Въезд (район Гатчины)

Въезд
Прежние имена:	Павловская слобода
Население:	11 000 чел.
Почтовые индексы:	188306

Въезд — микрорайон города Гатчины Ленинградской области.

Расположен на въезде в город со стороны Санкт-Петербурга, отсюда и произошло название. В основном застроен 5—9-этажными домами.

Расположение

Микрорайон расположен в северо-восточной части города.

Условными границами микрорайона являются:

• на севере — западная граница территории Гатчинской центральной районной клинической больницы
• на северо-востоке — граница города
• на востоке — Варшавская железнодорожная линия
• на юге — улица 7-й Армии
• на западе — проспект 25 Октября
• на северо-западе — Рощинская улица

Микрорайон граничит:

• на севере — с Веревским сельским поселением
• на востоке — с Промзоной № 1
• на юге — с Центром
• на западе — с Хохловым Полем
• на северо-западе — с Рощинским

Архитектурный облик

Жилой фонд представлен в основном домами 121-й «гатчинской» серии и серии «Оптима» (восточная часть). Вдоль проспекта 25 Октября выстроены кирпичные дома индивидуальных проектов, составляющие «лицо» микрорайона. Высотными доминантами являются дома «Рощинская 1а» (13 этажей) и жилой комплекс «Традиция» (12 этажей).

История

Микрорайон построен на месте Павловской слободы, построенной в 1832 г. на северо-восточной окраине Гатчины. Название слободе дано по имени основателя города — Павла I. Она образовалась на территории за Артиллерийскими казармами, между бывшей крепостью Ингербург и Мозинскими воротами. По обе стороны почтового тракта Гатчина — Царское село были построены 12 деревянных одноэтажных домов. Автор проекта слободы — Алексей Михайлович Байков (1790—1854), главный архитектор Гатчины (с 1824 и до смерти). Слобода строилась для семейных инвалидов из заслуженных гвардейских нижних чинов, которые распределялись на местожительство в слободу по указу Николая I. Каждому инвалиду давалась в пожизненное владение половина дома и участок, но лишь до его смерти, исключение составляли только вдовы инвалидов с малолетними детьми. В царствование Александра III дома периодически разбирались, а на их месте возводились новые. В конце XIX — начале XX века слободу также называли Солдатской.

В конце 1980-х годов началась масштабная застройка микрорайона. Остатки сооружений Павловской слободы при этом были полностью уничтожены.

Перспективы

Планируется дальнейшая застройка микрорайона. На площади 15 га в продолжении улицы Чехова до Пушкинского шоссе идёт строительство жилого комплекса на 5500 жителей, двух детских садов и школы (IQ Гатчина).

Улицы микрорайона

• Проспект 25 Октября (нечётная сторона на участке от улицы 7-й Армии и на участке от улицы 7 Армии до Красносельского шоссе)
• Рощинская улица (на участке от улицы Чехова до проспекта 25 Октября и нечётная сторона на участке от проспекта 25 Октября до западной границы территории Гатчинской центральной районной клинической больницы)
• Улица 7-й Армии (чётная сторона на участке от улицы Чехова до проспекта 25 Октября)
• Улица Волкова — названа в честь младшего лейтенанта, Героя Советского Союза Александра Волкова, погибшего в 1944 году при освобождении посёлка Тайцы. До 1974 года называлась Скотопрогонным переулком.
• улица Чехова (от улицы 7-й Армии в сторону Пушкинского шоссе)
• Красносельское шоссе
• Ленинградское шоссе
• Пушкинское шоссе

Объекты социальной сферы

• Детский сад № 7
• Детский сад № 26
• Центральная районная клиническая больница
• Государственный институт экономики, финансов, права и технологий
• Педагогический колледж имени Ушинского
• Психоневрологический интернат
• Профессиональный лицей № 33
• Первая академическая гимназия
• Средняя общеобразовательная школа № 8
• Отделение связи Гатчина-6
• Налоговая инспекция
• Отделение пенсионного фонда
• Большое количество магазинов
• Несколько парикмахерских
• Несколько кафе

В микрорайоне хорошо развит общественный транспорт. Автобусные маршруты проходят по Рощинской улице, проспекту 25 Октября, Красносельскому шоссе, Ленинградскому шоссе, Пушкинскому шоссе.

Отрывок, характеризующий Въезд (район Гатчины)

– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».