Выспяньский, Станислав

Станислав Выспяньский
	Станислав Выспяньский
	; Автопортрет, 1902
Дата рождения:	15 января 1869
Место рождения:	Краков
Дата смерти:	28 ноября 1907 (38 лет)
Место смерти:	Краков
Гражданство:	Австро-Венгрия
Стиль:	модерн
	Работы на Викискладе

Стани́слав Выспя́ньский (польск. Stanisław Wyspiański; 15 января 1869, Краков — 28 ноября 1907, там же) — польский поэт, драматург, живописец, дизайнер мебели и интерьеров. Будучи патриотически настроенным писателем, создал серию символических национальных драм, проникнутых художественной философией движения «Молодая Польша». Выспяньский являлся одним из наиболее выдающихся и разносторонних художников Европы своего времени. В творчестве он удачно сочетал идеи модерна с фольклорными и историческими мотивами. Неофициально его называли «четвёртым польским пророком» (наряду с польской «троицей» поэтов-пророков (Мицкевичем, Словацким, Красиньским).

Содержание

1 Биография
2 Творческое наследие
3 Пьесы Выспяньского
4 Адреса в Кракове, связанные с Выспяньским
5 Музеи и памятники
6 Галерея
7 Библиография
8 Ссылки

Биография

Станислав Выспяньский родился в семье Франтишека Выспяньского и Марии Роговской. Его отец был скульптором и содержал ателье на Вавельском холме. Когда Станиславу исполнилось семь лет, его мать скоропостижно скончалась от туберкулёза. Будучи хроническим алкоголиком, отец не мог стать достойным опекуном для собственного сына, и тот был взят на воспитание своей тётей Йоанной Станкевич и её мужем Казимиром. Семейство, приютившее Станислава, принадлежало к классу буржуазии и было активно вовлечено в интеллектуальную деятельность. Именно в доме Станкевичей Выспяньский познакомился со знаменитым живописцем Яном Матейко. Распознав в юном Станиславе большой талант, мастер дал ему первые уроки рисования. Посчастливилось Выспяньскому и в плане общего образования. Он попал в среднюю школу святой Анны, где преподавание велось на полузапрещённом польском языке и учителя прилежно старались привить своим ученикам любовь к родной истории и литературе. Воспитанниками этого учебного заведения были Люцьян Рыдель, Станислав Эстрейхер и Генрик Опеньский, ставшие впоследствии заметными фигурами культурной жизни Кракова. Выспяньский во время своего обучения не демонстрировал особенно выдающихся способностей, однако, с самого начала проявил огромный интерес к искусству и литературе. Тётя Йоанна вспоминала впоследствии, как юный Станислав постоянно делал зарисовки окружавших его небольших деревенских зданий, животных, растений, старинных доспехов и разнообразных элементов внутреннего убранства дома Станкевичей. Одной из первых проб молодого Выспяньского на литературном поприще стала драматическая интерпретация знаменитой картины Яна Матейко «Стефан Баторий под Псковом». В 1887 году Станислав был зачислен на курсы философского факультета Ягеллонского университета, параллельно начав свои занятия в краковской школе изящных искусств у профессора Ф. Цинка. Во время своего обучения в университете он посещал лекции по искусству, истории и литературе. Заведовавший в то время школой изящных искусств Ян Матейко, признавая большие возможности Выспяньского, пригласил его принять участие в оформлении интерьера церкви св. Марии.

В период с 1890 по 1895 Выспяньский посетил Италию, Швейцарию, Германию, Чехию и Францию. Именно пребывание во Франции оказало решающее влияние на дальнейшую творческую судьбу Станислава. В Париже он посещал занятия в частном ателье Академии Коларосси. В связи с тем, что плата за учёбу оказалась Выспяньскому не по карману, он вынужден был обратиться с просьбой о субсидии. Во время своего пребывания во Франции он также успел познакомиться с Полем Гогеном. Вместе они посещали парижские художественные музеи, где особо сильное впечатление на Выспяньского оказали картины Пьера Пюви де Шаванна. Также Станислав уделил большое внимание театру, где стал свидетелем постановок античных и шекспировских трагедий. Этот опыт оказался бесценным во время работы Выспяньского над собственными пьесами по мотивам древних мифов — «Даниил и Мелеагр» и «Возвращение Одиссея». Параллельно Станислав работал над несколькими драматическими произведениями — «Королева польской короны», «Варшавянка» и первой редакцией «Легенды». Последняя пьеса была написана по мотивам известной польской легенды о Варе и Саве. В августе 1894 года Выспяньский возвратился в родной Краков, где вскоре был вовлечён в модернистское движение. В тот период художник разработал и принял участие в создании интерьера церкви францисканцев. Эта работа поразила современников смелым использованием замысловатых мотивов, изобилующих разнообразными растениями, геометрическими фигурами и геральдическими элементами. Довольный результатом трудов Выспяньского, настоятель церкви заказал ему несколько витражей. Мастер и на этом поприще добился огромного успеха, создав великолепные композиции: «Блаженная Саломея», «Раны св. Франциска», «Бог-отец». Помимо прочего, Станислав был удостоен награды Польской академии искусств и наук за свой пейзаж, изображавший Курган Костюшко. В качестве живописца, дизайнера интерьера и поэта Выспяньский активно сотрудничал с краковским городским театром. Поначалу он работал над декорациями и сценографией, а затем выступил в роли режиссёра-постановщика нескольких спектаклей. В Кракове Выспяньский присоединился к сообществу польских художников «Sztuka» (рус. "Искусство") и в середине 1898 года был назначен художественным редактором еженедельника «Życie» (рус. "Жизнь"). К сожалению, первые драмы Станислава — «Легенда» (1897) и «Даниил и Мелеагр» (1898) не получили признания литературных критиков. Лишь выход в свет «Варшавянки» принёс её автору долгожданный успех. Театральная постановка этой пьесы стала переломным этапом в литературной карьере Выспяньского, и сделал его драматургом национального масштаба. Премьера «Варшавянки» состоялась 2 июля 1901 года, а главную роль Марии исполнила знаменитая краковская актриса Хелена Моджеевская. В течение 1899—1900 годов были опубликованы ещё две пьесы Выспяньского: «Протесилай и Лаодамия» и «Лелевель». В последнем произведении автор вступил в полемику с апологетами романтического видения истории. В 1900 году Выспяньский женится на Теодоре Пытко, будущей матери четырёх его детей. В ноябре того же года он присутствовал на свадьбе своего друга Люцьяна Рыделя, которая состоялась в селении Броновице, находившемся неподалёку от Кракова. Впечатления от этого события были положены в основу знаменитого произведения «Свадьба». В нём Выспяньский остроумно высмеивал пороки современного ему польского общества. «Свадьба» преобразила Выспяньского, который до этого являлся в меру успешным писателем и художником, ассоциирующимся с движением «Молодая Польша», а после превратился в национального драматурга-провидца, чьё значение для польской литературы можно сравнить со значением Йейтса для ирландской, О’Нила для американской, или Метерлинка для бельгийской. Драма со всей глубиной и достоверностью продемонстрировала неутешительные реалии жизни в Польше и бессилие общества коренным образом изменить ситуацию к лучшему. Несмотря на все старания цензуры по возможности урезать тираж книги, «Свадьба» была поставлена в театре и имела большой успех у публики.

По следам «Свадьбы» были опубликованы ещё четыре пьесы посвящённые польской истории: «Освобождение», «Ахилл», «Болеслав Храбрый» и «Легенда 2». Несколько последующих лет Выспяньский посвятил трудам над изданием драм «Скалка» и «Возвращение Одиссея», параллельно работая над польским переводом «Сида» Корнеля и «Заиры» Вольтера.

В 1906 году Выспяньский стал профессором краковской Академии изящных искусств, а также вошёл в состав Городского Совета. В последние годы жизни здоровье Станислава заметно пошатнулось, и он был вынужден пройти курс лечения в Рымануве и Бад-Халле. После этого Выспяньский поселился в небольшом доме в селении Венгжце недалеко от Кракова, где и умер от неизлечимого в то время сифилиса. Его похороны состоялись в Кракове и превратились в национальную манифестацию. Тело Выспяньского было погребено в Пантеоне заслуженных граждан, расположенном в церкви святого Станислава.

Творческое наследие

Талант Выспяньского был невероятно разносторонним. Помимо своих литературных трудов он оставил после себя множество рисунков, живописных и пастельных изображений с видами родного Кракова, портретов собственных и окружавших его людей, разнообразные иллюстрации и графические работы. Выспяньский разработал дизайн целого ряда витражей и росписей для церквей, а также создал проект реконструкции Вавельского замка, так и не воплощённого в жизнь.

Рисунки, такие как автопортрет 1890 года и путевые наброски Европы и Польши, являются наиболее яркими его работами. Особый интерес вызывает гербарий Выспяньского — серия великолепных рисунков разнообразных растений. Как художник Станислав отдавал предпочтение пастельному рисунку; первые работы в данной технике появились в период между 1890 и 1894 годами. Главными персонажами картин Выспяньского являлись члены его семьи, друзья и коллеги-художники. Очень часто Станислав изображал своих детей в различных бытовых ситуациях, во время сна или кормления:

Хеленка, 1900, пастель, Национальный музей в Кракове
Спящий Стась, 1902, пастель, Силезский музей в Катовице
Спящий Метек, 1904, пастель, Художественный музей в Лодзи
Материнство, 1905, пастель, Национальный музей в Кракове
Жена художника с сыном Стасем, 1904, пастель, Верхнесилезский музей в Бытоме

Выспяньский запечатлел на холсте многих своих приятелей и художников, среди которых Казимир Левандовский, Яцек Мальчевский, Элиза Пареньская, семья Крышталовичей, Людвик Сольский, Ирена Сольская, Ян Станиславский. Его кисти также принадлежит большое количество пейзажей с видами краковского парка Планты, реки Вислы и её притока Рудавы, коттеджей в Грембово. В самом конце жизни Выспяньский сделал ряд зарисовок Кургана Костюшко, который был виден из окна его студии. Одной из его самых ярких графических работ является афиша спектакля «Там внутри» по Метерлинку.

Существенное место в творчестве Выспяньского занимал дизайн. Он является автором множества витражей, полихромных росписей и интерьеров. В соавторстве с Юзефом Мехоффером и Тадеушем Дмоховским Выспяньский создал 36 витражей для собора св. Марии в Кракове, когда помогал Яну Матейко в работе над реставрацией здания. Творческий тандем оказался весьма успешным, и помимо прочего отметился участием в конкурсе декораторского искусства в Париже и разработкой внешнего вида занавеса для театра им. Юлиуша Словацкого в Кракове. Уже самостоятельно Выспяньский оформил францисканскую церковь родного города (знаменитый витраж «Восстань»), создал наброски витражей с изображением св. Станислава, Казимира Великого и Генриха Набожного для Вавельского собора (эти работы были воплощены в жизнь лишь в 2005—2007 годах и выставлены в павильоне Выспяньского), разработал дизайн выставочного зала Общества любителей искусства (1904) и оформил лестницу и коридор главного здания Медицинского общества, для которого также создал витраж «Аполлон — Солнечная система Коперника». В 1905 году Выспяньский совместно с Владиславом Экельским разработал проект грандиозной реконструкции Вавельского холма.

Пьесы Выспяньского

Адреса в Кракове, связанные с Выспяньским

Ул. Крупнича, 26
Место рождения Выспяньского. Дом принадлежал дедушке и бабушке Станислава; здесь он прожил до 1873 года.
Ул. Канонича, 25
Летом 1873 года семья Выспяньских переехала в дом Яна Длугоша. Младший брат Станислава и его мать умерли здесь. Осенью 1880 года Выспяньский перебрался в дом своей тёти и её мужа
Ул. Коперника, 1
Между 1880 и 1883 годами Выспяньский проживал в доме Станкевичей. Впоследствии в здании расположился офис туристической организации, в наши дни здесь находится отель «Wyspiański»
Ул. Зацише, 2
Новые апартаменты семьи Станкевичей. Квартира располагалась на втором этаже ныне не существующего отеля «Centralny» на перекрёстке улиц Зацише и Баштовой с видом на Барбакан и парк Планты. В связи с расширением гостиницы, Станкевичи были вынуждены переехать на новое место жительства в 1885 году
Ул. Вестерплатте, 1 (позднее ул. Колеёва)
В июле 1895 года семья Станкевичей сняла квартиру на первом этаже здания на пересечении улиц Колеёвой и Любича. Сейчас на этом месте располагается галерея с лестницей, ведущей в подземный пассаж. В тот период Выспяньский приобрёл небольшой дом в находившемся неподалёку селении Гжегужки, где работал над дизайном витражей для костёла францисканцев
Ул. Посельска, 10
Спустя несколько месяцев после переезда на ул. Вестерплатте умер дядя Выспяньского и Станислав со своей тётей вынуждены были искать новое место жительства. Они сняли квартиру на третьем этаже дома 10 на ул. Посельской

Пл. Мариацкая, 9
В июле 1898 года Выспяньский снял комнату в доме на перекрёстке пл. Мариацкой и Главного Рынка. В 1907 году здание было разрушено и на его месте возведён новый многоквартирный дом в стиле модерн. Квартира была переоборудована в студию для занятий живописью. Выспяньский на тот момент был прописан по адресу ул. Шляк, 23, где находилась квартира его будущей супруги Теофилии Пытко
Ул. Кроводерска, 79
В 1901 году Станислав получил награду от Академии искусств и наук за разработку дизайна витража для королевского замка на Вавеле. Благодаря этому он смог арендовать семикомнатные апартаменты на третьем этаже многоквартирного дома на углу аллеи Юлиуша Словацкого. В этом здании, существующем и в наши дни, Выспяньский жил со своей семьёй и работал в оборудованной тут же студии. Как утверждают, на дверях квартиры была помещена табличка с надписью: «Здесь живёт Станислав Выспяньский, который не желает принимать посетителей»
Посёлок Венгжце под Краковом
После получения очередного приза от Академии искусств и наук за пейзажи, запечатлевшие Курган Костюшко, Выспяньский приобрёл в посёлке Венгжце собственный дом. До настоящего времени здание не сохранилось и на его месте теперь находится другой частный дом. В честь 100-летия со дня рождения Выспяньского здесь был установлен памятный знак
Ул. Семирадского, 1
Здание больницы, в которой Выспяньский скончался 28 ноября 1907 года, до наших дней не сохранилось. Оно находилось на углу улиц Семирадского и Лобзовской

Музеи и памятники

В многоквартирном доме Шолайского в Кракове находится Музей Станислава Выспяньского, который является отделением Национального Музея. На площади Всех Святых был открыт информационно-выставочный павильон «Wyspiański 2000». Здесь посетители могут ознакомиться с тремя витражами, разработанными мастером

Перед зданием Национального Музея в Кракове на улице 3 мая установлен памятник Станиславу Выспяньскому

По инициативе польского Сейма 2007 год был официально провозглашён «Годом Станислава Выспяньского»

Галерея

Автопортреты

Autoportret 1890b.jpg

Автопортрет, 1890
Autoportret 1892 93.jpg

Автопортрет, 1892-93
Autoportret 1893 94.jpg

Автопортрет, 1893-94
Autoportret 1894.jpg

Автопортрет, 1894
Autoportret 1903.jpg

Автопортрет, 1903
Portret z zona.jpg

Автопортрет с женой 1904
Autoportret 1905.jpg

Автопортрет, 1905

Портреты

Lewandowski.jpg

Портрет Казимира Левандовского, 1898
Jacek Malczewski.jpg

Портрет Яцека Мальчевского, ок. 1899
Portret ojca.jpg

Портрет Франтишека Выспяньского, 1900
Wladyslawa Ordon.jpg

Портрет Владиславы Ордон-Сосновской, 1903
F Krzysztalowicz.jpg

Портрет Франтишека Крышталовича, 1904
Jan Stanislawski.jpg

Портрет Яна Станиславского, 1904
Julian Nowak.jpg

Портрет Юлиана Новака, 1904
Portret lekarza.jpg

Портрет врача, 1904
Eliza Parenska.jpg

Портрет Элизы Пареньской, 1905
Stanisław Wyspiański - Portret żony w serdaku.jpg

Портрет жены, 1902
Leon sternbach.jpg

Портрет Леона Стернбаха. 1904

Пейзажи

Barki na Sekwanie.jpg

Баржи на Сене, 1894
Widok na Wawel.jpg

Вид на Вавель, 1894
Widok na mury.jpg

Вид на городские стены, до 1894
Wyspianski 001.jpg

Хохолы, 1898-99
Chaty w Grebowie 1900.jpg

Дома в Грембове, 1900
Zakola Wisly 1904.jpg

На Висле, 1904
Stanisław Wyspiański - Widok z okna pracowni na Kopiec Kościuszki (1904).jpg

Вид на Курган Костюшко, 1904
Krajobraz znad Rudawy.jpg

На Рудаве, 1905
Wieze kosciola.jpg

Башни Мариацкого костёла, 1905
Wyspiański, Wisla pod Krakowem, 1905.jpg

Висла под Краковом, 1905
Zagroda w Konarach.jpg

Ферма в Конарах, 1905

Библиография

С. Выспянский и художники его времени. Каталог выставки, М., 1958
Драмы. (Вступ. ст. Б. Ростоцкого), М., 1963
Витт В., Станислав Выспянский, в кн.: История польской литературы, т. 2, М., 1969
Оконьска А., Выспяньский (Пер. с польского М.Демакиной), М.: Искусство, 1977
Танаева Л. И., Три лика польского модерна: Выспяньский. Меххофер. Мальчевский, М.: Алетейя, 2006
Skierkowska Е., Plastyka St. Wyspiańskiego, Wr. — Kr., 1958
Łempicka A., Stanisław Wyspiański, в кн.: Obraz literatury polskiej XIX i XX wieku, ser. 5 — Literatura okresu Młodej Polski, t. 2, Warsz., 1967
Stanisław Wyspiański, (2 wyd.), Warsz., 1967;
Stokowa М., Stanisław Wyspiański. Monografia bibliograficzna, (t. 1—3), Kr., (1967—68)

Напишите отзыв о статье "Выспяньский, Станислав"

Ссылки

[www.ikleiner.ru/lib/painter/painter-0013.shtml Биография] (рус.)
[www.culture.pl/en/culture/artykuly/os_wyspianski_stanislaw Подробная биография] (англ.)
[www.poema.art.pl/site/sub_1274_stanislaw_wyspianski.html Биография и тексты] (польск.)
[univ.gda.pl/~literat/autors/wyspian.htm Биография и тексты] (англ.) (польск.)
[izoselfportrait.narod.ru/photoalbum7pol.html Автопортреты] (рус.)
[www.liveinternet.ru/users/la_belle_epoque/post111057926/ Детские портреты] (рус.)
[www.liveinternet.ru/users/la_belle_epoque/post111057496/ Мужские портреты] (рус.)
[www.pinakoteka.zascianek.pl/Wyspianski/Index.htm Картины Выспяньского] (польск.)
[artyzm.com/e_artysta.php?id=688 Картины Выспяньского] (англ.)
[www.wyspianski.mnw.art.pl/en.html Выспяньский в Национальном музее Варшавы] (англ.)

Отрывок, характеризующий Выспяньский, Станислав

Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.

Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.