Выговский, Иван Евстафьевич

Иван Евстафьевич Выговский укр. Іван Остафiйович Виговський<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">герб Абданк И. Выговского</td></tr>
Гетман Войска Запорожского
1657 — 1659
Предшественник:	Богдан Хмельницкий
Преемник:	Юрий Хмельницкий
Рождение:	ок. 1608 Гоголев, ныне Броварский район, Киевская область
Смерть:	16 марта 1664(1664-03-16)
Отец:	Остафий Выговский (укр. Остап Виговський)
Супруга:	Елена Стеткевич
Дети:	Марьяна

Ива́н Евстафьевич Выго́вский (иногда Остафьевич) (укр. Іван Остафiйович Виговський; умер 1664) — гетман Войска Запорожского с 1657 по 1659 год, генеральный писарь (1648—1657), киевский шляхтич.

Преемник Богдана Хмельницкого, попытавшийся резко изменить внешнеполитический курс Гетманщины в сторону Речи Посполитой, вызвав этим мощную оппозицию и положив начало гражданской войне, ставшей известной как Руина. Поборник реорганизации Речи Посполитой в триединую державу (Королевство Польское, Великое княжество Литовское, Великое княжество Русское), проект которой был отражён в Гадячском договоре, но был отклонён польским Сеймом. В союзе с крымскими татарами и коронным войском противостоял России, и лояльной царю части казачества. После кровавого подавления восстания Барабаша и Пушкаря и ряда безуспешных попыток взять Киев одержал победу в битве под Конотопом над войском Алексея Трубецкого. Тем не менее, не выдержав повсеместных восстаний против своей власти, был свергнут и бежал. Через некоторое время в борьбе за власть со своим зятем, правобережным гетманом Павлом Тетерей, впал у поляков в немилость и был ими казнён.

Происхождение и ранняя биография

Род Выговских

Иван Выговский родился в начале XVII века на Киевщине, в местечке Гоголев. Он происходил из шляхетского рода Выговских, упоминаемых с 1511 года, родовое гнездо которого было в местечке Выгове Киевского воеводства Речи Посполитой.

Отец И. Выговского

Отец будущего гетмана Остап (Остафий) Выговский служил у митрополита Киевского Петра Могилы — известного церковного и культурного деятеля Юго-Западной Руси и Молдавии. Сообщения, что О. Выговский имел в своей собственности местечко Гоголев на землях современной Полтавщины, где, возможно, и родился будущий генеральный писарь и гетман, не соответствуют действительности, так как городок Гоголев, опираясь на карты де Боплана (1660), назывался тогда «местечко Ohulow». Сейчас село Гоголев Броварского района Киевской области.

Остап Выговский поддерживал крепкие связи с Адамом Киселём, который активно боролся в первой половине XVII века против дискриминации поляками и католиками православной церкви на Западной Руси. Позднее, в годы восстания Хмельницкого О. Выговский осядет в Киеве, где станет наместником Киевского замка. Он имел четырёх взрослых сыновей (Иван, Данила, Костантин, Фёдор) и двух дочерей.

Годы обучения

О юности будущего гетмана почти ничего неизвестно. Он получил хорошее образование, возможно в Киево-Братском коллегиуме, владел церковнословянским, польским, латинским языками, был умелым каллиграфом. Не случайно он позднее выступал как покровитель выше указанного коллегиума, поддерживал своё знакомство с Феодосием Софоновичем — ректором Киево-Могилянского коллегиума в 1653—1655 гг., игуменом Свято-Михайловского Золотоверхого монастыря в 1655—1672 гг., писателем, теологом и историком. Не было случайностью и то, что в ходе развития отношений между западной Русью, подвергавшейся под властью польских католиков с середины 16-го века национальной и религиозной дискриминации, и Русью московской именно Выговскому по его просьбе патриарх Никон присылал книги, а также священные посудины и ризы. Из письма Выговского к Никону от 22.08.1653 г. известно, что последние были ему необходимы для Свято-Троцкой церкви в Чигиринском монастыре, которую генеральный писарь построил на свои средства.

Браки и семья

В конце 20-х гг. XVII в. Выговский женится в первый раз, об этом браке почти ничего неизвестно. От этого брака у него была дочь Марьяна, которая вышла замуж за русского православного шляхтича Михайла Гунашевского — автора известной Львовской летописи, который служил в Генеральной канцелярии в годы Национально-освободительной войны, исполнял дипломатические поручения Богдана Хмельницкого, позднее стал киевским протопопом (1657 г.), затем (в 1667—1672 гг.) — перемишльским кафедральным пресвитером. Овдовев, Выговский женился второй раз в 1656 г. на Елене Стеткевич — дочери русского шляхтича, новогрудского каштелянина Богдана Стеткевича — одного из покровителей Киево-Могилянского коллегиума, основателя Кутеинского православного монастыря, который имел поместья в Оршанском повете. Через своего тестя Выговский вошёл в родственные связи с рядом известных в Речи Посполитой русских и польских княжеских и шляхетских родов, например, с князьями Соломирецкими.

Известно, что на сестре Ивана Выговского был женат казацкий полковник Павел Тетеря.

Служба в войске Речи Посполитой

Свою военную карьеру Выговский начал «товарищем» в кварцяном войске Речи Посполитой, из которого складывался костяк польской армии. В годы правления короля Владислава IV (1632—1648 гг.) Выговский отметился в борьбе против «неприятеля святого Креста Господня», то есть — турецко-ногайско-татарской агрессии.

В 1638 году он стал писарем при Яцеке Шемберкове — комиссаре Речи Посполитой над Войском Запорожским (реестровым) в 1638—1648 гг. Тогда же Выговский познакомился и вошёл в тесный контакт с Богданом Хмельницким — тогдашним генеральным писарем Войска Запорожского. В частности они встречались во время переговоров на Масловом Ставе (сегодня с. Маслов Мироновского района).

Выговский был вначале ротмистром кварцяного войска и в составе авангарда карателей под командованием Стефана Потоцкого, принимал участие в битве на Жёлтых Водах. В решающий момент боя около Княжих Байраков (16 мая 1648 г.) он сражался храбро, но попал в плен. Трижды он пытался сбежать, но неудачно, и тогда его приковали к пушке. Пленного спас Богдан Хмельницкий, который выкупил его у хана Ислама III Гирея за коня. Тогда Выговский дал гетману присягу верно ему служить.

На службе казачеству

Личный писарь Богдана Хмельницкого

Выговский стал вначале личным писарем гетмана и, вероятно, сопровождал Хмельницкого в победном походе 1648 г. Во время осады Львова Хмельницкий послал Выговского к трансильванскому князю Дьёрдю II Ракоци, о чём упоминал сам гетман в своём письме от 27.11.1648 г. Задание этой миссии заключалось в заключении союза. Это было первое казацкое посольство в Трансильванию, и в дальнейшем союз с нею был заключён (1656 г.). На должности личного писаря гетмана Выговский быстро завоевал авторитет и сделал блестящую карьеру. Принимал участие в кампании 1649 г. Тогда он стал главным вместе с гетманом составителем «Реестра Войска Запорожского 1649 — начала 1650 гг.» Этот же документ говорит о Выговском уже как о генеральном писаре. Новый генеральный писарь выступает даже как соавтор нескольких важных универсалов Б. Хмельницкого, нередко сам пишет их с согласия гетмана.

Глава Генеральной канцелярии

За короткое время Выговский создал мощную и высокоэффективную Генеральную канцелярию. Это учреждение было по сути Министерством иностранных дел и одновременно — внутренних. Она стала тем самым генератором, который согласно воле гетмана и для Войска Запорожского приводил в движение многочисленные механизмы государственной машины. Сюда приходила военно-политическая информация о положении в Гетманщине и из зарубежных государств, здесь принимались и отсюда отправлялись многочисленные посольства, согласовывались важные решения, которые вместе с военными победами определяли судьбу запорожского казачества. Чтобы создать такой мощный государственный аппарат и управлять ним необходим был огромный талант администратора и политика.

Влияние ведомства генерального писаря усилиями Выговского было поднято на второй уровень после гетмана, и не случайно западные источники называют с этого момента генеральных писарей канцлерами. Хотя состав и механизм функционирования Генеральной канцелярии и до сегодняшнего дня остаются недостаточно изученными, однако можно назвать тех, кто был ближайшими сотрудниками Выговского. Это Михаил Гунашевский, о котором уже говорилось, Силуян Мужиловский, шляхтич Соболь, Ярмолович, Пьясецкий, возможно, Фёдор Погорецкий, Захар Шийкевич — будущий генеральный писарь Левобережной Гетманщины в 60-х и 80-90-х гг. XVII в. Источники указывают на то, что в Генеральной канцелярии работали 12 шляхтичей, которые перешли на сторону повстанцев, но по имени называют только одного. Привлекали к исполнению дипломатических миссий также иностранцев, например, грека Ивана Мануйлова и серба Василия Данилова. Привлекал Выговский к таким миссиям и своего отца и братьев, даже слуг и челядь.

Существуют основания считать, что именно Выговский сыграл одну из ведущих ролей в формировании разведки и контрразведки казачества. Ещё в начале 1649 г. полковник Максим Нестеренко послал в Польшу из Переяслава 2000 разведчиков. Но позднее управление этими делами переходит к Выговскому. Не случайно агентом последнего был татарский толмач великого визиря Сефер Кази-аги, который во время сепаратных польско-крымских переговоров под Каменец-Подольским в декабре 1653 г. передал генеральному писарю информацию о их содержании. Также агентом Выговского в Стамбуле был серб Николай Маркевич, посланный писарем в Турцию в конце 1653 г. Таким же агентом был и грек Теодозий Томкевич — львовский купец и мещанин, который принимал участие и в дипломатических контактах правительства с правительствами Речи Посполитой и Швеции (1658 г.). Именно благодаря Выговскому была создана широкая агентурная сеть, которая оповещала гетмана про все важное, что происходило не только в Гетманщине, но и в Польше, Литве, Чехии, Моравии, Силезии, Австрии, Османской империи, Крымском ханстве, придунайских государствах. Эта сеть казацкой разведки была настолько развитой, что даже через 25 лет звучали жалобы польских вельмож на то, что казаки (уже во время Петра Дорошенко) знают про все планы короля. Они предлагали «хорошо поискать» агентов среди казаков, которые входили в окружение короля Яна III Собеского.

Последние годы Богдана Хмельницкого

После кампаний 1648—1649 гг. Выговский принял участие в походе 1650 г., который завершился взятием столицы Молдавского княжества — Ясс. По условиям капитуляции правитель Василий Лупу должен был отдать свою дочь Розанду замуж за старшего сына гетмана — Тимофея. Свадьба состоялась в 1652 г., и свадебный эскорт в Молдавию возглавил Выговский.

В 1651 г. он принял участие в битве у Берестечко, причём именно его с Хмельницким насильно забрал с поля боя хан. Вырвавшись из неволи, Выговский принял энергичные меры для мобилизации дополнительных войск и разгромил под Паволочью орду, которая возвращалась в Крым, нагруженная ясыром. Решительные действия Выговского вынудили ордынцев ускорить возобновление союза с казаками. Он сыграл важную роль также в организации обороны Белой Церкви, и подписании нового мирного договора (28.11.1651 г.), который был, тем не менее, более тяжёлый, чем Зборовский.

В 1652 г. казацкая армия взяла убедительный реванш над поляками за поражение под Берестечком, и в этой битве принял участие также Выговский. В 1653 г. он сыграл активную роль в победных боях под Жванцем, но измена хана не дала и тут возможности окончательно разгромить врага. Выговский был одним из самых горячих сторонников союза с Русским царством, который был заключён в 1654 г. После чего московская Русь пришла на помощь западной Руси, боровшейся против национально-религиозного угнетения в католической Речи Посполитой. Армия русского царя и запорожские казаки очистили от польской шляхты и католической церкви почти всю западную Русь и вторглись в Польшу и Литву: пали Люблин, Вильно, — угроза нависла над самой Варшавой, причём генеральный писарь Выговский принимает участие в Дрожепольской битве, в походе на Львов (1655 г.), в битве под Озерной (19-22 октября 1656 г.).

В это время Швеция, воспользовавшись разгромом Польши русскими войсками, захватила Варшаву, Краков, ряд других польских городов. Речь Посполита оказалась на краю гибели, и её хронисты с сожалением вспоминали про годы «потопа» 1655—1657 гг. Выговский, который проводил энергичную дипломатическую деятельность, особенно, когда гетман был тяжело болен в последние два года своей жизни, внес значительный вклад в создание мощной антипольской коалиции.

Москва в этот период меньше всего стремилась к победе над Польшей, обеспокоенная усилением Швеции, а также перспективой избрания Алексея Михайловича на польский трон, потому заключила с Речью Посполитой перемирие, которое та использовала не только против шведов, но и против русских.

Гетманский период

Избрание гетманом

Хмельницкий хотел передать булаву своему единственному ещё живому сыну Юрию (старший Тимош, на которого Богдан возлагал надежды, погиб в Молдавскую кампанию 1653 г.). С одной стороны, такое решение отвечало обычным для политической культуры того времени династическим событием, с другой — могло бы охладить амбиции казацкой старшины и пресечь междоусобицу. Формально волю гетмана исполнили: на Чигиринской раде 26 августа (5 сентября) 1657 г. старшина возложила гетманские обязанности на писаря Ивана Выговского, но только до достижения Юрием полнолетия. Выговский уверял Алексея Михайловича, что он «от того уряду отговаривался», «де того и не хотел, да не мог де ослушатца войска». На самом деле Выговский сам стремился к власти. Казак киевского полка Иван Прокофьев говорил, что «… писарь Иван Выговский,… полковников добрит за то, чтоб его учинили гетманом; только де войском его не хотят… А про гетманскова сына говорят, что не сдержать гетманства». Следует отметить, что 16-летний Юрий Хмельницкий, по всей видимости, сам выказывал крайнее нежелание принимать на себя полноту власти.

На Корсунской раде 21 октября 1657 года временным гетманом был выбран Иван Выговский. Это событие сразу раскололо казацкое общество.

Яркая, но противоречивая личность нового гетмана могла только усилить смуту на Украине. С одной стороны, в условиях, когда Украина все ещё вела войну за национальное возрождение, стать признанным всеми лидером корыстолюбивый писарь, не «природный казак», а купленный у татар за лощадь «лях», вдобавок женатый на дочери польского магната, — не мог. Но с другой стороны, с 1648 г. он служил генеральным писарем и, являясь ближайшим к Б. Хмельницкому доверенным лицом, был единственным человеком на Украине, посвященным во все внутренние и внешние политические проблемы. Таким образом, уже само избрание И. Выговского гетманом вызывало много противоречий и не могло создать единства на Украине.

Проезжавший по Украине в декабре 1657 г. греческий митрополит Колоссийский Михаил рассказывал, что «гетмана Ивана Выговского заднепровкие черкасы любят. А которые по сю сторону Днепра, и те де черкасы и вся чернь ево не любят, а опасаютца того, что он поляк, и чтоб де у него с поляки какова совету не было». Также в качестве обвинений против гетмана выдвигалось обогащение им своих родственников и использование наемных отрядов с целью укрепления своего положения.

Для утверждения своей власти Выговский использовал репрессии против оппозиции. Казацкий летописец С. Величко сообщает, что в Гадяче, Выговский «покарал… смертью несколько человек войсковых значных и чиновных гадячских», заподозрив их в неприязни к себе. Переяславский полковник Т. Цецюра рассказывал, что полковники и казаки боялись «изменника Ивашки Выговского, что он многих полковников, которые не похотели послушать, велел посечь, а иных рострелял и вешал, а многих казаков з женами и з детьми отдал в Крым татаром». Священник Василий сообщал, что «многих гетман казнит, кто помыслит на государеву сторону и (тех) розстреливает». Бежавшие из Нежина из войск Выговского казаки Г. Вощенко и К. Семенов рассказывали, что «видя де Выговского неправду, отобралось их пять корогвей и хотели они от него отстать и служить великому государю… и сведав де то, Выговский велел тех людей порубить, а ушло де их толко 50 человек». В мемуарах посланника польского короля Стефана Францишека Медекши (запись от 5 ноября 1657 года) содержится упоминание о том, что гетман заковал в оковы четверых казацких полковников.

Стремясь к сильной Гетманщине, И. Выговский сам, отстранив Юрия, создал прецедент, нарушив установившийся закон и волю гетмана — пусть и умершего. Он приоткрыл сосуд, и оттуда уже через два месяца вырвался джин своеволия и анархии. Джин, который погрузил Гетманщину в пучину Руины, бушевавшей долгие десятилетия.

Гадячский договор с Польшей и война с Россией

В 1658 Иван Выговский подписал с поляками Гадячский договор, по которому Гетманщина под названием Великое княжество Русское входила в Речь Посполитую как составная часть, наделённая внутренней автономией. Польской шляхте и католической церкви возвращалось отнятое казаками имущество. Изгнанным во время казачьего бунта полякам разрешалось вернуться. Договор фактически означал переход Выговского на сторону поляков в русско-польской войне 1654—1667. Гетман принимал титул «Великого гетмана княжества Русского»

Однако на этот раз вспыхнуло восстание уже против самого Выговского. Народ не желал возвращения польского национального и религиозного гнёта на Малой Руси даже в смягчённой форме. Речь Посполитая, в свою очередь, не намеревалась соблюдать внутреннюю автономию Великого княжества Русского: польский сейм ратифицировал Гадячский договор лишь в односторонне-урезанном виде. Оппозицию против Выговского возглавили полтавский полковник Мартын Пушкарь, кошевой атаман Яков Барабаш. Чтобы навязать свою власть казачеству, Выговский присягнул как польскому королю, так и крымскому хану Мехмеду IV Гирею, в надежде на военную помощь. После подавления восстания Выговский начал репрессии против старшины. В июне 1658 года по приказу гетмана был убит переяславский полковник Иван Сулима, через несколько месяцев лишился головы новый переяславский полковник Колюбаца, расстреляли корсунского полковника Тимофея Оникиенко, вместе с полковниками были казнены 12 сотников разных полков. Спасаясь от гетмана, бежали уманский полковник Иван Беспалый, паволоцкий полковник Михаил Суличич и генеральный есаул Иван Ковалевский. Яким Самко бежал на Дон.

8 июля 1659 в ходе русско-польской войны Выговский совместно с татарами нанёс поражение отряду русско-казацкой конницы в 7 тысяч сабель под командованием князей Пожарского и Львова в Конотопской битве. «Всего на конотопском на большом бою и на отводе: полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого с товарищи московского чину, городовых дворян и детей боярских, и новокрещенов мурз и татар, и казаков, и рейтарского строю начальных людей и рейтар, драгунов, солдатов и стрельцов побито и в полон поймано 4761 человек» и 2 тысячи запорожских казаков гетмана Беспалого.

Однако Выговскому не удалось уничтожить своих врагов. На этот раз во главе поставили сына Богдана Хмельницкого Юрия. За его спиной стояли опытные полковники Иван Богун, Иван Сирко, Яким Сомко и др. Войны на два фронта Выговский не выдержал и сложил полномочия. Гетманом избрали Юрия Хмельницкого, подписавшего Переяславский договор 27(17).10.1659, ограничивший власть гетмана.

После отречения

Отрекшись от гетманства Запорожского казачества, И. Выговский самочинно присвоил себе титул «Великого гетмана коронного» и присоединился к отряду Анджея Потоцкого. Оставался у него и законный титул воеводы Киевского, пожалованный ему Речью Посполитой пожизненно, и ранг сенатора. Выговский принимал участие в военных действиях Речи Посполитой против Русского царства. После поражения русской армии под Чудновом гетман Юрий Хмельницкий в свою очередь перешёл на сторону Польши. Выговский попытался вновь отстранить его от власти и вернуть себе гетманство, но безуспешно. Помешали ему поляки, готовые остановить его притязания «даже посредством его смерти». Обиженный бывший гетман отступил на Волынь, которая пребывала тогда под контролем польского короля, и получил с согласия последнего Барское староство в Киевском воеводстве. Он осел в Баре на Подолье, куда со временем переехала из Чигирина его жена с малолетним сыном Остапом (род. 1657). Выговский побывал во Львове, вошёл во Львовское православное братство, но не оставил и политику.

В это время оформился раскол Гетманщины на две части — Правобережную и Левобережную. Юрий Хмельницкий вынужден был уйти в отставку и постричься в монахи, а новым гетманом, уже только Правобережной Гетманщины, стал Павел Тетеря. Последний в этот период выступает как активный сторонник Речи Посполитой, причём очень враждебно настроенный против Выговского. Когда король Ян Казимир вступил в Северскую Русь (1664), то встретил массовое сопротивление. Поход привел к поражению, причём агрессивные действия Польши вызвали сопротивление даже правобережных казаков. Полковник Иван Богун был расстрелян. На Правобережье разгорелось мощное антипольское восстание, направлено и против гетмана Тетери. Восставшие правобережные старшины разгромили польские гарнизоны в Лысянке, Ставищах и Белой Церкви. В их распоряжении имелось вплоть до 30 000 казаков. Правобережные повстанцы были в тесном контакте с запорожским атаманом Иваном Сирко, а через него — с Левобережным гетманом Иваном Брюховецким и Москвой. В ответ Тетеря вместе со своим кумом Себастианом Маховским и другими польскими военачальниками жестоко подавил взбунтовавшийся народ.

Когда был схвачен предводитель бунта Димитрий Сулимка, оказалось, что следы ведут к Выговскому, стоявшему за его спиной. Того арестовали и лишили всех прав и привилегий, причитавшихся за сенаторское звание. Без суда и следствия бывшего гетмана расстреляли (16 марта 1664).

Судьба его потомков фактически неизвестна. Но в Речи Посполитой XVII—XVIII веков жили многочисленные Выговские. Некоторые из них могли быть потомками его сына (отца?) Остапа.

Литература

• Полководці Війська Запорізького: Історичні портрети \ Редкол: В.Смолій (відп.ред) та ін. — Київ.: Вид.дім «KM Academia», 1998 — Кн..1 — 400 с (укр. язык)
• Север А. Русско-украинские войны. — М.: Яуза-пресс, 2009. — С. 65-73. — 384 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-9955-0033-9.
• Т. Г. Таирова-Яковлева Иван Выговский//Единорогъ. Материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени, вып.1, М., 2009
• Архив Юго-Западной России том 1., часть 4., с.49 «Даниил Выговский, полковник Быховский, женат на Елене, дочери Богдана Хмельницкого, брат гетмана Ивана Остафьевича».
• Костомаров Н. И. Гетманство Выговского.

Отрывок, характеризующий Выговский, Иван Евстафьевич

– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.