Выкуп первенца

Выкуп первенца (ивр. ‏פדיון-הבן‏‎, пидьён хабе́н) — обряд в иудаизме, мицва, одна из 613 заповедей Торы, в соответствии с которой мальчик, родившийся у матери первым, должен быть выкуплен отцом ребёнка у коэна через 30 дней после рождения. Обряд распространяется только на мальчиков-первенцев. Если в семье первой родилась девочка, то родители не могут делать выкуп первенца родившемуся вслед за ней мальчику.

Смысл заповеди

Мальчик, родившийся у матери первым, от рождения имеет особый духовный статус. Изначально, обязанность осуществления богослужения была предназначена первенцам всех евреев, родившимся после исхода из Египта: «Ибо все первенцы у сынов Израиля — Мои… В тот день, когда Я поразил всех первенцев в земле Египетской, Я посвятил их Себе» (Книга Чисел, 8:17). Впоследствии евреи согрешили, сотворив себе золотого тельца. Наиболее активное участие в грехе приняли первенцы. Соответственно, они оказались недостойными отправлять богослужение, и эта обязанность была передана сынам колена Леви, оказавшимся твёрдыми в вере. Часть колена Леви была избрана для роли коэнов. Сыны колена Леви отказались от материальных благ и от свободного времени, посвятив себя общественному благу и служению Всевышнему. Они заменили собой первенцев, которые первоначально были предназначены для выполнения этой задачи. Поэтому отец обязан выкупить первенца у коэна, демонстрируя тем самым, что коэн берет на себя часть той работы, которую должен бы был выполнять первенец.

Законы и обычаи

Ребёнка следует выкупать в тех случаях, когда:

• отец ребёнка не является коэном или левитом;
• мать ребёнка — не дочь коэна или левита;
• ребёнок родился обычным образом (если было сделано кесарево сечение, выкуп первенца не совершают).

Выкупают первенца по матери, а не по отцу, соответственно, сколько бы ни было у мужчины первенцев от разных жён, всех их следует выкупить.

Обязанность выкупить ребёнка возлагается на отца. Если отец не выполнил эту обязанность или ребёнок является сиротой, до достижения первенцем совершеннолетия выкуп производится раввинатским судом, или мужчиной — родственником ребёнка. Если до совершеннолетия ребёнка выкуп не был осуществлён, первенец обязан выкупить себя сам.

Церемония выкупа должна быть проведена на тридцать первый день после рождения ребёнка, но не ранее, иначе ритуал считается недействительным. Выкуп первенца не проводят в субботу, праздники и посты. Если тридцать первый день после рождения приходится на один из таких дней, обряд переносят на следующий день. Как правило, церемонию совершают в дневное время. Если что-то помешало выполнить заповедь в срок, следует сделать это при первой возможности.

Тора назначает единую цену для выкупа — 5 шекелей, что равно 96—100 граммам чистого серебра: «…первенец… должен быть выкуплен… а выкуп за них… пять шекелей серебра…» (Книга Чисел, 18:15,16). Для ритуала используются старинные серебряные монеты или серебряные монеты местной валюты, содержащие нужное количество серебра. В Израиле используются специальные монеты, выпускаемые для этой цели Государственным банком.

Ход церемонии

По обычаю, мать первенца приносит ребёнка и кладёт его перед коэном. Коэн спрашивает мать: первенец ли перед ним? Если мать подтверждает, что этот ребёнок — первенец, коэн как бы забирает ребёнка себе, то есть младенец становится «собственностью» Всевышнего.

Коэн спрашивает отца: что он предпочитает — не выкупать сына, оставив себе деньги выкупа, но тогда ребёнок остается в собственности коэна, или получить ребёнка назад от Всевышнего? Отец отвечает, что он хочет получить назад своего сына и дать коэну вместо него деньги выкупа. Всё это делается для того, чтобы было видно, что отец с удовольствием отдаёт деньги, получая за них назад своего дорогого ребёнка.

Далее отец произносит благословения:

«Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь вселенной, Который освятил нас Своими заповедями и заповедал нам выкуп первенца».

«Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь вселенной, поддерживающий нашу жизнь и наше существование и давший нам дожить до этого времени».

После этого отец даёт выкуп коэну. Получив выкуп, коэн благословляет ребёнка:

«Благословит тебя Господь и сохранит, обратит Господь лицо на тебя и помилует, поднимет Господь к тебе Своё лицо и дарует тебе мир» (Книга Чисел, 6:24-27).

Все присутствующие желают ребёнку: «Так же, как был он выкуплен, — пусть придёт он к Торе, и к хупе, и к добрым делам!»

Коэн произносит благословение над бокалом вина, чтобы подчеркнуть важность заповеди. В честь выполнения заповеди выкупа первенца принято устраивать трапезу.

Источники

• Раввин Исраэль-Меир Лау. Практика иудаизма. — Израиль: Модан, 1996. — С. 400—405. — 460 с. — ISBN 20-50211.

Отрывок, характеризующий Выкуп первенца

Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.