Выборгское морское сражение

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Выборгское сражение»)
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 60°35′ с. ш. 28°31′ в. д. / 60.583° с. ш. 28.517° в. д. / 60.583; 28.517 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.583&mlon=28.517&zoom=14 (O)] (Я)

Выборгское морское сражение
Основной конфликт: Русско-шведская война (1788—1790)

И. К. Айвазовский. Морское сражение при Выборге. 1846
Дата

22 июня (3 июля) 1790 года

Место

Выборгский залив Балтийского моря

Итог

тактическая победа русского флота, стратегическая победа шведского флота

Противники
Российская империя Швеция Швеция
Командующие
Василий Чичагов Густав III
принц Карл, герцог Сёдерманландский
Силы сторон
  • 50 линейных кораблей и фрегатов
  • 20 вспомогательных галер
  • 8 гребных шхерных фрегатов
  • 52 малые галеры
  • 21 тыс. матросов и солдат
  • 22 линейных корабля
  • 13 фрегатов
  • 366 малых кораблей
  • 3 тыс. орудий
  • 30 тыс. матросов и солдат
    • Потери
  • до 11 линейных кораблей[~ 1]
  • от 117 убитых и 164 раненых[2] до 7 тыс.[~ 1] убитых, раненых и пленных
  • 7 линейных кораблей[3]
  • 3 фрегата[3]
  • 54—57 малых кораблей и судов[3][4]
  • до 7 тыс. убитых, раненых и пленных[5]
    1. ↑ 1 2 Оценка А. Штенцеля[1], не подтверждаемая другими источниками.
     
    Русско-шведская война (1788—1790)
    Гогланд – Мост Квиструм – Эланд – Роченсальм (1) – Ревель – Фридрихсгам – Красная горка – Выборг – Роченсальм (2)
     
    Русско-шведские войны

    Вы́боргское морское сражение[К 1] — сражение в ходе Русско-шведской войны (1788—1790), произошедшее 22 июня (3 июля) 1790 года в Выборгском заливе Балтийского моря. Шведский флот под командованием короля Швеции Густава III и гранд-адмирала принца Карла, герцога Сёдерманландского, блокированный в северной части залива двумя эскадрами русского Балтийского флота под общим командованием адмирала Василия Чичагова, с трудом прорвал окружение и отступил в Свеаборг, понеся тяжёлые потери — 7 линейных кораблей[3], 3 фрегата[3], 4—5 тыс.[6][8] (по некоторым оценкам — 6—7 тыс.[2][5]) человек личного состава.

    Выборгское сражение непосредственно предшествовало Второму Роченсальмскому сражению 28 июня (9 июля) 1790 года, закончившемуся катастрофическим поражением русского флота и вынудившему Россию завершить почти выигранную войну со Швецией на условиях статус-кво.





    Предыстория

    В 1790 году король Швеции Густав III вернулся к своему плану захвата Санкт-Петербурга — на этот раз посредством высадки морского десанта в районе Выборга. Осуществлению плана, однако, помешала неудачная для шведов атака на русский флот в Ревельском сражении 13 мая 1790 года. Повторная атака, предпринятая в начале июня близ Кронштадта, также не увенчалась успехом, после чего шведский военно-морской парусный флот и гребная флотилия переместились в Выборгский залив[9][10].

    Место предстоящего сражения было намечено в первую неделю июня 1790 года. Из-за белых ночей, не позволявших действовать скрытно, а также неблагоприятных для соединённого шведского парусно-гребного флота (общей численностью до 400 судов с 3 тыс. орудий и 30 тыс., по некоторым источникам 40 тыс.[2] матросов и солдат на борту) юго-западных ветров кораблям Густава III не удалось перейти в контролируемые Швецией финские воды — что позволило русским, в свою очередь, соединить силы военно-морского парусного флота и гребной флотилии береговой обороны.

    По приказу Густава шведский флот встал на якорь между мысом Крюссерорт (швед. Krysserort, фин. Ristiniemi, современное русское название - Крестовый) и островом Бископсё (швед. Biskopsö, фин. Piisaari, нынешнее русское название — Северный Берёзовый) в северной части Выборгского залива на расстоянии маршевого удара по российской столице.

    Шведский военно-морской парусный флот под командованием флаг-капитана адмирала Норденшельда (швед. Nordenskiöld), находившегося в прямом подчинении у гранд-адмирала принца Карла, герцога Сёдерманландского (младшего брата Густава III) насчитывал до 16 тыс. человек личного состава и состоял из 22 линейных кораблей, 13 фрегатов и нескольких малых судов. Шхерной гребной флотилией с 14 тыс. человек матросов и солдат сухопутных войск на борту командовал флаг-капитан Георг де Фрезе (швед. George de Frese), отчитывавшийся лично перед Густавом.

    8 июня 1790 года русский Балтийский флот под командованием Чичагова блокировал оба морских прохода, ведущих в Выборгский залив, и стал дожидаться подхода гребной флотилии вице-адмирала принца Карла Генриха Нассау-Зигена со стороны Кронштадта. В блокаде шведского флота приняли участие основные русские силы из 50 линейных кораблей, фрегатов и малых кораблей с 2718 орудий и 21 тыс. матросов на борту, а также эскадра поддержки — 20 галер под командованием капитана Петра Слизова, 8 гребных шхерных фрегатов под командованием вице-адмирала Тимофея Козлянинова и 52 малые галеры.Следуя приказам Чичагова, русские корабли встали линией между выходами из Бьорке-Зунда и Выборгского залива, развернувшись бортами к шведскому флоту. Между островом Ронд и Берёзовыми островами расположились четыре линейных корабля (74-пушечный флагман «Болеслав», 66-пушечный «Победослав», 66-пушечный «Ианнуарий», 64-пушечный приз «Принц Карл») под командованием капитана генерал-майорского ранга Прохора Лежнева. Между Берёзовыми островами и Бьорке-Зундом встал отряд из трёх линейных кораблей (74-пушечный флагман «Иоанн Богослов», 74-пушечный «Сысой Великий», 66-пушечная «Америка») под началом контр-адмирала Евстафия Одинцова. Группа из трёх фрегатов (44-пушечный флагман «Венус», 42-пушечный «Гремислав», 38-пушечная «Александра») и двух куттеров (28-пушечный «Летучий», 8-пушечный «Счастливый») под командованием капитана 2-го ранга, англичанина на русской службе Роберта Кроуна лавировала у острова Питкепасс (Питкопас; швед. Pitkepass, фин. Pitkäpaasi). Отряд из трёх фрегатов (46-пушечный флагман «Брячислав», 38-пушечные «Архангел Гавриил» и «Елена») под началом контр-адмирала Петра Ханыкова встал между отмелью Кюйнеми и банкой Пассалода. Группа из пяти линейных кораблей (74-пушечный флагман «Святой Пётр», 74-пушечный «Всеслав», 74-пушечный приз «Принц Густав», 66-пушечные «Не тронь меня» (командир Джеймс Тревенен) и «Пантелеймон») и 18-пушечного бомбардирского судна «Победитель» под командованием контр-адмирала Иллариона Повалишина заняла позицию у банки Репье (Репиегрунд; швед. Repiegrund).

    Центральные силы русского флота (18 линейных кораблей — 100-пушечные «Ростислав», «Саратов», «Чесма», «Двенадцать Апостолов», «Три Иерарха», «Владимир», «Святой Николай», 74-пушечные «Иезекиль», «Царь Константин» (капитан генерал-майорского ранга Н. С. Скуратов), «Максим Исповедник», «Кир Иоанн», «Мстислав», «Святая Елена», «Болеслав», 66-пушечные «Победоносец», «Прохор», «Изяслав», «Святослав»; во второй линии стояли 10 фрегатов и катеров) под командованием Чичагова, растянувшиеся от банки Репье до острова Ронд, находились напротив главных шведских сил. Выход из Бьорке-Зунда охраняла русская гребная флотилия под началом принца Нассау-Зигена.

    18 июня 1790 года шведская атака на русский галерный флот близ Тронгзунда, предпринятая по приказу Густава III двумя днями раньше, закончилась безрезультатно из-за отсутствия поддержки главных сил. Обострившийся в шведском флоте, запертом в Выборгском заливе, недостаток запасов пресной воды и продовольствия вынудил Густава к решительным действиям. 19 июня он поручил адмиралу Норденшельду разработать план прорыва блокады при первой перемене ветров, предусматривающий ложный манёвр канонерских лодок и главный удар в направлении Крюссерорта, который намеревался возглавить лично.

    2 июля 1790 года, во время военного совета шведского командования, подул благоприятный для шведского флота северный ветер. На исходе дня Густав III отдал приказ начать прорыв к Крюссерорту не позднее 10 часов утра следующего дня.

    Сражение

    В 2 часа ночи 3 июля 1790 года шведские суда начали обстрел русских береговых батарей. Одновременно шведские шлюпы под командованием подполковника Якоба Тёрнинга[sv] атаковали русскую эскадру западнее острова Васикансаари (фин. Vasikansaari) в западной части Бьёркского пролива (швед. Björkösund).

    Около 7 часов утра Густав III поручил Юхану аф Пюке[sv], капитану 64-пушечного линейного корабля «Дристигхетен[sv]» (швед. Dristigheten — «Отвага»), возглавить прорыв русской блокады. Немедленно после этого Пюке повёл корабельный строй к западному выходу из залива по узкому фарватеру между Сальворской банкой и Крюссерортом навстречу передовым линейным кораблям заградительного отряда Повалишина «Всеслав» и «Святой Пётр»[11].

    Шведский корабельный строй состоял из флагманского корабля «Король Густав III» (швед. Konung Gustaf III) с герцогом Карлом на борту, шедшей в центре строя галеры «Серафимерорден» (швед. Serafimerorden — «Серафический орден») с Густавом III на борту, корабля «Манлигхетен» (швед. Manligheten — «Мужество») — близнеца «Дристигхетен» («Отваги»), а также нескольких линейных кораблей и фрегатов, в том числе фрегата «Земира» (швед. Zemire), 74-пушечного линейного корабля «Энигхетен» (швед. Enigheten — «Единство») и трёх брандеров. Гребная флотилия прикрывала парусную группу с запада, идя параллельным курсом вдоль береговой линии.

    Непосредственно перед схваткой Густав, сойдя с борта «Серафимерордена», пересел на шлюпку. По приказу Пюке вспомогательный личный состав, не участвовавший в управлении такелажем и боевых действиях, укрылся в трюмах. Через несколько минут шведский строй столкнулся со «Всеславом» и «Святым Петром». Шлюпка с Густавом III благополучно прошла под русскими ядрами. «Король Густав III» получил серьёзные повреждения; гранд-адмирал герцог Карл был ранен. Личный корабль короля «Амфион[sv]» не пострадал. В это же время шедший западнее гребной строй, состоявший из фрегатов и турум «Стирбьорн[sv]», «Нурден» (швед. Norden — «Север»), «Сэллан Вэрре[sv]» (швед. Sällan Värre — «Редко Хуже»), «Мальмберг» (швед. Malmberg) и «Хьельмшерна» (швед. Hjelmstierna), а также нескольких пушечных шлюпов и тендеров под командованием Тёрнинга рассёк первый ряд русского заграждения и вступил в схватку со вторым. «Стирбьорн», несмотря на ураганный обстрел, сумел прорваться через заслон, нанеся значительный урон флагманскому кораблю Повалишина «Святой Пётр» и бомбардирскому судну «Победитель»[6].

    В то время как основной состав обоих шведских флотов преодолевал русскую блокаду, мичман Сандельс (швед. Sandels) — командир брандера «Постильон» (нидерл. Postiljon — «Форейтор»), буксируемого линейным кораблём «Энигхетен» — поджёг своё судно слишком рано. Горящий «Постильон» налетел на «Энигхетен» (из-за чего огонь с брандера перекинулся на корабль), в свою очередь врезавшийся в 40-пушечный фрегат «Земира». Оба судна взорвались, усеяв поверхность прохода множеством обломков. Взрыв нанёс серьёзные повреждения шведским кораблям, прорывавшимся через русское заграждение; клубы дыма, вставшие над заливом, резко ограничили видимость для команд и канониров обеих сторон. Тем не менее, соединения русских кораблей, блокировавшие выход из залива, вскоре были окончательно рассечены стремительным продвижением шведов. Русская блокада соединённого шведского флота в Выборгском заливе была прорвана[12][6].

    Потери шведского парусного флота в Выборгском сражении составили восемь кораблей, семь из которых сели на мель из-за плохой видимости. В их числе 64-пушечный линейный корабль «Хедвиг Элизабет Шарлотта» (швед. Hedvig Elisabeth Charlotta), капитан которого Йиндрик Юхан Наукхофф (швед. Jindric Johan Nauckhoff) продолжал вести огонь по русским фрегатам даже после того, как корабль потерял подвижность; 56-пушечный линейный корабль «Финланд» (швед. Finland — «Финляндия»), потерпевший крушение на Сальворской банке; 74-пушечный линейный корабль «Ловиза Ульрика» (швед. Lovisa Ulrika — «Луиза Ульрика»), севший на банку Пассалода (южнее банки Репье); 64-пушечный линейный корабль «Эмхетен» (швед. Ömheten — «Нежность»), погибший на островках Пенсар; линейный корабль «Аурорас» (швед. Auroras — «Аврора»; находившемуся на борту военно-морскому советнику шведского короля англичанину Сиднею Смиту удалось спастись). Три шведских фрегата — в том числе «Ярриславиц» (швед. Jarrislawitz — «Ярославец», захваченный в 1788 году у России) — погибли на банке Пассалода. Кроме того, на островках Пенсар потерпели крушение четыре корабля шведской гребной флотилии: «Эренпрёйс» (швед. Ehrenpreuss — «Почётный приз»), «Пальмшерна» (швед. Palmstierna), «Экеблад» (швед. Ekeblad) и «Уппланд» (швед. Uppland), сражавшиеся со вторым заградительным порядком русских судов — в частности, с кораблём «Не тронь меня»[6].

    Галеры «Остергётланд» (швед. Östergötland), «Нордстьернеорден» (швед. Nordstjerneorden — «Орден Северной звезды») и «Даларне» (швед. Dalarne) были захвачены при попытке прорвать блокаду, двигаясь вдоль береговой линии залива.

    Общие потери, понесённые в Выборгском сражении личным составом соединённого шведского флота, оцениваются в 4[6], 5[8], 6[10] или 7 тыс.[5] убитых, раненых и пленных матросов и солдат. Потери русской стороны составили по одним источникам 117 убитых и 164 раненых[10], по другим — от 1[8] до 7 тыс.[1] убитых, раненых и пленных. Автор фундаментального труда «История войн на море в её важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики» (нем. Seekriegsgeschichte in ihren wichtigsten Abschnitten mit Berücksichtigung der Seetaktik) немецкий военно-морской историк адмирал Альфред Штенцель (1832—1906) заявляет также об 11 выведенных из строя русских линейных кораблях[1].

    Последствия

    Шведский парусный флот, уцелевший при прорыве блокады, ушёл в открытое море, после чего перегруппировался в Видшер-шхере (швед. Vidskär skerry) южнее Питкепасса и направился на ремонт к морской крепости Свеаборг (Суоменлинна) близ Хельсинки. Чичагов, в целом действовавший нерешительно, не смог догнать шведов, хотя преследовал их до самого Свеаборга[К 2]. На следующий день Кроун, командуя 44-пушечным «Венусом[sv]», захватил в плен 62-пушечный линейный корабль «Ретвизан» (швед. Rättvisan — «Справедливость»)[9][10].

    Шхерная гребная флотилия шведов укрепилась на сильной оборонительной позиции на рейде города-крепости Роченсальм (ныне — финский город Котка). Атака на Роченсальм 9 июля 1790 года, предпринятая Нассау-Зигеном без предварительной подготовки и разведки сил шведов, закончилась разгромом русского флота, попавшего под перекрёстный огонь неприятельских судов и береговых батарей. Тем не менее Выборгское сражение (по образному выражению британского военно-морского эксперта Фреда Джейна — «Трафальгар Балтики», англ. Baltic Trafalgar[14][2]) и другие военные неудачи 1788—1790 годов положили конец надеждам Швеции восстановить утраченное в войнах с Россией господство на Балтийском море. 3 августа 1790 года в финской деревне Вяряля (Верелэ) был заключён мирный договор, подтвердивший довоенные границы между Россией и Швецией[2][5].

    Награды

    Учитывая большой ущерб, нанесённый шведам у Выборга, и их согласие на подписание мирного договора, Екатерина II объявила Выборгское сражение успешным. Адмирал Чичагов первым из российских флотоводцев был пожалован высшей военной наградой Российской империи — орденом Святого Георгия I степени. Кроме того, вице-адмирал А. И. Круз и контр-адмирал И. А. Повалишин были награждены орденами Святого Георгия II степени и произведены в следующий чин, контр-адмирал П. И. Ханыков был награждён орденом Святого Георгия III степени и золотой шпагой с надписью «За храбрость», капитан генерал-майорского ранга П. И. Лежнев — орденом Святого Владимира II степени, капитан 1-го ранга Ф. Г. Скорбев, капитаны 2-го ранга Ф. И. Борисов, П. Н. Хомутов, А. В. Пустошкин, Ф. И. Тезигер, И. Ф. фон Штейнгель, Д. Экин, капитан-лейтенанты К. П. Билоу, Н. А. Тутолмин, М. Ф. Бартеньев, Н. А. Бодиско, Р. Ф. Свитин — орденами Святого Георгия IV степени, капитан 2-го ранга Р. В. Кроун был награждён орденом Святого Владимира III степени и произведён в следующий чин, капитан 2-го ранга Е. К. Сиверс «за содействие при взятии в плен в Выборгском сражении неприятельского корабля» был награждён второй золотой шпагой и орденом Святого Владимира IV степени, капитаны 2-го ранга А. Н. Саблин, Я. Г. Сукин и капитан-лейтенант И. К. Лупандин — орденами Святого Владимира IV степени, капитан 2-го ранга А. С. Шишков, капитан-лейтенант Уильям Розе — золотой шпагой с надписью «За храбрость»[10][15][14].

    В популярной культуре

    • Краткое описание Выборгского морского сражения содержится в 10-й главе второй книги («Его Таврида») исторического романа-хроники Валентина Пикуля «Фаворит» (1984)[16].

    Напишите отзыв о статье "Выборгское морское сражение"

    Комментарии

    1. ↑ В шведской историографии — «Выборгские шпицрутены» (швед. Viborgska gatloppet)[6][7].
    2. ↑ Ср. в воспоминаниях очевидца сражения (впоследствии — действительного тайного советника, кавалера российских орденов Святого Владимира и Святой Анны) шведа Иоанна-Альберта Эренстрема (Юхана Альбректа Эренстрёма, швед. Johan Albrekt Ehrenström; 1762—1847):
      Трудно объяснить поведение русского адмирала Чичагова в этот день. С своим флотом он оставался нерешительным зрителем горячего боя y Криссерорта, совершенно близко от него. Только сигналы его были в живом движении; они отдавались, изменялись, повторялись. Иногда русские матросы как будто заняты были снятием с якоря, иногда постановкой парусов, которые однако ж немного спустя опять были убраны. Наконец, когда весь наш большой флот пробился до открытого моря, за исключением погибших кораблей, он оставил свою позицию для преследования, которое и продолжал вплоть до входа y Свеаборга, куда шведский флот, потерявший во время этого следования ещё один корабль под начальством полковника (впоследствии адмирала) Леионанкора, отступил и был блокирован русскими. Так как враги короля, при радостном для них известии о том, что он блокирован на Выборгском рейде, считали невозможным его освобождение, то они теперь объяснили это тем, что он с русским адмиралом завёл переговоры, сопровождавшиеся денежной жертвой со стороны короля, но этот слух был совершенно неверен. Русский адмирал был так уверен в захвате всего блокированного шведского флота, что он с большой гордостью отказывался принять высланных шведскими начальниками парламентёров, которых никогда не пускали на борт его корабля и которые не были приняты им для разговоров, a их всегда встречал на полпути его сын (впоследствии адмирал и морской министр), чтоб узнать их поручение <…>.
      Следование это однако ж было сопряжено с большими опасностями, так как y Питкепаса стояли три русских флота, между ними быстроходный, новый, красивый шведский фрегат «Венус», взятый русскими на берегу Норвегии в нейтральной гавани. Эти фрегаты стояли на месте, пока ещё какой-нибудь шведский корабль большого флота был вблизи и мог защищать шхерный, но когда тот последний остался один на большом заливе y Питкепаса, фрегаты снялись с якорей и направились к длинной линии шведских судов, прошли её с залпами в обе стороны, шли потом вдоль линии, обстреливая каждое судно, снова прошли насквозь с тою же пальбою, продолжая затем свой курс по другую сторону линии. В этом быстром и хорошо исполненном манёвре, которому благоприятствовали хороший ход и свежий ветер, особенно отличился фрегат «Венус», под командой англичанина Кроунса. Все галеры, канонерские шлюпки и другие шхерные суда, мимо которых проходил «Венус», обстреливая их, принуждены были спустить свои флаги, заявляя этим, что сдаются. Фрегат также с замечательной быстротой приближался к галере «Серафим», на которой находился король. Не без больших затруднений удалось наконец уговорить его оставить галеру и спастись на шлюпке. Как только он оставил галеру, и она должна была спустить флаг. Всё это мы видели с «Амфиона» и рассчитали уже, что не более как через 10—15 минут «Венус» и нас настигнет, как вдруг, к величайшему нашему удивлению, мы увидели сигнал русского адмирала, которым он призвал все три фрегата к себе. Приказание это они должны были исполнить, и так как они таким образом не могли занять все суда, спустившие перед ними флаги, эти совершенно основательно считали себя в праве снова поднять их и, с напряжением всех сил, искать своё спасение в шхерах. Впоследствии я в Финляндии виделся с старым адмиралом Кроунсом, который всё ещё с крайним негодованием говорил о приказании, отданном при этом случае адмиралом Чичаговым; приказание это он называл глупым и бессмысленным; им вырвана была y него победа над целым шведским шхерным флотом. Русские потом, в официальных бумагах, обвинили шведских начальников в том, что действовали против законов войны и чести, когда они не передали своих судов после спуска флагов, в знак того, что они побеждены, но им ответили, что судно, чтоб считаться взятым, должно иметь по крайней мере одного неприятельского офицера на борту, которому офицеры корабля могли бы передать свои сабли и тем объявить себя его пленниками, но так как такого приёма не было, начальники и экипажи судов имели совершенное право считать себя свободными — право, которым русская эскадра из Аспе в сражении при Свенскзунде, год перед тем, при таких же обстоятельствах и таким же образом воспользовалась[13].

    Примечания

    1. ↑ 1 2 3 Штенцель, 2002.
    2. ↑ 1 2 3 4 5 Vyborg and Rochensalm.
    3. ↑ 1 2 3 4 5 БСЭ, 1971.
    4. ↑ Кодола, 1979.
    5. ↑ 1 2 3 4 Дважды Краснознамённый Балтийский флот. — М. : Воениздат, 1990. — С. 49—51. — ISBN 5-203-00245-2.</span>
    6. ↑ 1 2 3 4 5 6 Högman I, 2013.
    7. ↑ Ericson et al., 2004, s. 395.
    8. ↑ 1 2 3 Mattila, 1983, p. 208.
    9. ↑ 1 2 Страхов, 1912.
    10. ↑ 1 2 3 4 5 Грибовский, 1993.
    11. ↑ Johnsson, 2011, p. 286.
    12. ↑ Jägerskiöld, 1990, p. 119.
    13. ↑ Из исторических записок Иоанна-Альберта Эренстрема // Русская старина. — 1893. — № 8. — С. [www.runivers.ru/Runivers/calendar2.php?ID=61588&month=&year= 219—221].</span>
    14. ↑ 1 2 Додонов, 2013.
    15. ↑ Суханов, И. П. Оружейные реликвии Российского флота : Из коллекции Центрального военно-морского музея. — СПб. : Фортекс, 2002. — С. 26. — ISBN 5-901813-05-7.</span>
    16. ↑ Пикуль, В. С. Фаворит : Роман-хроника времён Екатерины II в двух книгах / сост. А. И. Пикуль. — М. : АСТ : Вече, 2010. — Кн. 2 : Его Таврида. — 608 с. — ISBN 978-5-17-017321-1. — ISBN 978-5-17-013360-4. — ISBN 978-5-7838-1302-3. — ISBN 978-5-7838-1303-0.</span>
      17. </ol>

    Литература

    • Выборгское морское сражение / Б. П. Страхов // Воинская честь — Гимнастика военная. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1912. — С. 99—101. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 7).</span>
    • Выборгское морское сражение 1790 // Вешин — Газли. — М. : Советская энциклопедия, 1971. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 5).</span>
    • Выборгское морское сражение 1790 / Д. Д. Кодола // Вавилон — «Гражданская война в Северной Америке» / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 425. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 2).</span>
    • Русско-шведские войны / И. И. Ореус, Ф. Я. Яновский // Розавен — Репа. — СПб., 1899. — С. 343—347. — (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : [в 86 т.] ; 1890—1907, т. XXVII).</span>
    • Аренс, Е. И. История русского флота. Екатерининский период. — СПб., 1897.</span>
    • Брикнер, А. Г. Война России с Швецией в 1788—1790 годах. — СПб., 1869. — С. [www.runivers.ru/bookreader/book9658/#page/256/mode/1up 251—256].</span>
    • Веселаго, Ф. Ф. Краткая история русского флота. — СПб., 1893.</span>
    • Головачёв, В. Ф. Действия русского флота во время войны России со Швецией в 1788—1790 гг. — СПб., 1870.</span>
    • Грибовский, В. Ю. [flot.com/publications/books/shelf/gribovskyviborg/ Выборгское морское сражение 1790] : «Трафальгар Балтики». — СПб. : Центр сохранения культурного наследия, 2010. — 96 с. — ISBN 978-5-91882-002-5.</span>
    • Лебедев, А. А. Выборгское сражение 1790 г. в свете известного, но «неудобного» источника // Санкт-Петербург и страны Северной Европы : Материалы Пятнадцатой ежегодной международной научной конференции. — СПб., 2014. — С. 106—116.</span>
    • Чичагов, П. В. [feb-web.ru/feb/rosarc/chg/chg-013-.htm?cmd=2#Записки.ГЛАВА_XXIV Шведская война 1790 года. Выборгское сражение] // Записки адмирала Чичагова, заключающие то, что он видел и что, по его мнению, знал / предисл., примеч. и заметки Л. М. Чичагова; подгот. текста игуменьи Серафимы; предисл. и коммент. Т. С. Фёдоровой. — М. : Российский фонд культуры : Студия «ТРИТЭ» : Российский архив, 2002. — Гл. XXIV. — С. 491—521. — (Российский архив). — ISBN 5-86566-022-5.</span>
    • Шишков, А. С. Военные действия российского флота против шведского в 1788—1790 гг. — СПб., 1826.</span>
    • Штенцель, Альфред. [wars175x.narod.ru/btl_vbrg.html# Выборгское морское сражение 1790 г.] // История войн на море с древнейших времён до конца XIX века = Seekriegsgeschichte in ihren wichtingsten Abschnitten mit Berücksichtigung der Seetaktik : [пер. с нем.] : в 2 т. — М. : Изографус : ЭКСМО-Пресс, 2002. — Т. 2. — ISBN 5-94661-037-6.</span>
    • Anderson, R. C. Naval Wars in the Baltic, 1522—1850 : [англ.]. — L., 1969.</span>
    • Bain, Robert Nisbet. [hdl.handle.net/2027/uc1.b3486586 Gustavus III and His Contemporaries, 1742–1792] : An Overlooked Chapter of Eighteenth Century History : [англ.] : in 2 vols. — L. : K. Paul, Trench, Trübner & Co., Ltd, 1894. — Vol. II, Ch. XX : The Struggle with Catherine II. — P. 79—102.</span>
    • Derry, T. K. Scandinavia // The New Cambridge Modern History : [англ.]. — Cambridge, 1965. — Vol. IX.</span>
    • Ericson, Lars. Svenska slagfält : [швед.] / Ericson, Lars, Martin Hårdstedt, Per Iko [et al.]. — Värnamo : Wahlström & Widstrand, 2004. — ISBN 91-46-21087-3.</span>
    • Jägerskiöld, Stig. Ruotsinsalmi : [фин.]. — Keuruu : Otava, 1990. — ISBN 951-1-09586-2.</span>
    • Johnsson, Raoul. Kustaa III ja suuri merisot : [фин.] / Maria Grönroos, Ilkka Karttunen (eds.). — Helsinki : John Nurminen Foundation, 2011. — ISBN 978-952-9745-31-9.</span>
    • Lambert, Andrew D. War at Sea in the Age of the Sail 1650–1850 : [англ.]. — L. : Cassell, 2000. — 224 p. — (The Cassell History of Warfare). — ISBN 0-304-35246-2.</span>
    • Mattila, Tapani. Meri maamme turvana : [фин.]. — Jyväskylä : K. J. Gummerus Osakeyhtiö, 1983. — 318 p. — ISBN 951-99487-0-8.</span>
    • Mitchell, Donald W. A History of Russian and Soviet Sea Power : [англ.]. — N. Y. : Macmillan, 1974.</span>

    Ссылки

    • Грибовский, В. Ю. [www.vbrg.ru/articles/baltijjskijj_shhit/vyborgskoe_srazhenie__21-23_ijunja_1790_g/ Выборгское сражение 21—23 июня 1790 г.]. Vbrg.ru (1993). Проверено 20 марта 2015.
    • Додонов, В. А. [www.kliper2.ru/archiv/archiv-11/vyborgskoe-srazhenie.html Выборгское морское сражение — «Трафальгар Балтики»]. Клипер. Из истории российского флота (2013). Проверено 20 марта 2015. [www.webcitation.org/6HzXZdwnr Архивировано из первоисточника 10 июля 2013].
    • Åkesson, Per. [www.abc.se/~pa/mar/russ1790.htm The Swedish-Russian Sea Battles of 1790]. Nordic Underwater Archaeology (октябрь 1998). Проверено 20 марта 2015. [www.webcitation.org/67M9LFODR Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
    • Frilund, Göran. [www.multi.fi/~goranfri/navalwar.html The Swedish Navy 1788–1809]. The Final War. Проверено 20 марта 2015. [www.webcitation.org/67M9MtlIM Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
    • Högman, Hans. [www.algonet.se/~hogman/battles_1700a_eng.htm#The%20%E2%80%9Cgauntlet%E2%80%9D%20at%20the%20Vyborg%20Bay The “gauntlet” at Vyborg Bay]. Hans Högmans Släktforskning (24 марта 2013). Проверено 20 марта 2015. [www.webcitation.org/67MY31bYj Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
    • Högman, Hans. [www.algonet.se/~hogman/navy_o_army_fleet.htm#Army%20Fleet The Galley Fleet / The Army Fleet]. Hans Högmans Släktforskning (20 марта 2015). Проверено 23 декабря 2011. [www.webcitation.org/67MY3VqKv Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
    • [www.neva.ru/EXPO96/book/chap5-4.html Vyborg and Rochensalm]. The History of Russian Navy. Alexander PRINT. Проверено 20 марта 2015. [www.webcitation.org/67M9O15A5 Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
    |}|}

    Отрывок, характеризующий Выборгское морское сражение

    Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
    «Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
    Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
    Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
    – У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
    Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
    – Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
    – Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
    – Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
    Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
    – Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
    Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
    – Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


    Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
    Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
    Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
    На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
    Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
    Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
    Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
    Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
    Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
    «Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
    Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
    «Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
    На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
    – Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
    – Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
    – Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
    На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
    – Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
    – Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
    – Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


    К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
    Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
    Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
    Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
    Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
    – Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
    – Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
    Растопчин опять подошел к двери балкона.
    – Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
    – Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
    – Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
    – Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
    – Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
    – А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
    И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
    – Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
    По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
    Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
    – Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
    – А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
    Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
    Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
    – Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
    Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
    Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
    – Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
    Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
    – Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
    – Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
    – Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
    – Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
    Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
    – Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
    «А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
    «О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
    Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
    Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
    «Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
    Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
    «О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
    Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
    В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
    – Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
    Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
    Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
    Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
    «Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
    Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
    Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
    Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
    Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
    Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
    – Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
    Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
    – Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
    – Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
    Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
    Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:


    Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Выборгское_морское_сражение&oldid=78596920»