиной были умелое использование германскими кораблями дымовых завес, меткая стрельба крейсеров Рейтера в совокупности с неудовлетворительным качеством британских снарядов[30].

Командующий Гранд-Флитом Битти был недоволен ходом проведения операции. Британские корабли не смогли выполнить основную задачу и уничтожить неприятельские тральщики. При этом они дали втянуть себя в долгую и безрезультатную погоню за германскими крейсерами. А после обнаружения линкоров Флота открытого моря не было предпринято ничего для их уничтожения, хотя это было по силам линкорам имевшейся в наличии 1-й эскадры линкоров[27]. В очередной раз проявилась нерешительность британских адмиралов. Линейные крейсера Нэпира, имевшие максимальную скорость свыше 31 узла, в бою не развили скорость свыше 25 узлов. Это стало предметом разбирательств в Адмиралтействе. Но действия Нэпира не были признаны ошибочными, поскольку местоположение и курс крейсеров противника в начальной фазе боя были слишком неопределёнными, а в дальнейшем сказалось отсутствие у командира 1-й крейсерской эскадры знания реальной картины минной обстановки. В итоге был сделан вывод о том, что впредь командиры эскадр должны получать все сведения о минных заграждениях, которыми располагало Адмиралтейство[33].

Командовавший в 1917 году германским Флотом открытого моря адмирал Шеер в своих мемуарах и британский историк Вильсон по результатам боя делают вывод о неудовлетворительных боевых качествах линейных крейсеров «Корейджес» и «Глориес». И хотя защита новых британских крейсеров действительно была недостаточной, сделать эти выводы на основании данных о втором бое в Гельголандской бухте затруднительно, поскольку вместо 5 заявленных немцами попаданий в линейные крейсера[31] в реальности имело место только повреждение левого 381-мм орудия носовой башни «Глориеса» осколками снаряда[34]. При этом замеченного немцами выхода из боя в результате повреждений линейных крейсеров также не было.

В целом оценки боя сводятся к тому, что он признаётся незначительным и не оказавшим влияние на дальнейший ход боевых действий. Единственным его последствием стало то, что немцы были вынуждены придавать своим тральщикам более сильное прикрытие[30].

Напишите отзыв о статье "Второе сражение в Гельголандской бухте"

Примечания

  1. Линейные крейсера «Корейджес», «Глориес» и их продолжение «Фьюриес» были дорогими в постройке, при этом имели сомнительную боевую ценность. Поэтому за ними, как за дорогим и бесполезным предметом, закрепилось идиоматическое прозвище «белые слоны».
  2. Благодаря усилиям адмирала Фишера в английском флоте появились четыре сходных по внешнему виду и характеристикам линейных крейсера с 343-мм орудиями — «Лайон» («Лев»), «Принцесс Ройал», «Куин Мэри» и «Тайгер» («Тигр»). В английском флоте за ними закрепилось собирательное название «кошки».
  3. В источнике скорее всего опечатка. Третий бортовой номер носил миноносец V 3. В этом же справочнике в апреле 1918 года указано, что в состав этой полуфлотилии входил миноносец G 93, поэтому скорее всего он и был в составе 14-й полуфлотилии в сражении при Гельголанде 1917 года.
  4. В сражении у Доггер-банки броненосный крейсер «Блюхер», шедший концевым в германской колонне, после ряда попаданий с преследовавших британских линейных крейсеров потерял ход. Он был брошен германской эскадрой и в результате потоплен британскими кораблями.
  5. В результате потери одного парового котла, по другим данным, ход «Кёнигсберга» упал до 20—24 узлов.
  6. По данным некоторых источников «Франкфурт» получил два попадания в надстройки. «Нюрнберг» не получил прямых попаданий, но осколками было убито и ранено несколько человек.

Использованная литература и источники

  1. Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914—1918 гг. — М.—Л., 1940. — С. 116.
  2. Кофман, Дашьян. Ужас «карманных» линкоров. — С. 68.
  3. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 223.
  4. 1 2 Кофман, Дашьян. Ужас «карманных» линкоров. — С. 69.
  5. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 225—230.
  6. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 231.
  7. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 446—450.
  8. Der Krieg in der Nordsee. Vom Sommer 1917 bis Kriegsende 1918 / Berarbeitet von Walter Gladisch. — 1965. — Bd. 7. — S. 36—101. — 368 S.
  9. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 445—446.
  10. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 446.
  11. 1 2 Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 230.
  12. 1 2 Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 447.
  13. 1 2 Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 232.
  14. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 233—234.
  15. 1 2 Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 236.
  16. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 236—237.
  17. Кофман, Дашьян. Ужас «карманных» линкоров. — С. 70.
  18. 1 2 Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 239.
  19. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 237.
  20. 1 2 Кофман, Дашьян. Ужас «карманных» линкоров. — С. 71.
  21. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 450.
  22. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 238.
  23. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 241.
  24. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 242.
  25. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 451.
  26. 1 2 3 Кофман, Дашьян. Ужас «карманных» линкоров. — С. 72.
  27. 1 2 Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 243.
  28. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 452.
  29. 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть IV). 1915—1945 гг. — С. 17—18.
  30. 1 2 3 4 Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 201.
  31. 1 2 Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 453.
  32. Больных А. Г. Морские битвы Первой мировой: Схватка гигантов. — М.: АСТ, 2003. — 512 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-17-010656-4.
  33. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну. Том 5. — С. 244—245.
  34. Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — P. 67. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.

Литература

  • Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914—1918 гг. = H. W. Wilson. Battleships in Action, 2 Vol. London, 1926. — М.: Государственное военное издательство, 1935. — 340 с.
  • Кофман В. Л., Дашьян А. В. Ужас «карманных» линкоров. Линейные крейсера «Ринаун» и «Рипалс». — М.: Яуза, Эксмо, 2011. — 128 с. — ISBN 978-5-699-50358-2.
  • Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть IV). 1915—1945 гг. — СПб., 2006. — 112 с. — (Боевые корабли мира).
  • Ньюболт Г. Операции английского флота в мировую войну. Том 5 = Henry Newbolt. Naval Operations. Vol. 5 — Longmans, Green & Co, London, 1931. / Перевод М. Л. Бертенсона. — 2-е издание. — М.—Л.: Военмориздат, 1937. — 560 с.
  • Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.

Ссылки

  • [www.richthofen.com/scheer/scheer17a.htm Germany's High Sea Fleet in the World War] (англ.). The War Times Journal. Проверено 1 апреля 2012. [www.webcitation.org/67gbkHkty Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].



Отрывок, характеризующий Второе сражение в Гельголандской бухте

– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.