Вырубова, Анна Александровна

Анна Александровна Вырубова
Имя при рождении:	Анна Александровна Танеева
Дата рождения:	17 июля 1884(1884-07-17)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	20 июля 1964(1964-07-20) (80 лет)
Место смерти:	Хельсинки, Финляндия
Отец:	А. С. Танеев
Супруг:	Александр Вырубов
Дети:	нет

А́нна Алекса́ндровна Вы́рубова (урожд. Тане́ева; 16 июля 1884, Санкт-Петербург — 20 июля 1964, Хельсинки, Финляндия) — ближайшая и преданнейшая подруга императрицы Александры Фёдоровны, мемуаристка. Считалась одной из самых горячих почитательниц Григория Распутина.

Биография

Родилась 16 июля 1884 года в Санкт-Петербурге в семье главноуправляющего Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александра Сергеевича Танеева (1850—1918) и Надежды Илларионовны Толстой (1860—1937), праправнучки фельдмаршала Кутузова. Дед по матери — генерал-лейтенант Илларион Толстой, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Прадед — генерал от инфантерии Николай Матвеевич Толстой, некогда директор Николаевской Чесменской богадельни.

Детство будущая фрейлина провела в Москве и в родовом имении Рождествено под Москвой. В 1902 году сдала экзамен при Петербургском учебном округе на звание домашней учительницы.

В январе 1904 года Анна Танеева «получила шифр» — была назначена городской фрейлиной, в обязанности которой было дежурить на балах и выходах при императрице Александре Фёдоровне. После этого, став близкой подругой императрицы, она много лет находилась рядом с императорской семьёй, сопровождала их во многих путешествиях и поездках, присутствовала на закрытых семейных мероприятиях.

Танеева была хорошо знакома с Григорием Распутиным. На её даче в Царском Селе он неоднократно встречался с членами императорской семьи.

В 1907 году Анна Танеева обвенчалась с морским офицером Александром Вырубовым в Царском Селе, но брак оказался недолговечным и уже на следующий год распался.

С началом Первой мировой войны Вырубова стала работать в госпитале сестрой милосердия наряду с императрицей и её дочерьми. Участвовала она и во многих других мероприятиях, направленных на оказание помощи фронту и солдатам-инвалидам.

2 (15) января 1915 года, выезжая из Царского Села в Петроград, Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу, получив увечья такой тяжести (в том числе травмы головы), что врачи ожидали скорого смертельного исхода. Однако Вырубова выжила, хотя и осталась калекой на всю жизнь: передвигаться после этого могла лишь в инвалидном кресле-каталке или на костылях; в более поздние годы — с палочкой. После в инвалидности стали обвинять её лечащего врача Веру Гедройц, с которой она была в напряжённых отношениях. На денежную компенсацию за полученную травму Вырубова организовала в Царском Селе военный госпиталь.

После Февральской революции 1917 года Вырубова была арестована Временным правительством и, несмотря на инвалидность, несколько месяцев в тяжёлых условиях содержалась в Петропавловской крепости по подозрению в шпионаже и предательстве, после чего «за отсутствием состава преступления» была выпущена на свободу. Потом неоднократно подвергалась арестам и допросам, содержалась в тюрьмах.

В конце августа 1917 года Временное правительство постановило выслать её за границу, об этом появилось сообщение в газетах с указанием дня и часа её отъезда. В Финляндии на станции Рихимякки толпа солдат сняла её с поезда. Её отвезли через Гельсингфорс на императорскую яхту «Полярная звезда», которая направилась в Свеаборг. В конце сентября Н. И. Танеева (мать Вырубовой) добилась освобождения дочери через Л. Д. Троцкого. А. А. Вырубову из Свеаборга вернули, доставили в Смольный и вновь отпустили. Однако угроза неминуемого нового ареста тяготела над нею по-прежнему.

Более года она скрывалась у знакомых и друзей.

После того, как во время революции её выпустили из тюрьмы, она, желая избежать повторного ареста, находила приют в подвалах и каморках бедняков, когда-то вырученных ею из нищеты.

В декабре 1920 года Вырубовой удалось вместе с матерью нелегально перебраться в Финляндию, где она и прожила оставшиеся 40 лет своей жизни (под девичьей фамилией Танеева), приняв постриг с именем Мария в Смоленском скиту Валаамского монастыря.

Умерла в июле 1964 года в возрасте 80-и лет. Похоронена на православном кладбище в Хельсинки в районе Лапинлахти.

• Vera Gedroitz12.jpg

  Александра Фёдоровна с дочерьми ассистирует княжне Вере Гедройц в операционной. Анна Вырубова у изголовья

• AnnaVyrubovawithGrandDuchessOlga1916.jpg

  Анна Вырубова на прогулке в инвалидной коляске с великой княжной Ольгой Николаевной, 1915—1916

Воспоминания и «дневник» Вырубовой

В изгнании Анна Танеева написала автобиографическую книгу «Страницы моей жизни».

В 1920-е годы в СССР начал печататься т. н. «Дневник Вырубовой», но его подлинность была поставлена под сомнение советскими критиками и учёными. Поскольку «Дневник» стал перепечатываться и за рубежом, то с публичным опровержением его подлинности пришлось выступить самой Вырубовой. Вырубовой приписывался и ряд писем, подлинность которых не доказана.

Наиболее вероятными авторами «Дневника» считаются советский писатель А. Н. Толстой и профессор истории П. Е. Щёголев (совместно написавшие в тот же период пьесу «Заговор императрицы» с очень сходным сюжетом и лейтмотивами). В книге руководителя Федеральной архивной службы России члена-корреспондента РАН В. П. Козлова написано по этому поводу:

Вся совокупность элементов «прикрытия» фальсификации, богатейший фактический материал говорят о том, что перо фальсификатора находилось в руках историка-профессионала, не только прекрасно ориентировавшегося в фактах и исторических источниках рубежа двух столетий, но и владевшего соответствующими профессиональными навыками. Уже первые критические выступления намекали на фамилию известного литературоведа и историка, археографа и библиографа П. Е. Щёголева. В этом трудно усомниться и сейчас, хотя документальных подтверждений этой догадки до сих пор обнаружить не удалось.

Предполагаемый автор, Павел Щёголев имел репутацию крупнейшего эксперта по последним годам Российской Империи. С марта 1917 года он был членом Чрезвычайной следственной комиссии, учреждённой Временным правительством, главной задачей которой было расследование преступлений бывшей царской администрации. Благодаря этому Щёголев имел доступ к архивам царской охранки и принимал участие в следственных делах в отношении Золотарёва, последнего министра внутренних дел А. Д. Протопопова и директора департамента полиции С. П. Белецкого. Также он был свидетелем допроса фрейлины Вырубовой.

Мемуары Танеевой-Вырубовой

• Танеева (Вырубова) А. А. Страницы из моей жизни. Париж, 1922.
• Танеева (Вырубова) А. А. Страницы из моей жизни. Берлин, 1923
• Дневник А. А. Вырубовой. Л., Красная газета, 1927
• Фрейлина Её Величества: «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. Рига, Ориент, 1928.
• Фрейлина Её Величества: «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. М., 1991 (репринт рижского изд.)
• Неопубликованные воспоминания А. А. Вырубовой // Новый журнал (Нью-Йорк), № 130, 131
• Фрейлина её величества Анна Вырубова. М., СП «Орбита», 1993
• Вырубова А. А. Неопубликованные воспоминания // Николай II: Воспоминания и дневники. СПб., 1994. С. 173—232…

Книги о Танеевой-Вырубовой

• Верная Богу, Царю и Отечеству: Анна Александровна Танеева (Вырубова) — монахиня Мария / Автор-сост. Ю. Ю. Рассулин. — СПб.: Издательство Царское Дело, 2005, 768 с. Содержит полностью перевод одного из ранних, вероятно наименее искажённых, изданий «Страниц моей жизни» и собственноручные письменные показания Анны Вырубовой, а также многочисленные документальные материалы, касающиеся её жизни.

Киновоплощения

• «Падение Романовых» (1917, США) — Кетти Галанта.
• «Rasputins Liebesabenteuer» (1928, Германия) — Мария Де Витт.
• «Rasputin, Dämon der Frauen» (1932, Германия) — Александра Зорина.
• «Rasputin» (1966, ФРГ) — Хейке Бальцер.
• «Падение орлов» (англ. «Fall of Eagles») (1974, Англия) — Мириам Маргулис.
• «Агония» (1974, СССР) — Алиса Фрейндлих.
• «Грехи отцов» (2004, Россия, телесериал) — Наталья Наумова.
• «Анна Танеева-Вырубова» (2011, Россия), режиссёр Анна Москвина.
• «Распутин» (2011, Россия) — Анна Михалкова.
• «Григорий Р.» (2014, Россия) — Екатерина Климова.

Семья

Предки Анны Александровны Вырубовой

Сергей Михайлович Танеев               Александр Сергеевич Танеев                       Екатерина Николаевна Танеева               Сергей Александрович Танеев                             Василий Климович Ханыков               Мария Васильевна Ханыкова                       неизвестно               Александр Сергеевич Танеев                                   Александр Александрович Бибиков               Василий Александрович Бибиков                       Анна Васильевна Ханыкова               Анна Васильевна Бибикова                             Николай Симанский               Варвара Николаевна Симанская                       неизвестно               Анна Александровна                                         Матвей Фёдорович Толстой               Николай Матвеевич Толстой                       Прасковья Михайловна Кутузова               Илларион Николаевич Толстой                             Алексей Захарович Хитрово               Екатерина Алексеевна Хитрово                       Мария Алексеевна Мусина-Пушкина               Надежда Илларионовна Толстая                                   Фёдор Николаевич Голицын               Александр Фёдорович Голицын                       Прасковья Николаевна Репнина               Александра Александровна Голицына                             Иван Кутайсов               Надежда Ивановна Кутайсова                       неизвестно             </center>

Ссылки

• [www.tsaarinikolai.com/tekstit/Zhizn_na_finskoi_zemle_LH_so_sylkami-Okontshatelnyi_variant_SAIT2.htm А. А. Танеева (монахиня Мария). Жизнь на финской земле]. Людмила Хухтиниеми (30.12.2011)
• [inga-ilyina.narod.ru/business2.html Скатерть Анны Вырубовой]
• [audio-book-store.ru/knigi/pravoslavnie-knigi/pisma-propovedi-dnevniki/vernaya-bogu-tsaryu-i-otechestvu.html Книга Верная Богу, Царю и Отечеству]

Отрывок, характеризующий Вырубова, Анна Александровна

– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.