Выкупная операция

Выкупная операция — государственная кредитная операция, проведённая правительством Российской империи в связи с уничтожением крепостного права (Крестьянская реформа 1861 года). Операция была проведена с целью способствовать переходу надельной земли в собственность крестьян. До выкупа крестьяне, оставаясь лично свободными, продолжали расплачиваться за пользование помещичьей землёй через барщину и оброк (так называемые «Временнообязанные крестьяне»).

Суть операции

Выкупная операция осуществлялась согласно «Положению о выкупе»: «правительство ссужает под приобретаемые крестьянами земли определенную сумму, с рассрочкою уплаты её на продолжительный срок» (ст. 4-я). Для получения средств на ссуды правительство выпустило особые процентные бумаги, как это бывает при обыкновенном долгосрочном кредите. Рассрочка была установлена в 49 1/2 лет с ежегодной выплатой крестьянами правительству 6% от суммы задолженности.

Правительство принимало на себя уплату процентов и капитала по выданным помещикам процентным бумагам, а крестьяне делались из временнообязанных крестьянами-собственниками и становились в непосредственное отношение к правительству по уплате процентов и погашения по выданным выкупным ссудам.

Правила выкупа

Крестьяне могли выкупить усадьбу независимо от согласия на то помещика; но при выкупе одной усадьбы выкупную сумму, исчисленную на основании 13 — 19 статей Положения о выкупе, должны были внести сами крестьяне сполна. Выкупная ссуда имела место только при приобретении крестьянами усадебной оседлости вместе с полевыми землями и угодьями. С заключением выкупной сделки обязательные поземельные отношения крестьян к помещикам прекращались.

Выкуп же земли, как общее правило, был поставлен в зависимость от взаимного добровольного соглашения между помещиком и крестьянами. Рядом с этим, выкуп мог быть для крестьян также и обязательный, по требованию помещика; но в последнем случае размер вознаграждения определялся только выкупной ссудой, и помещик терял право на дополнительные платежи. О дополнительных платежах, которые всецело зависели от соглашения между помещиками и крестьянами, статистических данных нет, а потому в настоящее время нельзя выяснить точно действительную стоимость выкупленных крестьянами наделов (по данным БСЭ, дополнительные платежи составляли обычно 20—25 % выкупной ссуды). Для определения размера выкупной ссуды и выкупных платежей делалась выкупная оценка следующим образом. Годовой оброк, установленный в пользу помещика за отведенный в постоянное пользование крестьян надел, капитализировался из шести процентов, то есть помножался на шестнадцать и две трети. Из исчисленной таким образом капитальной суммы, которую называли выкупной оценкой, помещику выдавалось 80% (при приобретении крестьянами полного по уставной грамоте надела) или 75% (при уменьшенном наделе); иногда же допускалась и ссуда полностью (статья 67 Положения о выкупе).

Из 6% ежегодной выплаты ½% предназначалось правительством для покрытия расходов по организации и ведению выкупной операции, а остальные 5½% — на уплату процентов по выданным помещикам процентным бумагам и на погашение выкупного долга.

Положение о выкупе допускало также досрочное погашение (статьи 165, 169, 162; 161, 162 и 115). Из этих статей в особенности большое практическое значение имела 165 статья, по которой каждый отдельный домохозяин имел право внести выкупную сумму, следующую с него по расчёту, за находящейся в его пользовании надел, и требовать затем выдела ему соответственного участка, который становился его частной собственностью. Эта статья расшатывала общинное землевладение. Выкуп по 165 статье в конце XIX века прогрессивно возрастал: до 1882 года было выкуплено 47 735 душевых наделов в количестве 178 тысяч десятин, а к 1887 году цифра эта поднялась до 101 413 душевых наделов, в количестве 394 504 десятин, то есть за 6 лет (1882—1887) выкуплено больше чем вдвое наделов и земли против того, сколько было выкуплено за 20 предшествовавших лет.

Размер выкупных платежей

Выкупные платежи стали для крестьян самой тяжёлой формой прямых налогов; их размер зависел от прежде существовавшего оброка. Однако, выкупные платежи, как можно видеть по способу их исчисления, были меньше оброчных. Эффективно развитие выкупной операции было равносильно замене бессрочных, возвышаемых через каждые 20 лет оброчных платежей за землю, находящуюся только в постоянном пользовании, относительно умеренными срочными платежами за ту же землю, переходящую в собственность крестьян.

В нечернозёмных промысловых губерниях имела место несоразмерность выкупных платежей за землю, определённых на основе оброка (который крестьяне уплачивали, занимаясь отхожим промыслом) со сравнительно низкой ценностью и доходностью земли. В этих губерниях требование помещиками выкупа представляло для них прямой экономический расчет, так как помещик, несмотря на сопряженный с этим отказ от дополнительных взносов и потерю на курсе в процентных бумагах (если он желал реализовать в деньгах выкупную ссуду), в сущности как бы продавал крестьянам землю за цену, далеко превышавшую действительную её стоимость. На 1877 год число сделок по требованию помещиков почти вдвое превышало число сделок по обоюдному соглашению, что несомненно доказывает, что оброчные платежи и основанная на них выкупная стоимость наделов были, в общем, гораздо выше действительной ценности и доходности земли и что выкупная операция была весьма выгодною для помещиков. По относительному проценту выкупных сделок, совершенных по требованию помещиков, на первом месте стояли все промысловые губернии, где более половины выкупных сделок были совершены по требованию помещиков.

Несмотря на сделанное по закону 28 декабря 1881 г. значительное понижение выкупных платежей бывших помещичьих крестьян, выкупные платежи бывших государственных крестьян в большинстве губерний были на 20 и более процентов ниже, чем у бывших помещичьих крестьян.

По оценкам авторов БСЭ, оценка земли по выкупу была значительно выше её цены: в чернозёмных губерниях — 342 млн рублей и 284 млн рублей; в нечернозёмных — 342 млн рублей и 180 млн рублей.

Роль операции в снабжении помещиков капиталом

Крестьянская реформа привела к коренному изменению в способе хозяйничанья или извлечения дохода из земли. Даровой труд отменялся, надо было рассчитывать на наемных рабочих, которые не могли довольствоваться одною натуральной платой. К этому присоединялась еще прежняя задолженность русского землевладения, с одной стороны, и ликвидация, с 1859 года, старых кредитных учреждений — с другой. Ко времени крестьянской реформы в государственных кредитных установлениях состояло в залоге 44 166 имений, на которых числилось долгу 425 503 061 р. При такой громадной задолженности, свидетельствующей о большой нужде помещичьего класса в деньгах, приостановление Высочайшим повелением 16 апреля 1859 года, в видах преобразования государственных кредитных установлений, выдачи из них ссуд под залог помещичьих населенных имений, вызывало настоятельную нужду в новом источнике займов. Устройство частных земельных банков началось только с 1864 году, а до этого времени, с 1861 года, выкупная операция представляла единственный изобильный источник удовлетворения потребности помещиков в капитале.

Положение допускало перевод помещичьего долга прежним кредитным установлениям на надельные земли крестьян, состоявших на оброке, причем с остальной земли снималось запрещение; но этот способ был все-таки менее удобен с точки зрения получения под залог имения возможно большей ссуды, потому что перевод долга допускался лишь в размере 70% выкупной ссуды.

Задолженность дворянского землевладения значительно облегчила финансовую сторону выкупной операции, так как при переводе помещичьих долгов кредитным установлениям на крестьянские наделы не требовалось выпуска процентных бумаг на всю сумму выкупной ссуды. По балансу операции на 1 января 1881 года, на 748 531 385 р. 29 к. выкупной ссуды приходилось 302 666 578 р. 88 к. долга помещиков бывшим кредитным установлениям.

Обязательный выкуп

Действие причин, заставлявших помещиков соглашаться на выкуп или требовать его, с течением времени постепенно ослабевало, так что к 1880-м годам временнообязанных крестьян оставалось еще свыше 15%. Наибольшее число временнообязанных крестьян оставалось в тех местностях, где помещику казалось невыгодным требовать выкупа или согласиться на выкупную сделку при условиях, желательных для крестьян. Положение временнообязанных крестьян, по собранным правительством сведениям, оказывалось крайне неудовлетворительным и в общем гораздо худшим, чем положение крестьян-собственников в той же местности — а между тем надеяться на добровольный выкуп с каждым годом становилось труднее. Временнообязанные отношения крестьян грозили в некоторых местностях превратиться в вечнообязательные. Ввиду такого положения дела, правительство установило, законом 1881 года, обязательный выкуп, с 1 января 1883 года, для всех крестьян, остававшихся еще к тому времени во временнообязанных отношениях.

В 9 Западных губерниях (Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской) обязательный выкуп был введен указами 1863 года. Применение его началось для некоторых местностей этой области с мая и сентября 1863 года, для других — с 1 января 1864 года.

На Кавказе и в Закавказье обязательный выкуп был введён только в 1912—1913 годах.

Выкуп земли удельными и государственными крестьянами

Кроме бывших помещичьих крестьян выкуп земель, в силу особых законов и на несколько иных основаниях, был распространен и на две другие обособленные группы: на крестьян удельных и государственных. По положению 26 июня 1863 года о поземельном устройстве крестьян государевых, дворцовых и удельных имений, все находившиеся в пользовании этих крестьян земли были предоставлены им не в постоянное пользование, как при наделении помещичьих крестьян, а в собственность, с применением обязательного выкупа. Удельное ведомство предоставило крестьянам в собственность те земли, которые находились в их пользовании, не увеличивая прежних платежей, а обращая их в выкупные, платимые в течение 49 лет. Для определения выкупной суммы, следующей с удельных крестьян, их прежний оброк за отведенные им земли капитализировался из 6% (умножались на 16 2/3); с полученной таким образом выкупной суммы крестьяне должны вносить в течение 49 лет в доход удельного или дворцового ведомства по 6 коп. с рубля. Таким образом, выкуп земель бывшими удельными крестьянами был совершён без посредства выкупной операции, то есть без выдачи уделу капитальной суммы процентными бумагами.

Вначале по положению 24 ноября 1866 года о поземельном устройстве бывших государственных крестьян, за этими крестьянами были закреплены в постоянное пользование их наделы, с платежом так называемой оброчной подати (и лесного налога за лесные наделы), устанавливаемой в неизменном размере на каждые 20 лет. Таким образом, первая переоброчка должна была наступить в 1886 году; но с приближением этого срока было решено оброчную подать превратить в выкупные платежи. Мнение государственного совета от 28 мая 1885 преобразовало оброчную подать на основаниях, необходимых для окончательного её выкупа в сорокачетырехлетний срок, с 1 января 1887 года, с тем, чтобы общая сумма имеющих заменить её выкупных платежей превышала не более чем на 45 процентов нынешнюю общую сумму этой подати и чтобы распределение выкупных платежей между селениями было, по возможности, соразмерно с ценностью и доходностью состоящих в их распоряжении наделов.

Ход операции

Наибольшее число выкупных сделок было заключено в первое время по освобождении. К 1864 году из всего числа бывших крепостных приступило к выкупу 16,7%.

На 1 января 1877 года в 39 губерниях, состоящих на общем положении, число утверждённых выкупных сделок было 61 784; из них состоялось по соглашению с помещиком 21 598 (35%) и по одностороннему требованию помещиков 40 186 (65%).

Несмотря на недоимки в 16—17 миллионов рублей по выкупным платежам, вызванные переоценкой ценности земли, выкупная операция в целом за первые 20 лет принесла 40 миллионов рублей прибыли. В связи с этим по указу от 28 декабря 1881 года выкупные платежи были понижены:

• общее понижение — для всех бывших помещичьих крестьян, как состоявших в то время на выкупе, так и имевших перейти на выкуп, в силу изданного одновременно указа о прекращении обязательных отношений крестьян с 1 января 1883 года, было определено в один рубль с душевого надела — в губерниях и местностях «великороссийского положения» и в 6% с годового оклада выкупного платежа — в местностях, состоящих «на малороссийском положении».
• добавочное, или специальное понижение, для тех селений бывших помещичьих крестьян, хозяйство которых вследствие неблагоприятных обстоятельств пришло в упадок.

Совокупное, общее и специальное понижение выкупных платежей по 49 губерниям определилось в 10 965 474 рублей, что составило 27 % годового оклада этих платежей до понижения; но по отдельным губерниям, а тем более по уездам и селениям, этот процент колеблется в весьма широких пределах, от 16% (Херсонская губерния) до 92% (Олонецкая губерния). В 25 уездах выкупные платежи были понижены наполовину и более против прежнего оклада, а в 57 понижение составило не более 16%. Из общей суммы понижения выкупных платежей 58% (6 382 204 рубля) пошло на общее понижение, а 42% (4 583 270 рублей) на понижение специальное.

С 1861 года по 1906 год с бывших помещичьих крестьян было получено свыше 1,6 млрд рублей; доход правительства составил около 700 млн рублей.

Отмена выкупных платежей

Выкуп всех надельных земель бывших помещичьих крестьян должен был окончиться в 1932 году, но выкупные платежи были прекращены с 1 января 1907 года в рамках столыпинской аграрной реформы под влиянием революции 1905 года.

3 ноября 1905 года (при председателе Совета министров С. Ю. Витте, главноуправляющем землеустройством и земледелием Н. Н. Кутлере) были выпущены Высочайший манифест и сопровождающий его указ , по которым выкупные платежи бывших помещичьих крестьян с 1 января 1906 года уменьшались наполовину, а с 1 января 1907 года отменялись полностью. Это решение было чрезвычайно важным и для правительства, и для крестьян. Государство отказалось от крупных бюджетных поступлений, причем в тот момент, когда бюджет имел значительный дефицит, покрывавшийся внешними займами. Крестьяне получили налоговую льготу, распространявшуюся на крестьян, но не на прочих владельцев земли; после этого налогообложение всех земель более не зависело от того, к какому сословию принадлежали их собственники. Хотя крестьяне более не платили выкупных платежей, помещики, сохранившие выкупные обязательства государства (к тому моменту имевшие вид 4 % ренты), продолжали их получать.

Отмена выкупных платежей превратила всю выкупную операцию из прибыльной для бюджета в убыточную (суммарный убыток по выкупной операции составил 386 млн руб.). Было сложено 1.674.000 тыс. рублей долга, подлежащих выплате в рассрочку на различных условиях (выплаты по некоторым долгам должны были продолжаться до 1955 года) , при этом текущие выпавшие доходы бюджета составляли около 96 млн руб. в год (5.5 % от доходной части бюджета) . В целом, отмена выкупных платежей представляла собой крупнейшую финансовую жертву государства, направленную к решению аграрной проблемы. Все дальнейшие правительственные мероприятия уже не имели столь затратного характера.

Отмена самих выкупных платежей была более конструктивным мероприятием, чем многократно производимое ранее аннулирование неустоек по просроченным платежам (представлявшее собой прямое стимулирование задержек выплат). Однако и это мероприятие поставило общины, выплачивавшие выкупные платежи с задержками и отсрочками, в более выгодное положение, чем общины, завершившие выкуп досрочно. В результате, данное мероприятие было воспринято крестьянами более как отступление правительства перед натиском аграрных волнений лета 1905 года, чем как полезная субсидия. Невыполнение законных обязательств получило некоторую награду, и это послужило одной из причин того, что данная мера (самая дорогостоящая из всех принятых) не достигла главной цели — аграрные волнения к лету 1906 года возобновились с ещё большей силой (см. далее).

Принципиальным следствием отмены выкупных платежей была потенциальная возможность дальнейшей реформы землевладения. Сельские общества как коллективные владельцы земли и владельцы подворных участков и ранее могли располагать своей землей достаточно свободно, но только при условии, что был завершен её выкуп (или же она была куплена в ходе частных сделок уже после наделения), в противном случае любые операции с землей требовали согласия государства как кредитора. При отмене выкупных платежей сельские общества и владельцы подворных участков улучшили качество своего права собственности .

В других странах

Выкупной операцией в российской литературе назывался выкуп земельных прав у помещиков в разных странах, в том числе:

• выкуп прав копигольдерами в Англии в середине XIX века. Выкуп производился без финансовой помощи государства, но на основе принятых законов (с 1851 года выкуп был принудительным).
• выкуп земли крестьянами в южно-немецких государствах в XIX веке на основании государственных постановлений (нем. Ablösungs Gezetze, Ablösungs Ordnung) с финансовой помощью государств.

Источники

• Выкупная операция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Выкупная операция // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Из статьи:

• Лосицкий А., Выкупная операция, СПб. 1906
• Зайончковский П. А., Отмена крепостного права в России, 3 изд., М., 1968.

Литература

• Петлин Н. С. [dlib.rsl.ru/viewer/01003548720 Выкуп у помещиков крестьянских наделов и его последствия]. — СПб., 1894. — 22 с.
• Корнилов А.А. [on-island.net/History/Kornilov/Kornilov.pdf Крестьянская реформа]. — СПб.: Изд. П.П.Гершунина, 1905. — 271 с.
• Озеров И.Х. [forum.yurclub.ru/index.php?download=4354 Основы финансовой науки. Бюджет. Формы взимания. Местные финансы. Кредит] / (переиздание 1906 года). — М.: Изд. ЮрИнфор-Пресс, 2008. — 622 с.

Отрывок, характеризующий Выкупная операция

– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.