Успенский собор (Ростов)

Собор
Успенский собор
Конфессия	Православие
Епархия	Ростовская и Ярославская епархия

Успенский собор — бывший (до конца XVIII века) кафедральный собор Ростово-Ярославской епархии. Расположен в непосредственной близости с Ростовским кремлём. Имеет отдельно стоящую звонницу. Вместе с Кремлём, построенным позднее (в конце XVII века), образует единый центральный архитектурный ансамбль города, вид на который особенно примечателен со стороны озера Неро.

История

Собор расположен в историческом центре города. Время строительства первого деревянного храма на этом месте неизвестно. Однако в 1160 году он был уничтожен пожаром. В следующем, 1161 году, по повелению Великого князя Владимирского Андрея Боголюбского была начата постройка белокаменного здания, которое было разрушено пожаром 1204 года. Новая постройка заняла 17 лет. Очередной сильный пожар случился в 1408 году, рухнули своды и глава собора. После чего он был вновь восстановлен из белого камня.

Современная кирпичная церковь была построена в 1508—1512 гг. Точной даты строительства источники не сохранили, потому исследователи предлагали различные датировки. М. А. Ильин присоединялся к мнению Н. Н. Воронина, который связывал последнюю значительную перестройку с 1587 г., с созданием Ростовской митрополии, которой руководил Варлаам, и необходимостью придать центральному собору митрополии подобающий вид. Принятая ныне датировка 1508—1512 гг. обоснована А. Г. Мельником и подтверждена косвенными летописными источниками. В декоративном оформлении кирпичного храма использованы резные белокаменные элементы предыдущих построек.

Предпринятое в конце XVII века митрополитом Ионой Сысоевичем поблизости с собором широкомасштабное строительство Ростовского архиерейского двора, который сейчас обычно именуется кремлём, затронуло некоторыми переделками и собор. В частности, главы приняли новую форму, с южной стороны храма было пристроено нарядное крыльцо-паперть, обращенное в сторону выхода из кремля и служившее для торжественного входа в храм митрополита, следующего из своей резиденции.

После переноса центра епархии в Ярославль ростовские храмы без надлежащего ухода ветшали. Крупные работы по приведению их в порядок были выполнены в начале XIX века.

После революции Успенский собор был передан в пользование общине, а впоследствии закрыт, но не был разрушен.

23 августа 1953 года мощный ураган сорвал купола и крыши многих храмов в центре города, в том числе и Успенского собора. После этого в Ростове начались масштабные реставрационные работы, которыми руководил В. С. Баниге. В процессе реставрации в облике собора были ликвидированы некоторые наслоения. В частности, невыразительная четырёхскатная кровля было заменена позакомарным покрытием, близким к оригинальному. Однако была сохранена луковичная форма глав времен митрополита Ионы, замену их на шлемовидную форму признали нецелесообразным, так это нарушало стилевое единство с комплексом кремля. В ходе реставрационных работ в соборе были произведены раскопки, которые позволили обнаружить в нижних ярусах белокаменную кладку XII века. В 1991 году собор и звонница были переданы Русской Православной Церкви.

В соборе покоятся многие правящие архиереи Ростово-Ярославские с XI по XVIII век, в том числе и Иона Сысоевич, митрополит, чьими заботами был создан архитектурный облик Ростова.

Архитектура собора

Собор, вместе с построенной позднее звонницей, расположен на примыкающей к Кремлю площадке, обнесенной невысокой кирпичной оградой, построенной в XVIII веке. Проход через ограду — через «Святые ворота» (1754 г.) сводчатый проезд в башенке, состоящей из двух восьмериков на четверике.

Пятиглавый собор сложен из кирпича, а цоколь и выступающие лопатки — из белого камня. Имеет многочисленные декоративные элементы: аркатурно-колончатые пояса, горизонтальные тяги-филенки и др. Высота Собора с крестом достигает 60 м.

Архитектура собора во многом схожа с Московским Успенским собором, она тесно связана с традициями Владимиро-Суздальского зодчества. Пятиглавый храм расчленяется монументальными лопатками на три и четыре прясла, которые заканчиваются килевидными закомарами. Узкие окна, типа бойницы, расположены в два яруса, между ними на середине высоты проходит аркатурный пояс, придающий изящество и легкость монументальному сооружению. В этом пояске проявляется уже влияние московской архитектурной школы.

Главы расположены на высоких световых барабанах, также украшенных аркатурами и горизонтальными филенками. Главки в древности имели другую форму, но при постройке ростовского кремля они были перестроены в стиле всего ансамбля. Кровля здания проходит по закомарам, первоначально она была выполнена из черепицы или лемеха, но сейчас заменена на жестяную на кружалах, повторяющую старую форму.

Внутреннее убранство собора

В летописях сохранились указания о каких-то живописных работах в 1589 году. В 1659 году роспись собора начала артель мастеров С. Дмитриева и Иосифа Владимирова. Работы тянулись долго и в 1669 году к ним подключились костромские мастера Гурий Никитин и Сила Савин. Пожар в 1671 году, поновление фресок в 1779 году и новая роспись в 1843 году уничтожили эти работы. При реставрации в 1950-х годах были обнаружены фрески XVII века, а в некоторых местах за иконостасом и более старые XVI века.

В нижней части стен, которая сохранилась от белокаменного храма, профессором Н. Н. Ворониным обнаружены фрагменты росписи XII века.

Сохранился иконостас в стиле барокко, выполненный в 1730—1740-х годах. Аналогичный иконостас имеется в Горицком монастыре Переславля-Залесского.

Звонница с церковью Входа в Иерусалим

В 1682—1687 гг. при митрополите Ионе к юго-востоку от Успенского собора была построена звонница, увенчанная четырьмя главами и имевшая 15 колоколов, наибольший из которых, Сысой, имеет массу около 2000 пудов и обошёлся в 10000 рублей. Набор колоколов сохранился до настоящего времени.. Колокол Сысой отлит мастером Флором Терентьевым в 1688 году. Второй по весу колокол «Полиелейный» весит 1000 пудов, третий, «Лебедь» — 500 пудов. На этих колоколах была записана в 1974 году пластинка «Ростовские звоны», которая явилась заметным явлением в культурной жизни страны (История издания — в статье Фурцева, Екатерина Алексеевна).

Звонница четырёхярусная, состоит из двух поставленных вплотную зданий. В одном здании, с тремя открытыми проёмами в четвёртом ярусе, размещается большая часть колоколов. Другое здание с более высоким четвёртым ярусом построено специально для колокола «Сысой». Каждый из четырёх пролетов имеет луковичную главку на глухом барабане. Здание звонницы отличается монументальной простотой и хорошо гармонирует со зданием собора. Декоративное убранство звонницы скромное, прясла расчленяют стены на четыре части в соответствии с проёмами. Однако доминируют не вертикальные, а горизонтальные линии карнизов. Проемы в верхней части имеют килевидные завершения, повторяют килевидную форму закомаров собора.

В звоннице размещена церковь Входа в Иерусалим.

Ремонт церкви Входа в Иерусалим

В 2004 году начался ремонт в помещении под звонницей, в результате этого был растёсан подлинный дверной проём, срублен кирпичный порог, пробит дверной проем в южное, прилегающее к храму помещение, заложены пазы для тябел иконостаса. На предписание комиссии община не отреагировала. В результате второй проверки выяснилось что прорублено уже пять дверных проемов, а подлинный заложен. Несмотря на замечания, до сих пор не исправлено.

Примечания

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7610176015

Литература

• М. А. Рапов. Каменные сказы. Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство. — 1965.
• М. А. Ильин. Путь на Ростов Великий. Москва, Искусство, Серия Дороги к прекрасному, 1975.
• Ярославская область. Путеводитель в серии «Ле пти фюте», издательство «Авангард», ISBN 5-86394-199-5.
• А. Г. Мельник. Новые данные об Успенском соборе Ростова Великого // Реставрация и архитектурная археология: Новые материалы и исследования. — М., 1991. — С. 125-135.
• А. Г. Мельник. К истории иконостаса Успенского собора Ростова Великого // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник. 1992. — М.: Наука, 1993. — С. 338-343. — ISBN 5-02-012788-4.
• А. Г. Мельник. [www.academia.edu/17565307 Оссуарий ростовского Успенского собора] // Сообщения Ростовского музея. Выпуск 6. — Ростов, 1994. — С. 185-189.
• А. Г. Мельник. [www.academia.edu/26296648 Колокольня XVI в. ростовского Успенского собора] // Сообщения Ростовского музея. Колокола и колокольни Ростова Великого. Выпуск 7. — Ярославль, 1995. — С. 163-170. — ISBN 5-85975-037-4.
• А. Г. Мельник. [www.academia.edu/25882044 О влиянии ростовского Успенского собора на местную архитектуру второй половины XVII века] // История и культура Ростовской земли: 2000. — Ростов, 2001. — С. 70-74.

Отрывок, характеризующий Успенский собор (Ростов)

У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.