Второе сражение при Кернстауне

Второе сражение при Кернстауне (англ. Second Battle of Kernstown) произошло 24 июля 1864 года около Кернстауна, вблизи Винчестера, штат Виргиния, было частью кампании в долине 1864 года, во время американской Гражданской войны. Генерал Конфедерации Джубал Эрли наголову разбил федерального генерала Джорджа Крука и вытеснил его из долины Шенандоа за Потомак, в штат Мэриленд.

Предыстория

19 июля, отразив несколько атак противника, генерал Эрли решил отступить со своих позиций у Берривиля к более безопасной позиции около Страсберга. Когда южане эвакуировали госпиталь и склады, федеральный генерал Вильям Эверелл сумел выиграть небольшое сражение у Рутерфордс-Фарм, разбив генерала Стефана Рамсера. Южане в тот день сражались крайне неуверенно, поэтому Джордж Крук и Горацио Райт, проведя дополнительно несколько кавалерийских рейдов южнее Винчестера, пришли к выводу, что имеют дело только с арьергардами, а сам Эрли отступает к Ричмонду.

Так как Вашингтону более ничего не угрожало, Райт увёл из Долины 6 и 19 корпуса и 20 июля направил их обратно под Питерсберг. В долине остались только три дивизии «Армии Канава». На следующий день было тихо, армии отдыхали в лагерях на расстоянии 15 километров друг от друга. 23 июля южане атаковали пикеты противника у Кернстауна, что привело к ожесточённой кавалерийской перестрелке. Им удалось захватить несколько пленных, от которых Эрли узнал про ушедшие корпуса Райта. Он сразу понял, что должен атаковать стоящего перед ним противника, и не допустить его ухода под осаждённый Питерсберг на усиление армии Гранта.

Сражение

Утром 24 июля Эрли двинул свою армию на север. Его кавалерия встретила противника к югу от Кернстауна и после ожесточённого боя отбросила его. Крук всё ещё полагал, что Эрли покинул долину, поэтому отправил для отражения нападения только две дивизии и небольшой кавалерийский отряд. Вскоре после полудня на поле боя прибыла пехота обеих армий. Южане удачно встали по обе стороны шоссе Вэлли-Пайк южнее Кернстауна, их фланги упирались в высоты, и с фронта их прикрывала кавалерия.

Дивизия генерала Джона Гордона стояла в центре на шоссе. Дивизия Рамсера стояла слева, прикрытая кавалерией Вильяма Джексона. Дивизия Гэбриела Уортона, которой командовал генерал Джон Брекинридж, стояла справа от Гордона, и её фланг был прикрыт кавалерией Джона Вона. Эрли спрятал пехоту в лесу, послав вперёд кавалерию и цепь снайперов, чтобы спровоцировать противника на атаку. Потому Крук всё ещё верил, что пехота противника ушла из долины.

Федеральная пехота находилась у шоссе Вэлли-Пайк в Кернстауне. Дивизия Джеймса Маллигана стояла на Причардс-Хилл, на той самой позиции, что принесла федералам победу в первом сражении при Кернстауне в 1862 году. Правее на Песчаном Хребте, стояла дивизия полковника Джозефа Тоберна. Его крайней левой бригадой стояла бригада Рутерфорда Хайеса. Крук приказал кавалерии Эверелла обойти правый фланг противника и зайти ему в тыл. Обе армии понемногу втягивались в перестрелку, и сражение началось. Командиры дивизий постепенно поняли, что они имеют дело с превосходящими силами противника, и у них не было никакого желания атаковать, о чём они и доложили Круку.

Крук был крайне раздражён этим заявлением командиров и отказался верить в их сообщение о превосходстве сил противника. Он приказал Маллигану идти в атаку при поддержке дивизии Хайеса. В 13:00 федеральная пехота двинулась вперёд, оставив Причардс-Хилл. Около Опекон-Черч дивизию остановили люди Гордона. Бригада Хайеса двинулась на помощь, но попали под удар дивизии Брекинриджа. Брекинридж отправил дивизию Уортона на северо-восток к глубокому оврагу, который шёл перпендикулярно шоссе Вэлли-Тернпайк. Он скрыл дивизию в овраге и, когда Хайес двигался мимо этого оврага, Брекинридж бросил дивизию в атаку на открытый фланг Хайеса. Федералы отступили с большими потерями.

Тоберн хотел поддержать Маллигана справа, но география местности была такова, что он оказался отрезан от Маллигана и практически не участвовал в сражении. Солдаты Гордона воспользовались этим и обошли Маллигана справа. А когда побежала дивизия Хайеса, Маллиган оказался зажат между двух дивизий противника. Маллиган сразу приказал отступать, но он был смертельно ранен в момент, когда пытался навести порядок в своей дивизии. Конфедераты преследовали отступающего противника всю дорогу до Винчестера, а кавалерия беспокоила их ещё дольше.

Федеральная кавалерия Эверелла попыталась атаковать фланг южан, но наткнулась прямо на кавалеристов Вона на Фронт-Ройял-Пайк. Шокированные неожиданной атакой противника, федералы отошли в сторону Мартинсберга. Когда бегущая кавалерия достигла повозок и артиллерийских резервов севернее Винчестера, это вызвало панику среди прислуги, которые тоже обратились в бегство. Многие повозки были сожжены, чтобы не попасть в руки противника. С наступлением ночи кавалерия Юга прочесала окрестности в поисках федеральных солдат, отбившихся от своих частей. Федералы в основном провели ту ночь под дождём, кто где, пытаясь избежать плена.

Последствия

Разбитый в сражении, Крук был вынужден 26 июля уйти за Потомак. 30 июля Эрли сжёг город Чамберсбург в Пенсильвании. Грант вернул 6 и 19 корпуса в Долину и назначил командующим Филипа Шеридана.

Литература

• Patchan, Scott C. Shenandoah Summer: The 1864 Valley Campaign. — University of Nebraska Press; Lincoln, Ne., 2007.

Отрывок, характеризующий Второе сражение при Кернстауне

Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.