Высота 262

Бой за высоту 262
Основной конфликт: Операция «Трактэбл»
Польские пехотинцы, направляющиеся к высоте 262
Дата	19 — 21 августа 1944
Место	Монт-Ормель, к северо-западу от Шамбуа, Франция
Итог	Победа союзников
Противники
Польша Германия
Командующие
Станислав Мачек Зигмунт Жидловски Вальтер Модель
Силы сторон
1500 человек около 80 танков остатки нескольких пехотных и танковых дивизий
Потери
351 человек 11 танков около 500 погибших около 1000 пленных

Высота 262 (также хребет Монт-Ормель и Булава (англ. The Mace); высшая точка над уровнем моря — 262 метра) — ключевой участок битвы за выход немецких войск из Фалезского мешка во время Нормандской операции Второй мировой войны. 7-я германская армия была окружена Союзниками около города Фалез, и её командование решило прорваться на восток через цепь холмов Монт-Ормель. Польские силы заняли высоты 19 августа 1944 года и, потеряв контакт с другими силами союзников, держали на них оборону до полудня 21 августа, тем самым внеся большой вклад в успешный итог окружения.

Предыстория

Американские успехи, достигнутые в ходе операции «Кобра», дали союзникам возможность окружить и уничтожить немецкие войска к западу от Сены. Американские, британские и канадские войска охватили 7-ю армию, стремясь соединиться в районе Фалеза. Генерал-фельдмаршал Вальтер Модель приказал отступать, но к тому моменту горловина мешка была перекрыта. Вечером 19 августа две боевые группы 1-й польской танковой дивизии закрепились на немецком пути отступления, заняв два северных холма цепи Монт-Ормель.

Сражение

В ночь на 20 августа поляки окопали защитные позиции. На следующее утро Модель предпринял попытку прорвать кольцо окружения, приказав 2-й и 9-й танковым дивизиям СС атаковать польские позиции на высоте. Около полудня некоторые подразделения 10-й и 12-й дивизий СС и 116-й танковой дивизии смогли прорвать тонкую линию обороны поляков и открыть коридор, пока 9-я дивизия СС сдерживала канадцев. К полудню около 10 000 немцев смогли покинуть мешок.

Хотя поляки были изолированы от основных сил и подверглись мощному натиску немцев, они продолжали упорно удерживать высоту 262, которую называли «Булавой». Их сил было недостаточно для того, чтобы перекрыть немцам пути отступления, однако польская артиллерия могла вести с высоты огонь прямой наводкой по отступающему врагу. Раздражённый высокими потерями, командующий 7-й армии генерал-полковник Пауль Хауссер приказал ликвидировать польские позиции. Значительные силы, в числе остатков 352-й пехотной дивизии и некоторых подразделений 2-й танковой дивизии СС, нанесли тяжёлые потери 8-му и 9-му батальонам польской дивизии, однако не смогли захватить их позиции. Оборона стоила полякам большинства боеприпасов, что ставило их в опасное положение; не располагая запасом снарядов, они были вынуждены наблюдать, как мимо высоты выходит из окружения 47-й танковый корпус. После тяжёлых дневных боёв ночь прошла относительно спокойно: местами происходили спорадические столкновения; польская артиллерия продолжала обстреливать отступающих немцев.

Немецкие атаки на высоту 262 возобновились утром 21 августа; поляки понесли новые потери, некоторые даже попали в плен. Около 11:00 в последнюю атаку на позиции 9-го батальона пошли остатки подразделений СС, разбитые в ближнем бою. Вскоре после полудня канадские гвардейские гренадеры добрались до защитников Монт-Ормеля, а вечером началось отступление 2-й и 9-й дивизий СС к Сене.

Последствия

За время обороны в окружении 1-я польская танковая дивизия потеряла около 20 процентов боевого состава. Вечером 21 августа танки 4-й канадской дивизии встретились с польскими позициями у Кудеара; 3-я и 4-я канадские дивизии расположились в Сен-Ламбере и северном проходе к Шамбуа. Фалезский мешок был запечатан.

К пятидесятилетию битвы, в 1994 году, на высоте 262 был построен мемориальный комплекс с музеем, где ежегодно в августе устраиваются специальные мероприятия.

Литература

• Bercuson, David. Maple Leaf Against The Axis: Canada's Second World War. — Red Deer Press, 2004. — 336 с. — ISBN 0889953058.
• Copp, Terry. [books.google.com/books?id=eIr0mfiTqJ8C&pg=PA278&dq=isbn:0802039251&hl=ru#v=onepage&q=&f=false Cinderella Army: The Canadians in Northwest Europe, 1944-1945]. — University of Toronto Press, 2006. — 407 с. — ISBN 0802039251.
• Copp, Terry. [books.google.com/books?id=FD8dRw8SLyIC&pg=PA115&dq=isbn:9780802037800&hl=ru#v=onepage&q=&f=false Fields of Fire: The Canadians in Normandy]. — University of Toronto Press, 2003. — 344 с. — ISBN 9780802037800.
• D'Este, Carlo. Decision in Normandy: The Real Story of Montgomery and the Allied Campaign. — Penguin Books, 2004. — ISBN 0141017619.
• Hastings, Max. Overlord: D-Day and the Battle for Normandy. — Vintage Books USA, 2006. — 368 с. — (Vintage Series). — ISBN 030727571X.
• Jarymowycz, Roman. [books.google.com/books?id=-PXQYVjbp6MC&pg=PA255&dq=isbn:1555879500&hl=ru#v=onepage&q=&f=false Tank tactics: from Normandy to Lorraine]. — Lynne Rienner, 2001. — 362 с. — ISBN 1555879500.
• McGilvray, Evan. The Black Devils' March - A Doomed Odyssey - The 1st Polish Armoured Division 1939-45. — 1-е изд.. — Helion & Company, 2004. — 152 с. — ISBN 9781874622420.
• Reynolds, Michael. Sons of the Reich: The History of II SS Panzer Corps in Normandy, Arnhem, the Ardennes and on the Eastern Front. — Casemate Publishers and Book Distributors, 2002. — 360 с. — ISBN 0971170932.
• Van Der Vat, Dan. D-Day; The Greatest Invasion, A People's History. — Raincoast Books, 2003. — 176 с. — ISBN 1551925869.
• Williams, Andrew. D-Day to Berlin. — Hodder & Stoughton, 2004. — 370 с. — ISBN 0340833971.

Отрывок, характеризующий Высота 262

– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.