Выпуск 1846 года (Вест-Пойнт)
Поделись знанием:
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Выпуск 1846 года в американской военной академии Вест-Пойнт считается одним из самых знаменитых. Это был самый большой класс для того времени - 59 человек. Кадеты этого выпуска поступили в академию в 1842 году и окончили её как раз перед войной с Мексикой. 53 кадета этого выпуска приняли участие в мексиканской войне, из них погибло четверо. Двое погибли в войнах с индейцами в 1850-х годах. 10 выпускников этого класса стали генералами армии Конфедерации, 12 стали генералами федеральной армии во время гражданской войны. Из них на стороне Конфедерации погибли трое, а на стороне Союза - один (Джессе Рено).
Суперинтендантом академии в 1846 году был Генри Брювертон.
| Имя | ранг[1] | звание | примечания |
|---|---|---|---|
| Чарльз Сифорт Стюарт | 1 | полковник | Полковник инженерных войск федеральной армии[2] |
| Джордж Макклелан | 2 | генерал-майор | главнокомандущий Потомакской армии, кандидат в президенты на выборах 1864 года. |
| Чарльз Блант | 3 | полковник | Полковник инженерных войск федеральной армии |
| Джон Грей Фостер | 4 | генерал-майор | генерал федеральной армии, командующий Огайской армией |
| Эдмунд Хардкастл | 5 | лейтенант | уволился из армии в 1856 году |
| Френсис Брайан | 6 | капитан | капитан инженерных войск, уволился из армии 10 июня 1861 года |
| Джордж Дерби | 7 | капитан | умер в мае 1861 года |
| Джессе Рено | 8 | генерал-майор | Командир IX федерального корпуса, погиб в сражении при Южной Горе |
| Кларендон Уильсон | 9 | первый лейтенант | Умер в Альбукерке в 1853 |
| Томас Уитби | 10 | второй лейтенант | умер в 1849 году |
| Эдмунд Хайес | 11 | первый лейтенант | умер в 1853 |
| Эдвард Бойнтон | 12 | майор | Участник мексиканской войны, преподаватель химии, автор книги "History of West
Point, and the Origin and Progress of the U. S. Military Academy" |
| Дариус Кауч | 13 | генерал-майор | генерал федеральной армии, командир II корпуса Потомакской армии |
| Генри Сирс | 14 | первый лейтенант | участник мексиканской войны, покинул армию в 1849 |
| Уильям Даттон | 15 | полковник | полковник 98го нью-йоркского полка, умер от болезни в июле 1862 года |
| Джон Браун | 16 | капитан | участник мексиканской и третьей семинольской войн, офицер армии Конфедерации |
| Томас Джонатан Джексон | 17 | генерал-лейтенант | Командир II корпуса Северовирджинской армии, погиб в сражении при Чанселорсвилле |
| Альберт Мэджилтон | 18 | полковник | полковник 4-го пеннсильваннского полка, покинул армию после сражения при Фредериксберге |
| Труман Сеймур | 19 | генерал-майор | генерал федеральной армии, участник сражения за форт Самтер. Командовал федеральной армией в сражении при Оласти. |
| Коллвиль Майнор | 20 | второй лейтенант | служил в артиллерии, погиб в сражении при Монтеррей |
| Чарльз Гилберт[en] | 21 | полковник | офицер федеральной армии, командир III корпуса Огайской армии, участник сражения при Перревиле. |
| Маркус Симпсон | 22 | полковник | участник мексиканской войны и гражданской войны на штабных должностях |
| Руфус Бэкон | 23 | --- | умер через месяц после выпуска |
| Гамильтон Шилдс | 24 | первый лейтенант | участник мексиканской войны, уволился из армии в 1854 |
| Джон Адамс | 25 | бригадный генерал | Генерал армии Конфедерации, погиб в сражении при Франклине. |
| Ричард Раш | 26 | полковник | Участник мексиканской войны и кампании на полуострове. Уволился в 1864. |
| Генри Энингер | 27 | второй лейтенант | участник мексиканской войны, уволился из армии в 1849, консул на Кубе (1886 - 1894) |
| Томас Кастор | 28 | первый лейтенант | участник мексиканской войны, умер в 1855 в Калифорнии |
| Чарльз Джилберт | 29 | бригадный генерал | Генерал федеральной армии[3] |
| Александр Роджерс | 30 | второй лейтенант | Погиб в сражении при Чапультепеке |
| Оливер Тейлор | 31 | первый лейтенант | Участник мексиканской войны и индейских войн, погиб в Юте в 1858 |
| Самуэль Стерджис | 32 | генерал-майор | генерал федеральной армии |
| Джордж Стоунман | 33 | генерал-майор | Командующий федеральным кавалерийским корпусом |
| Джеймс Оакс | 34 | бригадный генерал | генерал федеральной армии |
| Уильям Смит | 35 | бригадный генерал | Генерал армии Конфедерации, умер от желтой лихорадки в 1862 |
| Джордж Эванс | 36 | второй лейтенант | участник мексиканской войны, умер в 1859 |
| Дэбней Моури | 37 | генерал-майор | генерал армии Конфедерации |
| Иннис Палмер | 38 | генерал-майор | участник мексиканской войны, генерал федеральной армии |
| Джеймс Стюарт | 39 | второй лейтенант | служил на фронтире, скончался от ран в июне 1851 |
| Парменас Тарнлей | 40 | капитан | капитан федеральной армии, вышел в отставку в 1863 по болезни |
| Дэвид Джонс | 41 | генерал-майор | Умер в 1863 после перенапряжения во время Мерилендской кампании |
| Альфред Гиббс | 42 | бригадный генерал | Генерал федеральной армии, присутствовал при капитуляции генерала Ли у Аппоматтокса |
| Джордж Гордон | 43 | генерал-майор | генерал федеральной армии |
| Фредерик Миерс | 44 | подполковник | офицер федеральной армии |
| Де Лансей Флойд-Джонс | 45 | полковник | Получил временное звание полковника за храбрость под Геттисбергом |
| Джон Уилкинс | 46 | полковник | участник мексиканской и гражданской войны, командовал 3-м регулярным пехотным полком при Чанселорсвилле |
| Джозеф Уистлер | 47 | полковник | участник мексиканской и гражданской войн |
| Томас Эсли | 48 | второй лейтенант | Погиб в 1847 в сражении при Чурубуско |
| Нельсон Дэвис | 49 | бригадный генерал | участник мексиканской войны, служил в армии Союза, получил звание подполковника за храбрость под Геттисбергом |
| Томас Макконелл | 50 | капитан | умер в апреле 1861 года |
| Мэтью Стивенсон | 51 | капитан | Служил в федеральной армии в Аризоне, оставил службу в 1862 |
| Джордж Хэмфрейз | 52 | врем. второй лейтенант | умер в 1847 на кавалерийской тренировке |
| Уильям Тайлер | 53 | первый лейтенант | участник мексиканской войны, умер в 1853 |
| Кадмус Уилкокс | 54 | генерал-майор | генерал Армии Конфедерации |
| Уильям Гарднер | 55 | бригадный генерал | генерал армии Конфедерации |
| Эдмунд Расселл | 56 | первый лейтенант | умер при перестрелке с индейцами в 1853 |
| Арчибаль Боттс | 57 | врем.. второй лейтенант | Умер в Мексике через год после выпуска |
| Самуэль Мэксей | 58 | генерал-майор | Генерал армии Конфедерации |
| Джордж Пикетт | 59 | генерал-майор | Генерал армии Конфедерации |
| Выпускники 1846 года |
|---|
|
Содержание
См. также
- Выпуск 1841 года (Вест-Пойнт)
- Выпуск 1842 года (Вест-Пойнт)
- Выпуск 1843 года (Вест-Пойнт)
- Выпуск 1845 года (Вест-Пойнт)
- Выпуск 1847 года (Вест-Пойнт)
Напишите отзыв о статье "Выпуск 1846 года (Вест-Пойнт)"
Примечания
- ↑ При выпуске кадету присваивался ранговый номер соответственно его успеваемости
- ↑ [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1272*.html George W. Cullum's Biographical Register of the Officers and Graduates of the United States Military Academy]
- ↑ [www.thelatinlibrary.com/chron/civilwarnotes/gilbert.html Charles Champion Gilbert (1822-1903)]
Литература
- John C. Waugh, The Class of 1846: From West Point to Appomattox : Stonewall Jackson, George McClellan and Their Brothers. Random House Publishing Group, 2010. ISBN 0307775399
Ссылки
- [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/Classes/1846.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1846]
- [www.civilwarhome.com/class1846.htm The West Point Class of 1846]
- [www.lastintheirclass.com/GoatList.html Last In Their Class]
Отрывок, характеризующий Выпуск 1846 года (Вест-Пойнт)
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
