Высшие состояния сознания

Высшие состояния сознания (англ. Higher States of Consciousness, также англ. Exceptional States of Mind) — класс изменённых состояний сознания, в которых, как считается, люди достигают повышенных уровней внимания, эмоций или когнитивных способностей. Эти состояния представляются переживающим их людям исполненными смысла, желательными и доставляющими приятные ощущения, однако для их достижения и поддержания (в отличие от других видов изменённых состояний сознания) требуются значительные усилия.

Согласно П. Тасси и А. Музе, подобные состояния сознания являются фокусом традиционных восточных практик психологического и духовного роста и характеризуются спонтанным возникновением в пассивном состоянии сознания ясных, выпуклых представлений, которые затем рационализируются в соответствии с системой верований индивида. Ими отмечается, что современная западная культура часто пренебрегает такими состояниями сознания или считает их патологическими.

Высшие состояния сознания с конца 1960-х годов являются одним из важнейших направлений исследований в трансперсональных исследованиях, в частности, трансперсональной психологии и трансперсональной психиатрии. С начала 1990-х годов в связи с развитием науки о сознании высшие состояния сознания стали широко исследоваться в других направлениях психологии и психиатрии, а также в различных областях нейронауки.

Общие сведения

Все крупнейшие религии и многие философские системы говорят (зачастую в символической форме) о состояниях сознания, превосходящих обыденный человеческий опыт. Согласно этим учениям, в каждом человеке заложен потенциал, позволяющий ему выйти на качественно новый, более высокий уровень восприятия себя, окружающих и Вселенной. Достижение высших состояний сознания может быть обеспечено приверженностью определённым идеям, использованием практических методов и медитативных техник, в результате чего сознание трансформируется, очищается и обогащается.

Восточные цивилизации с давних времён традиционно уделяли высшим состояниям сознания намного больше внимания, чем Запад. Существование высших состояний сознания в этих цивилизациях считается само собой разумеющимся, причём эти состояния сознания играют важнейшую роль в самых разных сферах деятельности, включая поэзию, живопись, танцевальное искусство, традиционные боевые искусства и др. Восточные цивилизации на протяжении нескольких тысячелетий систематически занимались анализом природы высших состояний сознания и разработкой множества методик, позволяющих максимально эффективно достигать этих состояний. В этой связи западные исследователи чаще всего рассматривают высшие состояния сознания в контексте таких важнейших восточных традиций, как йога, веданта и буддизм.

История исследований

Одним из первых учёных на Западе, начавших исследования высших состояний сознания, стал канадский психиатр Ричард Морис Бёкк. В своей книге под названием «Космическое сознание. Исследование эволюции человеческого разума», впервые опубликованной в 1901 году (и многократно переиздававшейся впоследствии на многих языках), он выдвинул теорию, согласно которой существуют три уровня сознания:

• простое сознание, которым обладают высшие животные;
• самосознание, которым обладают все люди;
• космическое сознание, которое настолько же выше самосознания, насколько самосознание выше простого сознания.

В этой книге он рассмотрел мистический опыт Будды, Иисуса Христа, Магомета, Плотина, Данте, Уильяма Блейка, Оноре де Бальзака, А. С. Пушкина и других.

Один из основоположников психологической науки Уильям Джеймс в 1902 году опубликовал книгу под названием «Многообразие религиозного опыта», в которой описал эмпирическое разнообразие высших состояний сознания. Он полагал, что хотя существование этих состояний невозможно доказать объективно, они могут эмпирически изучаться наукой как с точки зрения когнитивных процессов, так и с точки зрения их воздействия на жизнь индивидов и социумов. Аналогичной точки зрения придерживался основоположник аналитической психологии Карл Густав Юнг.

В течение XX столетия экспериментальная психология не занималась исследованиями сознания вообще и исследованиями высших состояний сознания в частности. В 1960-е годы высшие состояния сознания начали изучать представители трансперсональной психологии (которая критикуется рядом учёных по причине отсутствия научных оснований и сомнительной эффективности практик на её базе). Кроме того, интерес к изучению сознания в целом начал возрождаться в когнитивной психологии. Взаимодействие между двумя этими психологическими субдисциплинами почти отсутствует, хотя имеются и исключения – такие, как Центр исследований сознания в Аризонском университете и проводимая им раз в два года конференция «На пути к науке о сознании».

В 1990-е годы исследованиями сознания в целом и исследованиями высших состояний сознания в частности начали заниматься и другие направления психологии. Кроме того, высшие состояния сознания начали изучаться в нейробиологии, где возникло множество новых смежных направлений, таких как нейрофилософия, нейротеология, нейрофеноменология и др. В настоящее время исследования высших состояний сознаний носят междисциплинарный характер.

Основные эффекты

Достижение высших уровней внимания может происходит в двух противоположных формах: полная концентрация на одном объекте или, наоборот, одновременный охват всего сенсорно-перцептивного поля. Обычно при достижении этих высших состояний сознания у людей исчезает саморефлексия, они ощущают глубокое умиротворение.

Достижение высших уровней эмоций ведёт к интенсивному переживанию счастья, благополучия, сострадания, восторга или радости.

Достижение высших уровней когнитивных способностей сопряжено с ощущением озарения, глубокого понимания природы вещей, устройства мира, ощущением единства со Вселенной или тесной связи с более высокими духовными сферами или сущностями (к примеру, с Богом). В настоящее время наука не имеет данных о том, что люди в высших состояниях сознания действительно получают доступ к новой информации, однако субъективно подобное переживание несомненно присутствует. Кроме того, обычно такое знание невыразимо словами, и оно быстро исчезает при возвращении к обычному состоянию сознания или же утрачивает своё первоначальное субъективно переживаемое значение, становясь банальностью.

Основные виды

Различные виды высших состояний сознания могут возникать по отдельности или в разнообразных комбинациях. Известны следующие виды высших состояний сознания:

• изменённые состояния сознания, достигаемые при помощи медитативных психотехник;
• оптимальное переживание и состояние «потока»;
• эйфория бегуна;
• осознанные сновидения;
• внетелесное переживание;
• околосмертные переживания;
• мистический опыт (рассматриваемое иногда как самое высшее из всех высших состояний сознания).

Проблема объяснения причин и механизмов возникновения

Хотя высшие состояния сознания на протяжении достаточно долгого времени являются предметом исследований многих учёных и философов, удовлетворительного ответа на вопрос о причинах и механизмах возникновения этих состояний в настоящее время никем из них не представлено. Стив Тейлор отмечает, что в физикалистских теориях высших состояний сознания имеется тот же самый разрыв в объяснении, что и в теориях, пытающихся объяснить порождение сознания головным мозгом (и тем самым создающих трудную проблему сознания).

В когнитивных и нейропсихологических теориях предложены естественнонаучные, связывающие феномен с функционированием головного мозга, объяснения внетелесных переживаний (подкрепляемые всеми фактами о феномене), модели появления околосмертных переживаний, выявлены также некоторые нейрофизиологические корреляты состояния медитации. Высшие состояния сознания как частный случай изменённых состояний сознания плохо поддаются воспроизведению, очень субъективны и с трудом поддаются описанию, что затрудняет их научное изучение. В то же время любая удовлетворительная теория сознания должна объяснять их существование и возникновение. Однако успехи нейронаук дают всё больше уверенности, что за этими состояниями стоят определённые нейрональные корреляты, и что возможно будет определить структуры и механизмы мозга, ответственные за их возникновение и протекание. Так, в основе сновидений, гипноза, медитации и состояния потока могут лежать механизмы, которые понижают общую активность или связность активности префронтальной коры мозга, а источниками внетелесных и даже мистических переживаний может быть возбуждение некоторых частей височных областей. Аналоги околосмертных переживаний, в свою очередь, могут быть вызваны у здоровых людей применением некоторых препаратов, например, кетамина, или кислородного голодания.

Со второй точки зрения высшие состояния сознания, особенно внетелесные, околосмертные и мистические переживания, трактуются как указывающие на потенциальную независимость сознания от функционирования мозга. В рамках этого подхода являются важными эмпирические исследования, которые могли бы подтвердить этот тезис, так как его утверждение вызвало бы революцию в философии и науке в целом, не говоря уже о науке о сознании. В то же время существующие разработанные версии данного тезиса являются плохо фальсифицируемыми и не прогрессивными, но регрессивными исследовательскими программами по классификации Лакатоса, так как они не обладают предсказательной силой, а скорее постоянно приводятся в соответствие со всё более расширяющимся массивом эмпирических данных нейронаук, психофармакологии, сравнительной психологии, поведенческой генетики, эволюционной психологии, психологии развития и нейрофизиологии.

Литература

• [whitecrowbooks.com/books/page/the_highest_state_of_consciousness/ The Highest State of Consciousness] / Edited by John White. — Second edition. — White Crow Books, 2012. — 492 p. — ISBN 978-1-908733-31-3.
• Steve Taylor. [books.google.ru/books?id=g1WAUa4n3KAC&printsec=frontcover Waking From Sleep: Why Awakening Experiences Occur and How to Make Them Permanent]. — First Edition. — London: Hay House, Inc., 2010. — 304 p. — ISBN 978-1-4019-2948-0.
• [www.researchgate.net/profile/Dean_Cvetkovic/publication/227174983_Introduction_to_States_of_Consciousness/links/09e4150c7f59b1f7c3000000.pdf?disableCoverPage=true States of Consciousness: Experimental Insights into Meditation, Waking, Sleep and Dreams] / Dean Cvetkovic, Irena Cosic (Eds.). — Springer, 2011. — 282 p. — (The Frontiers Collection). — ISBN 978-3-642-18046-0.
• Keith Augustine and Yonatan I. Fishman. Chapter Ten. The Dualist’s Dilemma: The High Cost of Reconciling Neuroscience with a Soul // [books.google.com/books?id=dlRuBwAAQBAJ The Myth of an Afterlife: The Case against Life After Death] / Ed. by Martin M. and Augustine K. — Rowman& Littlefield Publishers, 2015. — P. 203—292. — ISBN 9780810886780.

Отрывок, характеризующий Высшие состояния сознания

Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».