Вундерлих, Клаус

Кла́ус Ву́ндерлих (нем. Klaus Wunderlich; 18 июня 1931, Хемниц — 28 октября 1997, Энген) — немецкий электроорганист, пианист, аранжировщик и композитор. Первоначально играл на электрооргане Хаммонда, затем переключился на более новую разновидность электрооргана и на синтезатор. Соединял в своих произведениях различные стили — классика, оперетта, театр Бродвея, поп-музыка. В различных странах мира было продано свыше 20 млн его записей.

На сайте, посвящённом его памяти, говорится: «Это является высочайшей целью для музыкантов во всём мире — создать своё собственное, неповторимое звучание. Клаус Вундерлих добился этого более 40 лет назад, в своей первой записи на органе Хаммонда. С того самого момента его имя неотъемлемо связано с электронными органами. Клаус был первый исполнитель, использовавший этот инструмент в немецко-говорящем мире. В наши дни он находится в вершине таблицы наиболее любимых и почитаемых исполнителей.»

Мелодии Вундерлиха — как собственные, так и аранжировки известных произведений — неоднократно использовались в мультсериале «Ну, погоди!». В частности, в выпуске 12 звучат сразу две его мелодии: «Lotto-Zahlen» и «Corn Flakes», в выпуске 13 — «Полёт шмеля» (аранжировка фрагмента из оперы Н. Римского-Корсакова), в выпуске 14 — «Bésame Mucho».

Умер от сердечного приступа.

Ссылки

• [www.klauswunderlich.de Официальный сайт]  (нем.) (англ.)
• [www.sunkit.com/klaus-wunderlich/ Sunkit’s page about Klaus Wunderlich] in Swedish

Отрывок, характеризующий Вундерлих, Клаус

Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.