Выводцев, Артемий Маркович

Артемий Маркович Выводцев (также Артур Маркович, англ. Arthur de Wywodzeff; 24 июня (7 июля) 1853, Кишинёв, Бессарабская область — 24 января 1946, Сан-Франциско) — российский дипломат, действительный статский советник.

Биография

Из еврейской купеческой семьи Выводцевых, арендовавших земельные участки в ряде земледельческих колоний Бессарабии. Учился на юридическом факультете Новороссийского университета, затем в университетах Вены и Лемберга. С 1880 года — чиновник Одесского окружного суда, затем делопроизводитель в главном архиве Министерства иностранных дел в Москве. Публиковал статьи в сборниках Московского главного архива министерства иностранных дел, в том числе по географии, исследование о государственных печатях и другие.

В 1883 году назначен вице-консулом в Гамбурге, с 1890 года — консул в Сингапуре, где сыграл важную роль в установлении дипломатических отношений между Россией и Сиамом. С 1895 года — российский консул в Триесте, 26 июля 1897 года назначен консулом в Кёнигсберге и получил чин статского советника. С 1907 года — генеральный консул в Сингапуре, затем в Нагасаки (1912—1915).

6 апреля 1915 года назначен генеральным консулом в Сан-Франциско и получил чин действительного статского советника. Награждён орденами Св. Анны, Св. Владимира четвёртой степени, черногорским орденом Князя Даниила I третьей степени, орденом Румынской короны кавалерского креста.

После революции был дипломатическим представителем Омского правительства во Владивостоке, затем вернулся в Сан-Франциско, где работал на различных должностях в консульстве вплоть до его закрытия в ноябре 1924 года и чиновником в русском отделе Итало-Американского банка. 20 октября 1925 года был избран первым председателем Объединённого комитета Русских национальных организаций в Сан-Франциско (с мая 1926 года — почётный председатель). Похоронен вместе с женой Екатериной Выводцевой (1864—1929) на Сербском кладбище в Сан-Франциско.

Двоюродный брат — хирург Давид Ильич Выводцев.

Публикации

А. М. Выводцев. Вопрос о русских сельскохозяйственных рабочих в Пруссии. Известия Министерства иностранных дел. Кн. 1. Санкт-Петербург, 1913, с. 136.

Отрывок, характеризующий Выводцев, Артемий Маркович

Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.