Вхождение Синьцзяна в состав КНР

Вхождение Синьцзяна в состав КНР (октябрь 1949) — мирное вхождение Восточно-Туркестанской республики и подконтрольной Китайской республике части провинции Синьцзян в состав Китайской народной республики.

Предыстория

В конце 1930-х — начале 1940-х годов абсолютным хозяином Синьцзяна был Шэн Шицай. Он проводил независимую от центральных властей политику, во многом ориентируясь на СССР.

В 1937 году началась японо-китайская война. Вскоре, Китай потерял приморские провинции, а в 1942 году и Бирманская дорога была перерезана; таким образом Синьцзян стал его единственным каналом связи с внешним миром (не считая воздушного пути через Гималаи; см. the Hump). Именно через Синьцзян поступали военные грузы из Советского Союза. Это заставило китайского руководителя Чан Кайши обратить на Синьцзян серьёзное внимание. В это время шла Великая Отечественная война, германские войска достигли своего наибольшего продвижения, и Шэн Шицай решил, что пора отказаться от ставки на СССР. Зная, что Чан Кайши потребует разорвать связи с СССР, очистить провинцию от коммунистов и разгромить демократическое движение, Шэн Шицай ещё в первой половине 1942 года начал репрессии, и к лету 1942 года уже никаких признаков демократического движения в Синьцзяне не наблюдалось.

К 1944 году Шэн Шицай стал настолько одиозной фигурой, что Чан Кайши вообще упразднил должность губернатора провинции и отозвал Шэн Шицая в Чунцин. Провинциальное правительство возглавил член ЦК Гоминьдана генерал У Чжунсинь, который объявил амнистию части политзаключённых, но было уже поздно.

События 1944—1945

В ноябре 1944 года началось восстание населения Илийского края, и 15 ноября 1944 года было провозглашено образование Восточно-Туркестанской республики. К марту 1945 года весь Илийский округ был очищен от гоминьдановских войск, а в середине июля восточно-туркестанские войска развернули наступление через Тарбагатайский округ на Алтай, и в сентябре, объединившись с местными казахскими партизанами, установили контроль над большей частью Алтайского округа.

В сентябре 1945 года генералиссимус Чан Кайши выступил по радио и признал за «Революционной базой трёх округов» право на «местную автономию». Он призвал начать переговоры с целью создания единого коалиционного правительства в Синьцзяне. Сознавая, что 12-тысячной армии Восточно-Туркестанской республики противостоит 100-тысячная гоминьдановская группировка в Синьцзяне, и что в случае продолжения боевых действий численное и техническое превосходство противника рано или поздно сыграют свою роль, руководство Восточно-Туркестанской республики приняло предложение генералиссимуса. В октябре 1945 года правительственная делегация Восточно-Туркестанской республики прибыла в Урумчи.

Коалиционное правительство

Учитывая сложную ситуацию в Синьцзяне, Чан Кайши назначил председателем синьцзянского правительства генерала Чжан Чжичжуна, который возглавил гоминьдановскую делегацию на переговорах; делегацию Восточно-Туркестанской республики возглавлял Ахметжан Касымов. После трёх месяцев переговоров 2 января 1946 года было подписано «Соглашение из 11 пунктов», в соответствии с которым создавалось коалиционное правительство. 15 человек в правительстве должны были представлять местных жителей, 10 — гоминьдановское руководство. Провозглашались равенство языков, свобода слова, печати, собраний, организаций, свободное развитие внутренней и внешней торговли и т. п. Восточно-Туркестанская республика получила право сохранить свою армию.

В июне 1946 года «Соглашение из 11 пунктов» было утверждено Чан Кайши. Председателем правительства стал Чжан Чжичжун, его заместителем — Ахметжан Касымов. От Гоминьдана в правительство вошли Лю Мэнчунь, Ван Цзуншань, Бай Вэньби, Жанымхан, Салис, Иса-бек Юсуф и др.; от Восточно-Туркестанской республики — Абдукерим Аббасов, Далельхан Сугурбаев и др. По предложению Чжан Чжичжуна «особо уполномоченным на Алтае» был назначен Оспан-батыр, формально сотрудничавший с Восточно-Туркестанской республикой; тайные поставки Чжан Чжичжуном Оспану оружия и военного имущества привели к тому, что уже в апреле 1946 года он порвал с Восточно-Туркестанской республикой и перешёл на сторону гоминьдановцев.

Образование коалиционного правительства всколыхнуло националистов Кашгарии, выступивших с идеей создание «Тюркского государства». С целью не допустить дестабилизации обстановки, Чжан Чжичжун начал подавление выступлений в Кашгарии. В итоге действия Чжан Чжичжуна вызвали протесты, и Чан Кайши отозвал его, передав председательское кресло уйгуру Махсуду Сабри.

Махсуд начал яростную борьбу с демократическими силами Восточно-Туркестанской республики. Ему удалось поставить на некоторые руководящие посты в республике своих людей, а также привлечь на свою сторону различных националистов. Также он стал готовить вооружённые силы для окончательного разгрома Восточно-Туркестанской республики, в чём ему активно помогал американский вице-консул Дуглас Маккернан.

Грубые нарушения условий «Соглашения из 11 пунктов» привели к тому, что членам коалиционного правительства от Восточно-Туркестанской республики пришлось покинуть Урумчи и в начале августа 1947 года вернуться в Кульджу.

1947—1949

В сентябре-ноябре 1947 года на Алтае развернулись бои между отрядами Оспана и войсками Восточно-Туркестанской республики, в результате которых Оспан был разгромлен и ушёл на восток.

В 1948 году гоминьдановские войска терпели поражения от коммунистов по всему Китаю, поэтому основной заботой гоминьдановских властей в Синьцзяне стала подготовка к оказанию сопротивления НОАК. Откровенно националистическая политика Махсуда возмутила гоминьдановцев, и в декабре 1948 года Чан Кайши отстранил его от должности, назначив новым председателем правительства Синьцзяна Бургана Шахиди.

Бурган стал вести политику поддержания мира в Синьцзяне при сохранении статус-кво; правительство Восточно-Туркестанской республики с одобрением восприняло его действия. Было возобновлено авиасообщение Синьцзяна с СССР, восстановлено консульство СССР в Урумчи. Наладив связь с перешедшим под контроль коммунистов Пекином, Бурган в августе получил телеграмму от перешедшего к коммунистам Чжан Чжичжуна, в которой тот рекомендовал договориться с Восточно-Туркестанской республикой.

Вхождение в состав КНР

Летом 1949 года гоминьдановцы в Китае были окончательно разгромлены, в августе части НОАК взяли Ланьчжоу, в сентябре — Синин, и на осень коммунисты назначили созыв Народного Политического Консультативного Совета с целью провозглашения Китайской Народной Республики. Мао Цзэдун назвал революцию в трёх округах Синьцзяна частью китайской революции, и делегаты от Восточно-Туркестанской республики также были приглашены в Пекин. Делегация вылетела 27 августа, однако при перелёте через Гоби самолёт упал и разбился, пассажиры и экипаж погибли. В Пекин была отправлена новая делегация во главе с Сайфутдином Азизовым, которая согласилась на вхождение Восточно-Туркестанской республики в образуемую Китайскую народную республику.

19 сентября 1949 года Бурган Шахиди отправил лично Мао Цзэдуну телеграмму, в которой заявил, что народ Синьцзяна разрывает отношения с Гоминьданом и присоединяется к Коммунистической партии Китая. 25 сентября аналогичную телеграмму отправил в Пекин командовавший гоминьдановскими войсками в Синьцзяне генерал Тан Сыяо. Дуглас Маккернан попытался организовать в гоминьдановских частях, перешедших на сторону коммунистов, мятежи, но это ему не удалось. 1 октября 1949 года в Пекине была провозглашена Китайская народная республика, а 20 октября части НОАК вошли в Урумчи. Пекин подтвердил полномочия Бургана Шахиди в качестве главы правительства Синьцзяна, Сайфутдин Азизов вошёл в него как представитель Восточно-Туркестанской республики.

1 октября 1955 года в составе Китайской народной республики был образован Синьцзян-Уйгурский автономный район.

Источники

• В. И. Петров «Мятежное „сердце“ Азии. Синьцзян: краткая история народных движений и воспоминания» — Москва, издательство «Крафт+», 2003. ISBN 5-93675-059-0
• 中国革命战争纪实。解放战争。西北卷 (Полная история Революционной войны. Освободительная война. Том «Северо-запад»), — Пекин: «Народное издательство», 2007. ISBN 978-7-01-003757-8

Отрывок, характеризующий Вхождение Синьцзяна в состав КНР

– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.