Вяйнямёйнен (броненосец)
Броненосец береговой обороны «Вяйнямёйнен» (фин. Rannikkopuolustuksen panssarilaiva Väinämöinen) — боевой корабль в составе ВМС Финляндии времён Второй мировой войны, в дальнейшем — под именем «Выборг» в составе ВМФ СССР. Головной корабль в серии из двух броненосцев. Первый в истории надводный боевой корабль с дизель-электрической установкой и газотурбинным наддувом дизелей.
Назван в честь героя карело-финского эпоса — первого человека, родившегося сразу после сотворения мира.
Содержание
История разработки
После провозглашения независимости в 1918 году Финляндия получила в наследство от Российского Императорского флота значительное количество боевых кораблей (более 200 ед.) — в основном, устаревшие миноносцы, миноноски и различные катера. Большая их часть была передана РСФСР в 1922—1923 гг. или же продана на слом. Таким образом, финские ВМС нуждались в кардинальном обновлении путём строительства современных боевых кораблей, отвечавших потребностям обороны страны.
Начиная с 1919 года было предложено пять программ строительства флота, и все они были отменены. Когда в 1927 г. в Финляндии состоялись парламентские выборы, вопрос о кораблестроительной программе был поднят вновь. 30 сентября того же года Государственный сейм принял «Морской закон», предусматривавший строительство новых боевых кораблей для национального флота. Окончательно программа была оформлена 22 декабря 1927 г. в виде «Закона об основах флота береговой обороны», согласно которому к постройке намечались несколько боевых кораблей, и в том числе — два броненосца береговой обороны водоизмещением по 3800 т и стоимостью по 100 млн марок каждый[1].
При разработке финских броненосцев конструкторами был учтён опыт других скандинавских стран: сопоставление тактико-технических данных проекта показывает, что они постарались совместить в одном корабле кораблестроительные элементы последнего датского броненосца с вооружением последнего шведского. Например, водоизмещение, скорость хода и размерения «Вяйнямёйнена» (3900 т, 16 узлов и 93x16,4x4,5 м) близки аналогичным характеристикам датского «Нильса Юэля» (3800 т, 16 узлов и 90x16,3х4,7 м). А артиллерийское вооружение (4 — 254-мм и 8 — 105-мм) приблизительно равняется вооружению шведского «Густава V» (4 — 280-мм и 6 — 152-мм). Такое сочетание малого водоизмещения и тяжелого артиллерийского вооружения было обеспечено за счёт бронирования: толщина поясной брони у «Вяйнямёйнена» была всего 55 мм по сравнению с 200 мм датского и шведского прототипов.
В то же время при конструировании финских броненосцев были учтены специфические условия, в которых должны были действовать создаваемые корабли. Так, для работы во льдах Финского залива корпуса броненосцев были надлежаще подкреплены, а их обводам придали ледокольные формы. Для обеспечения высокой маневренности кораблей в условиях сильно изрезанного шхерами побережья традиционные паросиловые установки были заменены дизель-генераторами, которые питали гребные электромоторы: это позволяло в широком диапазоне менять направление и скорость хода без изменения режима работы дизелей. «Вяйнямёйнен» стал первым в истории надводным боевым кораблем с дизель-электрической установкой и газотурбинным наддувом дизелей[2].
Строительство
Парламентский комитет по обороне утвердил «генеральный чертёж» проекта 15 мая 1928 г., после чего приступили к разработке рабочей конструкторской документации. К концу года министерство обороны приняло решение о строительстве обоих кораблей на отечественном предприятии.
Строительство кораблей проекта должно было осуществляться с широкой межгосударственной кооперацией: всё силовое оборудование поставили германские фирмы, вооружение и броню — шведские, датские и английские.
Финские броненосцы проекта «Вяйнямёйнен» были спроектированы немецко-голландской фирмой «Н. В. Инженерсконтор Вор Схепсбаув» (ИвС — Инкавос). Заказ на постройку был размещен на фирме «Крейтон-Вулкан» в Турку (стапельные номера кораблей 705 и 706). Подрядчик обязался построить броненосцы по средней цене 113 495 000 финских марок (что оказалось несколько дороже предложения о строительстве за границей — 109 207 000 марок).
Головной «Вяйнямёйнен» был заложен на стапеле 15 октября 1929 г. Следующий в серии броненосец в честь бога-кузнеца из финского эпоса назвали «Ильмаринен».
Строительство корабля велось весьма быстро: уже через 14 месяцев, 28 декабря 1930 г., его спустили на воду. Монтаж главных механизмов произвели к 16 мая 1931 г., артиллерийских орудий — к 25 февраля следующего года. Заводские ходовые испытания закончились 30 июля 1932 г., государственные — 12 сентября, передача флоту состоялась 31 декабря 1932 г.[3]
Конструкция
Корпус судна
Гладкопалубный клепаный корпус, разделённый на восемь водонепроницаемых отсеков, набранный по поперечной системе и имевший небольшую седловатость, обладал высотой борта на миделе 7,80 м; коэффициент общей полноты составлял 0,580, коэффициент полноты мидель-шпангоута — 0,877, коэффициент полноты ватерлинии — 0,675. Практически на всей длине корпуса (от кормовой переборки шпилевого отделения до носовой переборки румпельного отделения) имелось второе дно. Толщина наружной обшивки — 8-10 мм. Главные продольные и поперечные переборки доходили только до главной (2-й) палубы[1].
Бронирование
Броневая цитадель, расположенная в районе от 11 до 79 шпангоутов (73,5 % длины по КВЛ), с бортов формировалась 55-мм главным броневым поясом (ГБП), изготовленного из цементированной никелевой брони, которая крепилась к бортовой обшивке корпуса, имевшей толщину 10 мм. ГБП по высоте перекрывал борт от нижней до главной палубы; до верхней палубы продолжалась 20-мм горизонтальная броня. Траверзные переборки имели толщину 30 мм. Такую же толщину имели и главная (2-я) палуба, настил которой изготавливался из гомогенной брони. Настил верхней палубы состоял из стальных листов толщиной 15 мм и покрывался деревом.
Вертикальные продольные переборки, изготовленные из подкрепленной набором листовой стали толщиной 30 мм, в районе миделя отстояли от борта на 2,7 м и играли роль как противоосколочной (выше третьей палубы), так и противоторпедной (ниже третьей палубы) преграды. Таким образом, район расположения главной энергетической установки (ГЭУ) защищался по традиционной коробчатой схеме продольными переборками (с бортов дополненными 55-мм поясной броней) и главной палубой такой же толщины.
Орудийные башни главного калибра защищались 120-мм наклонными лобовыми плитами, изготовленными из цементированной брони марки К-С, борта и крыша — 75-мм, задняя стенка — 50-мм. Барбеты башен имели толщину 100 мм, стенки боевой рубки — 120 мм, крыша — 75 мм.
Общий вес неподвижных броневых конструкций составлял 836 т, из которых 220 т приходилось на пояс, 205 т — на верхнюю палубу, 185 т — на главную палубу, 175 т — на противоторпедные, 25 т — на траверзные переборки и 26 т — на посты управления огнём и броневые люки[1].
Вооружение
Артиллерия главного калибра была представлена 254-мм орудиями Бофорса. Вес пушки — 37 т, вес установки — 25,4 т, максимальный угол возвышения 50°, дальность стрельбы — 162 кабельтова (31 км), скорострельность — 3 выстрела в минуту, запас — 60 выстрелов на орудие, вес снаряда, совместимого с 10-дюймовыми береговыми орудиями системы Бринка обр. 1895 года в 45 калибров на лафете Дурляхера — 255 кг.
105-мм орудия Бофорса в четырёх спаренных установках имели угол возвышения 85°, скорострельность — 15 выстрелов в минуту.
Скорострельность малокалиберных зенитных пушек составляла: 40-мм Виккерса — 120 выстрелов в минуту; 20-мм Мадсена — 180 выстрелов в минуту.
Но артиллерия Виккерса оказалась ненадежной, и в июле 1941 года её заменили на четыре 40-мм автомата «Бофорс». Количество орудий «Мадсен» осенью 1944 года было увеличено на 8 единиц.
Первоначально для наведения орудий использовались монокулярные прицелы системы Цейса, а целеуказание выдавалось от двух шестиметровых стереодальномеров той же фирмы. В ходе модернизации 1938 г. на броненосцах установили систему ПУС нидерландской фирмы Haze-Meyer, которая позволяла вести стрельбу на ходу корабля по видимой и временно скрывающейся морской цели, движущейся со скоростью до 40 узлов, а также видимой береговой цели. ЦАП располагался в трюме, его агрегатная — на платформе. Визир центральной наводки установили на грот-мачте, над поворотной площадкой дальномера, на высоте 30,1 м над КВЛ.
Погреба боезапаса главного калибра вмещали 260 выстрелов и размещались в нос и в корму от подбашенных отделений, причем зарядные и снарядные погреба находились на разных уровнях: зарядные — на платформе, а снарядные — в трюме. При подаче боезапаса (каждый ствол обслуживался одним элеватором со скоростью подачи 4,3 выстрела в минуту) погреба изолировались от подбашенных отделений противопожарными крышками.
Для обслуживания каждой башни главного калибра имелись группа управления, группа наведения и группа заряжания. В группу управления входили командир башни — артиллерийский офицер, башенный специалист-артиллерист, мл. артиллерийский офицер и моторист — младший офицер-электрик; в группу наведения входили два отделения — вертикального и горизонтального наведения. В первом имелись два наводчика (дальномерщика) — младших артиллерийских офицера, два матроса-механика и двое установщиков прицела. Во втором находились наводчик — младший артиллерийский офицер и матрос-установщик целика. В заряжающую группу входили двое матросов-артиллеристов, двое заряжающих и два матроса-помощника[1].
Энергетическая установка
Четыре дизель-генератора суммарной мощностью 6 тыс. л. с. приводили в действие два гребных электромотора. Танки броненосца вмещали 93 т. мазута.
Экипаж
Экипаж корабля насчитывал 330 человек. Статус флагманского корабля увеличивал экипаж до 410 человек.
Командиры корабля
- Капитан 2 ранга А. Ранинен
- Капитан 3 ранга О. Койвисто
- Капитан 2 ранга Е. Пуккила
Служба
Довоенное время
В довоенной биографии «Вяйнямёйнена» имеется один дальний поход — весной 1937 г. корабль ходил в Англию, где в Портсмуте, на Спитхедском рейде, состоялся военно-морской парад по случаю коронации короля Георга VI.
Зимняя война
К началу боевых действий советско-финской войны «Вяйнямёйнен» (командир — капитан 2 ранга А. Ранинен) и «Ильмаринен» (капитан 2 ранга Р. Гёранссон) составляли флотилию броненосцев (командующий — капитан 2 ранга Р. Гёранссон). В ходе войны корабли практически не покидали Або-Аландского шхерного района, периодически курсируя между портом Турку (Або) — главной базой флота — и Аландскими островами. Финское командование сильно опасалось высадки советского морского десанта на Аландские острова — в случае возникновения такой ситуации броненосцы должны были воспрепятствовать высадке огнём своей артиллерии.
В дальнейшем оба броненосца, закамуфлированные под снег, стояли у Турку в качестве усиления ПВО города своими 16-ю 105-мм орудиями и малокалиберными автоматами. Только в феврале 1940 года этот город подвергся бомбардировкам 61 раз. Броненосцы потерь не понесли.
Великая Отечественная война
Летом 1941 года броненосцы обеспечивали переброску морем войск с материка на Аландские острова. 4 июля, 12 августа и 2 сентября они обстреливали главным калибром советскую военно-морскую базу на полуострове Ханко.
Командир базы генерал С. И. Кабанов так описывал действия финских броненосцев[2]:
Вдруг метрах в пятистах со страшным грохотом и огненной вспышкой рухнул и разлетелся двухэтажный дом — первый этаж был каменный, второй — деревянный. Стоял дом, и на его месте возникло огромное облако дыма, с неба падают камни, песок, доски, бревна. Только спустя мгновение до меня дошёл свист пролетевшего снаряда. Снаряды продолжали падать, удаляясь все глубже в город. Взлетел второй дом, загорелся третий, четвёртый — за какие-нибудь пятнадцать минут взорвалось не менее тридцати-сорока снарядов крупного калибра.
Всего за время бомбардировок Ханко только один «Вяйнямёйнен» выпустил по базе 160 снарядов главного калибра.
Оставшийся после гибели 13 сентября 1941 года броненосца «Ильмаринен» единственным финским бронированным кораблём, «Вяйнямёйнен» в дальнейшем уже не привлекался к операциям в открытом море.
В 1942—1944 гг. корабль составлял основу «Соединения Вяйнямёйнен», действовавшего в прибрежных районах Финского залива[3].
В советском ВМФ
По условиям Парижского мирного договора, подписанного 10 февраля 1947 г., Финляндия лишалась права иметь в составе своего флота броненосцы, подводные лодки и торпедные катера — все они должны были быть проданы или пойти на слом. Советское правительство решило купить у финнов броненосец, причём финны первоначально запросили 1 млрд 100 млн финских марок (с учётом инфляции), но позже корабль был приобретён всего за 265 млн финских марок.
В конце февраля 1947 г. в Кронштадте из личного состава эскадры 8-го ВМФ и Кронштадтского морского района сформировали экипаж для приёма корабля у финнов.
О покупке «Вяйнямёйнена» советской стороной было объявлено 3 марта 1947 г., приёмка корабля в Пансио началась 1 марта и продолжалась до 24-го, когда на корабль прибыл советский командир — капитан 2 ранга Г. П. Негода. 22 апреля броненосец зачислили в списки ВМФ СССР под наименованием «Выборг»[4]. Финский военно-морской флаг на корабле спустили 5 июня, тут же подняв советский. 7 июля «Выборг» перешёл в ВМБ Порккала-Удд.
Сохранив свою классификацию, БрБО «Выборг» был зачислен в состав 104-й бригады шхерных кораблей 8-го ВМФ. Будучи отнесённым в феврале 1949 г. к классу морских мониторов, «Выборг» вошёл в состав Кронштадтской военно-морской крепости, а с 24 декабря 1955 г. — Ленинградской ВМБ.
«Выборг» летом 1947 г. принял участие в общефлотских учениях, а 7 ноября он стоял на Невском рейде в Ленинграде вместе с крейсером «Адмирал Макаров» (бывший немецкий крейсер «Nürnberg») — Советский Балтийский флот демонстрировал свои трофеи.
В начале 1952 г. «Выборг» встал в ремонт в КМОЛЗ. Осенью того же года было разработано тактико-техническое задание на модернизацию корабля, разработку проекта которой поручили ЦКБ-57. Главным конструктором проекта назначили И. Г. Когана.
В марте 1953 г. корабль перевели в Таллин, а 1 января 1954 г. на СРЗ № 7 начался средний ремонт, завершившийся только в августе 1957 г. До конца этого и в следующем году «Выборг» служил довольно активно, принимая участие в учениях. Пройдя более двух с половиной тысяч миль, перешёл в Кронштадт, где с января 1959 г. был выведен в резерв первой очереди и подвергся частичной консервации. В связи c расформированием 104-й бригады шхерных кораблей его причислили к 190-й бригаде эсминцев, которую практически одновременно преобразовали в 166-ю бригаду резервных и учебных кораблей.
Ещё более пяти лет «Выборг» находился в составе флота — его разоружили и исключили из состава ВМФ СССР 25 февраля 1966 г., а 25 сентября того же года бывший «Вяйнёмяйнен» был передан в Отдел фондового имущества для разделки на металл (было получено около 2700 тонн)[1].
Действия советских ВВС против «Вяйнямёйнена»
В истории корабля отдельную страницу представляют многочисленные и безуспешные попытки потопить его силами советской бомбардировочной авиации.
Ещё до начала Зимней войны, 3 ноября 1939 г., нарком Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецов издал для Балтийского флота директиву № 10254сс, один из пунктов которой гласил: «Найти и уничтожить броненосцы береговой обороны Финляндии, не допустив их ухода в Швецию».[5]
Оперативным планом КБФ № 5/оп от 23 ноября 1939 г. финские броненосцы определялись в качестве основной цели для подводных сил и авиации БФ.[6]
В первый день войны, 30 ноября, два звена бомбардировщиков ДБ-3 1-го минно-торпедного авиаполка 8-й бомбардировочной авиабригады вылетели на разведку местоположения броненосцев. Найти их в районе о. Руссало удалось звену майора Е. Н. Преображенского. В результате бомбардировки броненосцы не пострадали.
Вплоть до 19 декабря погодные условия на Балтике исключили всякую возможность действия авиации. Начиная с 19 декабря силами 8-й бомбардировочной авиабригады и 10-й авиабригады ВВС КБФ при поддержке ВВС ЛВО была проведена целая серия бомбардировочных ударов по финским броненосцам[6]:
- 21 февраля 1940 г. — участвовало 24 бомбардировщика ДБ-3
- 26 февраля 1940 г. — участвовало 7 бомбардировщиков ДБ-3 и 12 бомбардировщиков СБ
- 29 февраля 1940 г. — под прикрытием 16 истребителей удар нанесли 9 бомбардировщиков СБ и 5 бомбардировщиков ДБ-3
- 2 марта 1940 г. — под прикрытием 19 истребителей в налёте участвовало 28 бомбардировщиков
Результат всех бомбардировок авиации Балтфлота оказался нулевым — ни одна из почти 63 тонн бомб не попала в цель. Все бомбы падали, как правило, не ближе 50 м от борта броненосцев. Собственные потери в ходе налётов составили три сбитых и девять повреждённых самолётов. Единственный результат, по словам генерала С. Ф. Жаворонкова, заключался в том, что балтийские лётчики «прониклись уважением к финским броненосцам».
Неуязвимость кораблей противника советское командование объясняло чрезвычайно сильным зенитным вооружением и малыми размерами этих кораблей.
Наиболее эффективное оружие морской авиации — торпеды — не могли быть использованы из-за сильного льдообразования и неподходящего рельефа стоянок (шхеры), где укрывались корабли противника. Таким образом, одна из главных задач КБФ в ходе Зимней войны осталась невыполненной.
В начале Великой Отечественной войны финские броненосцы действовали артиллерией против советской военно-морской базы Ханко. В этот период советским командованием предпринималось несколько попыток уничтожить броненосцы (высылалось до 14 самолётов СБ), также безуспешных.
На выполнение задачи по обнаружению и уничтожению «Вяйнямёйнена» были выделены дополнительные силы. По рассказам служившего в разведке Балтийского флота И. А. Быховского,[6] для обнаружения броненосца на территорию Финляндии забрасывались разведывательные группы, одна из которых даже наблюдала его. Но когда к месту стоянки корабля подобрались ближе, оказалось, что это макет.
8 июля 1944 г. советская авиаразведка обнаружила крупный военный корабль в финском порту Котка. Хотя на фотографиях не просматривались весьма характерные для броненосца мощные носовая и кормовая двухорудийные башни 254-мм калибра, а также массивная (в виде трубы) мачта, корабль был идентифицирован как «Вяйнямёйнен». После этого, 12 июля 1944 года 30 пикирующих бомбардировщиков Пе-2 из состава 12-го гвардейского пикировочнобомбардировочного полка под командованием Героя Советского Союза гвардии полковника В. И. Ракова нанесли по кораблю удар. Их прикрывали 24 истребителя Як-9. Пикировщики сбросили около 70 бомб ФАБ-500 и ФАБ-100, но ни одна из них не достигла цели.
Следующий удар был спланирован на 16 июля. Предварительно в течение трёх дней назначенные для атаки лётчики тренировались в прицельном бомбометании по точечной цели: вблизи Лужской губы нашли выступающую из-под воды каменистую гряду, которую каждый из них по 5-6 раз бомбил болванками.
На операцию выделили 132 самолета из состава восьми авиаполков.[7] Всю авиацию свели в две ударные и четыре обеспечивающие группы. В первую ударную группу входили 22 пикирующих бомбардировщика Пе-2 в сопровождении 16 истребителей. Каждый бомбардировщик нес по 2 бомбы ФАБ-250. Группу вёл командир полка полковник В. И. Раков. Вторая ударная группа имела 4 топмачтовика А-20G и 6 истребителей сопровождения. Каждый топмачтовик нёс по 2 бомбы ФАБ-1000. От применения торпед отказались из-за мелководья. Командовал второй группой заместитель командира полка по лётной подготовке подполковник И. П. Пономаренко.
Обеспечивающие силы состояли из групп подавления зенитной артиллерии (12 штурмовиков Ил-2 под руководством командира полка Героя Советского Союза подполковника Н. Г. Степаняна), демонстративных действий, расчистки воздуха и разведки.
Бомбовая нагрузка всех самолётов составляла 38 тонн. Командовать всеми группами командующий ВВС БФ генерал-полковник Самохин назначил либо командиров полков, либо их заместителей.
В ходе этой хорошо спланированной операции в цель попало не менее двух бомб ФАБ-250 и не менее двух ФАБ-1000: корабль сначала накренился, потом опрокинулся и вскоре затонул.[6]
Зенитной артиллерией был сбит один топмачтовик,[8] а 4 самолета получили повреждения и имели потери убитыми и ранеными среди экипажей.[9]
После этого командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц получил «Отчёт по операции уничтожения броненосца береговой обороны „Вяйнемяйнен“ в Котка». Трибуц подписал сразу 6 представлений на присвоение звания Героя Советского Союза.[10]
Однако через некоторое время выяснилось, что потоплен был не броненосец «Вяйнямёйнен», а перебазированная в Котку с целью усиления противовоздушной обороны немецкая плавучая батарея ПВО «Ниобе» — бывший голландский бронепалубный крейсер «Гельдерланд» типа «Холланд» 1898 года постройки.
Таким образом, несмотря на затраченные огромные усилия с целью его уничтожить, «Вяйнямёйнен» прошёл Вторую мировую войну практически без потерь.
Напишите отзыв о статье "Вяйнямёйнен (броненосец)"
Литература
- Forsén, Björn & Forsén, Annette:. Saksan ja Suomen salainen sukellusveneyhteistyö. — WSOY, 1999. — ISBN 951-0-24029-X.
- Niklander, Tauno:. Meidän panssarilaivamme. — Gummerus, 1996. — ISBN 952-90-7775-0.
- Penttilä, Eino:. Panssarilaivat Ilmarinen ja Väinämöinen. — Mainosteknikot Oy, 1986. — ISBN 951-99704-3-6.
- Tuomi-Nikula, Jorma:. Suomen laivat punatähtisen sotalipun alla. — Gummerus, 2000. — ISBN 951-796-212-6.
Ссылки
- [www.craftpost.ru/korabli/bronenostscy/seriya-vyainemyainen.html Серия Вяйнемяйнен]
- Хроникальный фильм 1938 года [www.yle.fi/elavaarkisto/?s=s&g=1&ag=1&t=&a=2335 «Бронированный корабль — гордость финских ВМС»]
- Подборка фотографий корабля на сайте [www.flickr.com/photos/34057640@N07/4413722107/in/photostream/ Flickr.com]
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [ship.bsu.by/ship.aspx?guid=102808 Энциклопедия кораблей]
- ↑ 1 2 Статья [warships.ru/MK-3/MK-17/Mk-17-1.htm «Закат броненосцев береговой обороны»] в журнале «Моделист-конструктор».
- ↑ 1 2 [www.battleships.spb.ru/KO/0196/Vainamoinen.html ВМС Финляндии. 1939—1944 гг. Броненосцы береговой обороны.]
- ↑ Тем не менее, среди советских моряков корабль в просторечьи продолжал именоваться созвучно первому наименованию: «Ваня».
- ↑ [www.vestnik.com/issues/2002/0328/win/pevzner.htm Военные игры]. [www.webcitation.org/693aKRKT3 Архивировано из первоисточника 10 июля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 [www.airwar.ru/history/av2ww/soviet/sovfin/sovfin.html Охота за броненосцем «Вяйнемайненом»]. [www.webcitation.org/693aKu71U Архивировано из первоисточника 10 июля 2012].
- ↑ [www.bellabs.ru/51/Analysis/Niobe_attack.html Архив 51-го минно-торпедного авиаполка КБФ]. [www.webcitation.org/693aML6kO Архивировано из первоисточника 10 июля 2012].
- ↑ Экипаж: летчик Шилкин П. И., штурман Фальков Н. С., стрелок-радист Малёванный И. К. (51 мтап)
- ↑ А. Ф. Калиниченко. Удары бомбардировщиков // [www.bellabs.ru/51/Additions/Kalinichenko.html Крылья Балтики: Статьи и воспоминания] / Голубев В. Ф., Калиниченко А. Ф. — составители. — Калининград: Книжное издательство, 1979.
- ↑ Были награждены лётчики И. Н. Пономаренко, И. К. Сачко, И. В. Тихомиров, штурманы С. С. Давыдов и Е. И. Кабанов. В. И. Раков был удостоен второй медали «Золотая звезда»
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Вяйнямёйнен (броненосец)
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.
Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
