Высокий торизм

Высокий торизм (High Toryism) — термин, используемый в Великобритании, Канаде, Австралии и ещё ряде стран для обозначения старого традиционалистского консерватизма. В Великобритании последний принял форму торизма, который начал своё формирование в XVII веке. Высокий торизм часто находился в противоречии с прогрессивными элементами в консервативных партиях в указанных странах. Исторически, консерватизм конца XVIII века берет своё начало в идеях вигов Эдмунда Бёрка и Уильяма Питта Младшего, а его появление символизирует водораздел в истории британского консерватизма: «новые тори» представляют собой направление, отличное от «высокого» или легитимистского торизма, поддерживавшего движение якобитов.

Высокий торизм описывали как «нео-феодалистскую» идеологию ввиду того, что его сторонники выступают за иерархическую организацию общества (противопоставленную утопическому равенству), а также рассматривают традиционный класс джентри (противопоставленный буржуазии и тем, кто приобрел своё социальное положение через коммерцию) в качестве культурного эталона. Экономически высокие тори являются сторонниками патерналистского тористского корпоративизма, противопоставляя его неолиберализму, утвердившемуся в 1980-х годах.

Воззрения и ценности

Исторические

Высокие тори XVIII века выступали за низкие налоги и подвергали критике вигские идеи регулярной армии, расширяющейся империи и коммерции. Однако веком позже высокий торизм сменил своё видение этих вопросов, а многие привилегии высоких тории канули в Лету после избирательной реформы 1832 года. В период правления королевы Виктории высокие тори поддерживали империю, а персонификациями этого движения можно назвать премьер-министров Лорда Дерби и Лорда Солсбери.

Современные

Высокие тори являются носителями ценностей исторического земельного джентри и аристократии с их лозунгом «noblesse oblige», чувством долга и ответственности, противопоставляя их ценностям современного предпринимательского класса. Они стремятся к сохранению укорененных в традиции общества и образа жизни, которые находятся под угрозой равным образом как со стороны современного капитализма, так и государственного социализма. Сторонники высокого торизма особенно радеют о сильном обществе (особенно на местном/локальном уровне — уровне разнообразных локальных общин), находясь в оппозиции вигскому, либеральному и неоконсервативному индивидуализму. Сторонники консерватизма «одной нации», концепции, созданной Бенджамином Дизраэли, выступают за социальную сплоченность, поддерживают социальные институты, которые поддерживают гармонию между различными группами людей, объединенными общими интересами, классами, а также, с недавних пор, разными расами и религиями.

Представителями современного английского высокого торизма можно назвать писателей Ивлина Во и Энтони Бёрджесса, поэта Томаса Стернза Элиота, политика Эноха Пауэлла и философа Роджера Скрутона. Ведущей «группой влияния» высокого торизма был консервативный Клуб понедельника (Monday Club), названный лейбористским премьер-министром Гарольдом Вильсоном «совестью партии тори»; однако в начале 1980-х годов в группе доминировали сторонники тэтчеризма, находившиеся в оппозиции традиционному высокому торизму.

Политическое позиционирование

«Высокий торизм» очень близок традиционалистскому консерватизму в Соединенных Штатах. В Канаде феномен, схожий с высоким торизмом, обозначают термином «красные тори». Однако, в целом, достаточно сложно проводить параллели между высоким торизмом и близкими идеологиями.

«Высокий торизм» — это не только политическое понятие: оно также относится к культуре и образу жизни. Представитель этого течения, «высокий тори», дорожит элитарной (высокой) культурой, являясь либо высокоцерковным англиканином, либо католиком-традиционалистом, джентльменом и сторонником аграризма.

См. также

• Белое движение
• Кавалеры
• Карлисты
• Красные тори
• Легитимизм
• Тори (политическая партия)
• Якобиты

Литература

• Hilton, Boyd, [books.google.co.uk/books?id=D37VByMZSaUC&pg=PA314&lpg=PA314&dq=High+Toryism&source=web&ots=47VsREQQDZ&sig=C3IH-J6Fb3cCrpIANXwAU1X4YYE&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result A Mad, Bad, and Dangerous People?], UK: Google, с. 314, <books.google.co.uk/books?id=D37VByMZSaUC&pg=PA314&lpg=PA314&dq=High+Toryism&source=web&ots=47VsREQQDZ&sig=C3IH-J6Fb3cCrpIANXwAU1X4YYE&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result> .

Отрывок, характеризующий Высокий торизм

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.