Вуллет, Анри
Анри Вуллет (фр. Henri Woollett; 13 августа 1864, Гавр — 9 октября 1936, там же) — французский композитор и музыкальный педагог английского происхождения.
Окончил Парижскую консерваторию у Жюля Массне (композиция) и Рауля Пюньо (фортепиано). Руководил гаврским Филармоническим обществом, преподавал (среди учеников Вуллета Андре Капле, Артюр Онеггер, Раймон Лушёр, Анри Феврие). Опубликовал четырёхтомную «Историю музыки» (Париж, 1909—1925) и «Историю оркестровки» (совместно с Габриэлем Пьерне).
В композиторском наследии Вуллета преобладают камерные сочинения. Его соната для флейты и фортепиано (1903) была написана для Жоржа Баррера и впервые им исполнена. По заказу Элизы Холл написал симфоническую поэму для саксофона с оркестром «Сибирь» (1909), изображающую, согласно авторскому комментарию, идущих под конвоем по этапу ссыльных и их воспоминания о радостной жизни в Санкт-Петербурге[1]. Для пианиста Рикардо Виньеса написаны фортепианные Прелюдия, фуга и финал (1903). Среди других сочинений Вуллета — струнный квартет, скрипичная и альтовая сонаты и др.
Напишите отзыв о статье "Вуллет, Анри"
Примечания
- ↑ [wiericke.chem.uu.nl/publ/elisehall.html Maaike Gerlsma. Elise Boyer Coolidge Hall]: Biografie en opdrachten van Amerika’s eerste saxofoniste (нид.)
Отрывок, характеризующий Вуллет, Анри
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
